Яна Завацкая - Разорванный мир

• Название: Разорванный мир
• Автор: Яна Завацкая
• Жанр: Научная Фантастика

---

так, не закусывая, и мимолетно удивилась себе. Она выпила еще и стала рассказывать проводнице про Римонду, и почему-то теперь это было легко. Какая она была, Римонда (постарше тебя, вообще-то, но молодая), что она стихи писала, и хотела учиться, и как познакомились, и как Римонда училась летать, и как сбила в первый раз "Маггона", и как ее все любили, и как она относилась к Дали, и что она решила завести ребенка, и у нее получилось, и вот, в последнюю ночь, наутро она должна была ехать в тыл... И про этот злосчастный бой тоже рассказала.

Потом девчонка ушла по своим рабочим делам. И Дали уснула. Когда она встала, голова почему-то не болела. И вообще, хотя мир был серым и тоскливым, но оказалось, что в нем можно как-то передвигаться. Что-то делать и говорить. Дали вышла на перрон - поезд, кажется, опять застрял. Купила детям шоколада. Она везла мало подарков и в который раз пожалела об этом. Поезд тронулся - Дали едва успела вскочить в тамбур. И уже через три часа, замедляя ход, локомотив вошел в пределы зеленой, чистой, не тронутой войной Листраны.

Дали узнавала улицы. Открывала их заново, одну за другой. Так же, как во времена детства, грохотали по мостовой подковы лошадей, катились коляски. Скакали верхом девочки в красивых амазонках или в брюках. Каждый дом, каждая завитушка на чугунных воротах, окно в кружевных занавесках, яркая клумба рассказывали, напоминали, здоровались. Листрана оставалась неизменной. Чисто вылизанные тротуары, узорами выложенные камни, ухоженные клумбы вокруг двухэтажных особняков и маленьких, словно игрушечных, домиков. Мелкие перемены, происшедшие за год, лишь подчеркивали эту незыблемость листранского бытия. Поставили новый телефон-автомат на углу Желтого бульвара, на Лиственной улице вместо полосы асфальта сделали газон и высадили молоденькие деревца. На площади Дождя (розовые с белыми колоннами зданьица, араукарии между ровных асфальтовых плит, гуляющие с собачками старушки) поставили маленький белый обелиск. Дали подошла, прочла надпись. Закусила губу, и слезы не выкатились из глаз. Было бы совсем глупо теперь плакать, за двести метров до родного дома. Хотя на памятнике и был изображен маленький самолетик, и выбито было под ним: Погибшим в небе. Под обелиском лежали цветы.

Дали увидела свой дом.

Желтый, двухэтажный дом - семья Дали занимала первый этаж. Стеклянная дверь с витой ручкой. Крыльцо, густо обложенное темно-зеленым плющом. Дали подошла и остановилась. Почему-то было трудно поднять руку и позвонить.

Она стояла и смотрела на дверь. И могла бы стоять так долго. Но дверь открылась. Мать выбежала ей навстречу. Дали вскрикнула, прижалась к матери и стояла так долго.

- Где дети? - спросила она наконец шепотом.

- Идем, - так же шепотом ответила мать. Они вошли в дом. Коридор встретил знакомым запахом. Дальше шла гостиная. Огромный белый пес выскочил из комнаты, бросился на Дали, норовя достать ее лицо языком.

- Здравствуй, Лир, здравствуй, - Дали приласкала собаку. Легкие шаги, бег в коридоре, Дали встрепенулась. Девочка, выбежав из своей комнаты, молча прыгнула к ней, стиснула руками, прижалась - точно так же, как она к своей матери, ее бабушке.

- Господи, какая ты большая стала, Синди, - пробормотала Дали. Каждый раз было трудно свыкнуться с этим шоком: совершенно чужой, посторонней, длинноногой и незнакомой девчонкой, сохранившейся в памяти совсем другой младще, проще, ниже ростом.

Они вошли в гостиную. Мебель стояла теперь иначе, большой диван посреди комнаты, по стенам, как прежде, вился виноград. На маленьком столике - ваза с красными розами. Запах был прежний, привычный, запах чистоты, покоя, любимого домашнего тепла.

- Что ж ты не позвонила, - сказала мать, - Я бы хоть праздничный обед приготовила.

- Ах, мама, для меня любой обед дома праздничный, - сказала Дали.

- У нас сегодня кексы, - сообщила Синди, не сводя с матери огромных черных глаз (ох, и красавица стала!)

- Ты красавица стала, - сказала Дали. Волосы у Синди были светлые, чуть рыжеватые, а глаза - в мать, черные, большие, чудное сочетание. И вся она была тринадцатилетняя, тонкая, как олененок, нескладная, милая.

- Мама, я чувствовала, что ты приедешь.

- А где Хэлл? - спросила Дали и обернулась на мать. Бабушка неловко молчала.

- Я пойду накрывать на стол, - Синди бросилась в кухню.

- Я сейчас подарки распакую, подожди, - Дали сбросила мешок на диван, - Так где Хэлл? Опять где-то шляется?

- А Хэлл... Он ушел, - спокойно произнесла мать. Дали застыла.

- Он совсем недавно ушел. Две недели только. Я хотела тебе писать... начала объяснять мать. Дали кивнула.

- Да. Все нормально. Ну что же, ему шестнадцать. Когда-то он должен был.

Чтобы покончить с этой темой, Дали развязала свой мешок.

- Вот шоколадки, - она выложила покупки на столик, - Синди, иди сюда! А это тебе, мам.

Она протянула матери сверток. В свертке был пушистый жилет, купленный по случаю, из чудной голубой ангорской шерсти, и такие же носки. Синди она привезла пару хороших приключенческих романов, жемчужные бусы и браслет, шелковое серое платье. Подумав, отдала дочери также и подарок для Хэлла настоящий нож десантника в кожаных ножнах (выменяла у соседнего батальона десантниц) и модный нашейный платок. Синди взвизгивала, листала книги, тут же бросилась примерять платье и украшения, мать тоже встала перед зеркалом, оправляя жилет.

- А ты хорошо выглядишь, мам, - искренне сказала Дали. Шестидесятилетняя стройная женщина с улыбкой посмотрела на нее.

- Ох, скажешь тоже... Старуха и есть старуха. А ты бы пошла пока в ванную, скоро обедать будем. И одень что-нибудь приличное наконец.

Дали с удовольствием полежала в ванной, вспоминая давно забытые ощущения, оделась во все чистое... Бог ты мой, кружевное белье, белоснежная блузка, юбка наконец-то, а не штаны! Из зеркала на Дали смотрела не старая еще, хотя и со значительной проседью в волосах, сорокалетняя женщина, черноглазая, живая, крепкая. Дали крутнулась на носках, легкая юбка взлетела и колыхнулась вокруг колен. Что-то кольнуло в сердце: а если тревога? Тьфу ты, какая тревога, посмеялась над собой Дали. Здесь не бывает тревог...

Они вкусно пообедали. Картофельный суп, шницели, кексы на десерт. Синди сама пекла. Совсем взрослая девчонка становится. Серое шелковое платье, нитка жемчуга - вечерний наряд делал ее старше. О Хэлле не говорили. Синди, оказывается, выполнила норму юного мастера по прыжкам в длину. "Я же тебя не зря в детстве зайчиком звала", - заметила Дали. И в школе у нее все было хорошо. На осеннем балу она будет играть бабочку. Они уже сейчас шьют костюмы и репетируют. А еще они построили сами за лето корабль ("Да я же тебе писала") и плавали по Листре до самого Филареса. И у нее самые большие астры выросли. Одна очень красивого цвета, нежно-нежно голубая. А Лир обнаглел. Сбежал и нашел себе какую-то овчарку, ее хозяйка приходила жаловаться. Но мы пообещали, что щенков пристроим.

Потом, не успели убрать посуду, заявилась Тамми. Слух о возвращении Дали, неизвестно, кем и когда пущенный, пронесся по городу. И до вечера шли уже не переставая. К счастью, Синди напекла много кексов. Чай приходилось ставить три раза. Все было как обычно, как и следовало ожидать.

И только ночью Дали вспомнила Римонду и вспомнила Хэлла. Дверь над пропастью чуть приоткрылась. В окно смотрела яркая белая луна, и как завороженная, Дали не сводила с луны взгляда.

Маленький мальчик помнился ей. Маленький мальчик сидел у нее на руках. С ним было куда тяжелее, чем с Синди. Он был капризным, непослушным, часто болел, он дрался, ломал руки и ноги, вечно был в синяках. Он купался, где не положено, бил стекла, лазил по крышам. Он мастерил рогатки. Но бог мой, она была матерью маленького мальчика! Какой она была счастливой, ничего не понимающей дурой!

Каким он был дерзким, противным мальчишкой... Но он возвращался-то сюда, в этот уют и тепло, и здесь его кормили, укладывали спать, здесь ему читали вслух книги, смазывали царапины. Теперь ничего этого у него нет. Он отверг все это ради своей волчьей мужской свободы. Дали знала, всегда знала, что это произойдет. Хэлл не из тех, кто может остаться. Тот мир, страшный мир манил его, звал, требовал к себе. Хэлл был сыном того мира, неважно, что вырос он в Арвилоне (А где еще, кроме Арвилона, могут вырасти дети?) И теперь он получал то, что выбрал сам. Что не мог не выбрать. Но Дали стискивала зубы, и подушка ее была мокрой, она думала о мире, где живет теперь Хэлл, она думала о том, что он ел сегодня, на какой кровати и на кровати ли - он спит, и спит ли вообще, и жив ли он, и если жив, то, возможно, избит, ранен, унижен, да бог мой, с ним могло произойти все, что угодно... С этим маленьким мальчиком.

Потом она думала, что Хэлл мог и сам стать насильником, убийцей, мучителем... Честно - мог. Здесь он был добрым мальчишкой, но там, за пределами Арвилона, люди быстро меняются. Он всегда шел на поводу у других. То, что считается признаками мужественности, всегда вызывало у него восторг - презрение к своей и чужой боли, черствость, злоба, физическая сила... Он очень хотел стать таким. Стать суперменом. Тот мир - это и есть мир суперменов, где каждый когтями и зубами доказывает свое право на жизнь, на превосходство.