Леонид Зейгермахер - Эссе, новеллы, стихи

• Название: Эссе, новеллы, стихи
• Автор: Леонид Зейгермахер
• Жанр: Русская классическая проза

---

Он -- в классической форме. Благостное лицо, мягкими руками держит секундомер. Черви его мыслей делают стандартно-ровные ходы, которые сплетаются в потрясающе красивые узоры извилин.

Мысли в глобусе его головы не копошатся, они ведут выверенную работу, издавая тиканье. Каждому "зачем" соответствует свое "оттого что", каждому "если"- свое "то". Никто не остается без пары. Дамы приглашают кавалеров.

Наваливается обаятельная слабая и опасная скука. Он является администратором эталонов, которые в свое время вобрал. Он не напичкан цитатами, но играет предсказуемые симфонии.

Самостоятельно вычертив таблицу, он заполняет ее модными именами и названиями. Его жизнь -- это агрегат. Модули и детали. Иногда он сам исследует сыр своего мозга на вкус, подсчитывает дырочки, верит, что черви придают остроту и пикантность. Он заблуждается.

Человек с исцарапанным лицом стоял в каменном туннеле и ждал. На шее у него была красная полоса от веревки. В кармане пиджака была белая лента. За его спиной находились ступени, ведущие на поверхность. Он не спешил.

Он ждал первой возможности. Выход был открыт, но ему нужны были символы, к которым он успел привыкнуть, что-то вроде меандра на древних амфорах. Возможность вскоре представилась -зыбкая фигура с многочисленными отверстиями, но от нее невозможно было отталкиваться, так как она при этом начинала повторять сама себя. Он отказался от такой формы.

У него еще были примитивные маяки и узелки на всех уровнях, и он отправил условный шар, чтобы их проверить. Он был очень ожесточен. Царапины на лице болели все более настойчиво. В тумане туннеля произошел симбиоз символов. Несчастный хор нес хорошую весть. Оставались особенные квази-скобки.

Нужных символов все еще не было. Вспоминая слова соседки про предсмертную записку насчет бархатных штор, он подумал о тех. кого он покинул. Выход пока был открыт. Вернулся пробный шар, он принес остатки того дня -- слезы радости и последний всплеск.

Ему повезло. Он торопливо достал из кармана белую ленту, закрепил ее за кольцо в стене и стал подниматься на поверхность, стараясь не выпустить ее из окоченевших пальцев. Его путь был долгим. Боковые ходы были засорены.

Ах, сколько упущено ледяных весенних капель! Рано туда, где качаются тонкие черные линии. Целительные капли. Стонет, скулит что-то.

Вижу хрестоматийного лыжника. У него детское жестокое лицо, он идет по чужой выверенной лыжне. Целебные капельки. Отдаю долги, не ощущая холода. Едет колесница. Постаревшие дети, отсыревшие спички.

Кружка с горячим чаем стоит у меня на подоконнике, пью его и наслаждаюсь. Прекрасная девушка выгуливает собаку породы афган. Поднимаю кружку в знак приветствия. Она смущается. Она исчезает. Музыки нет, только шипение и дурные рифмы со смещенным центром. Мне нравится оранжевая шароварность. Вчерашний острый, ясный, чистый по сути дела тупой, тусклый и грязный -- полосы и сосредоточенность на лужах и комьях.

Девушка возвращается. Она уже без собаки. Она очаровательная. Я вчера допоздна смотрел телевизор. Он заразил меня. Целебные капельки. В кремовых казематах слышно их журчание.

Механические маньяки делают вид, что им тоже приятно. Братцы, да очнитесь же! Но светящиеся консультанты умеют завлекать в свои сети: спорьте или соглашайтесь, ноль или единица. "Не совсем так", "Ну, не совсем так" Смогут ли их оживить волшебные капли весны? ... Это вовсе не спрятанная где-то в темных закоулках старинная аптека, где можно купить только яд -- в этом помещении с низким потолком стоят над распростертым телом Гарпия и Сфинкс -- два эскулапа. Видно, как они небрезгливыми своими лапами извлекают из груди пациента какую-то желтую коленчатую трубочку, в которой живет ручейник.

Потом -- в потайную дверь и комната, в которой человек что-то ест. Он ест яблочный пирог и рога его колышатся от удовольствия. Другая дверь и фигура в капюшоне в сыром подвальчике торгует разными книгами. На обложке одной -зловещая Афродита с пустыми глазницами, на другие уже не хочется смотреть. Рядом -- низкие прилавки с какими-то лезвиями и буравами. По узкой булыжной вечерней синей улочке -- еще в какой-то дом, где запыленные портреты и остановившиеся часы с маятником и стоит коричневый комод. Около окна -- старый черный стол.

На столе лежит клочок бумаги. Это фрагмент письма. "Почему мы избегаем таких мест, как это? Здесь не видно далекого неба. Черный мраморный с синими прожилками пол. Далеко разносится шелест одиноких шагов по мрамору. По каменным спокойным ступеням -- к рассыпающимся в труху странным предметам, которые хранятся в каменных нишах -- мумии и чучела и непонятная конструкция из блестящей проволоки и маленьких шариков. Это не музей. Древняя пыль на каменных полках, старинные надписи... Пройдет морщинистый старик с молчаливым внуком мимо пористых священных экспонатов и больше никого. Время здесь протекает незаметно и неслышно, как черная страшная собака. Где-то высоко тревожно поют птицы, но здесь -- гулкая тишина... ".

После этой комнаты -- в богатый дом с люстрами и зеркалами, где спрятана маленькая белая комната без окон и сидит на скрипучей кровати обреченный человек, одетый в белое. Он сидит и смотрит целыми днями в стену. Все в доме знают, что он обречен, но не подают вида... Это -- тот самый больной, которого старательно умерщвляют сейчас Гарпия и Сфинкс.

Предложения, имеющие оболочку, гибкую и скользкую, имеющие по три тонких хвоста, пытались влиять щупальцами своих слов и зародышами букв на увиденный незнакомцем замок. Сжимающееся мудрое условие пузырилось как красное тесто.

Незнакомцу вдруг стали понятны все загадки, он узнал все лица и вспомнил многие голоса. Замок был населен уже знакомыми существами. Где-то выделилась фраза "Что это за цифра". Он сидел на мягком кожаном сиденьи, и видимо, задремал. Выглянул в качающееся окно и понял, что уже поздно. Несгибаемая логика была повсюду. Все размечено стрелками.

Соседи молчали. Он попал в незнакомое место. Абстракция утрачивала свою красоту и становилась разбитым аквариумом. Мелькали огни, туннели, номера, лица в холодной чужой ночи. Знаете, я, кажется, понял Вашу проблему...

Там много, много проводов. Наверное, это станция. Ночью, через сплетения рельсов, блестящие, как зубы хирурга, приходят двое в зимний лес. Редкие деревья, и вроде знаешь путь, но лес какой-то другой. В нем -- свалка.

Очень много бумаги, валяются ржавые кровати, консервные банки. Эти двое, пришедшие в лес, уже начинают опасаться, что не найдут маленький оранжевый домик со странной табличкой. Но они находят этот домик. Рельсы вокруг него приподняты, провода низко гудят.

Они заходят в домик -- домик представляет собой магазин. Одна половина заставлена откидными креслами. Часть их уже занята. Разменивают деньги на жетоны, Потом -- длинный зеленый коридор и оказываюсь перед величавым зданием с серыми колоннами.

Возникает чувство, что когда-то был здесь в детстве. Это-банк. Ездят огромные игрушечные автобусы с пластмассовыми колесами. Не помню, но кажется, что у них всего одно окно.

Долго сижу на скамейке, пока не подсаживается вкрадчивый гражданин. Что-то выспрашивает, поддакивая. Лукавый человек одет в простую, невыразительную одежду. Чем же он опасен для меня? Тем, что я забуду дорогу обратно, если буду долго с ним говорить.

Все добрые воспоминания моей жизни и какие-нибудь нехорошие острые моменты, которые, оказывается, я тоже ценю -может украсть этот человек. Я прогоняю его. Я ничего не забыл!

Во вселенной все готовятся к грандиозному ремонту. Старик-хозяин, сросшийся с прибором ночного видения, вызвал откуда-то снизу маляров. Отодрали старые обои с бездарно нарисованными звездами, два низкорослых мастера приволокли новые, такие же бездарные шедевры. Наскоро, тяп-ляп, на рыбий клей, матерясь и куря вулканические папироски.

А здесь что у нас будет? Больное воображение подсказывает песчаную лужайку с воронками, дисками и кратерами. Посередине должен стоять палач в кожаном фартуке. Бутафорский топор, бутафорский пень. Сбоку -- гадалка с черными картами. Подходит к ней скрипач. Она ему вынимает не глядя карту с топориком.

Скрипач играет реквием. Он его вообще-то слишком часто играет. Шестеренки заставляют двигаться чьи-то босые ноги. Они подходят к крылатому силуэту в капюшоне. Стоп, стоп. Откуда все это взялось? Еще не закончен ремонт. Переделывают суфлерскую будку, шьют новый занавес. Он должен быть красный.

Ну, ладно, построите вы театр, а что дальше? Следующим пунктом идет математическая башня, начиненная крошечными кельями теорем. Она резкая, пронзительная, скрипучая, внизу-магазинчик, где продают роговые очки. В ней мы поселим скрипача. Его реквием должен пробудить в ней жизнь. Маляры состоят из пятен, под беретами у них-рога, они неплохо делают свое дело, и к вечеру, пожалуй, все будет готово.