Юрий Жуков - Тайны Кремля

• Название: Тайны Кремля
• Автор: Юрий Жуков
• Издательство: Терра
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-300-02990-4

Исследование современного российского ученого, доктора исторических наук Юрия Николаевича Жукова посвящено вопросам власти в СССР в период 1938–1954 гг. На основании ряда документальных источников, многие из которых недоступны ученым-историкам, автор открывает неизвестные страницы прошлого России, характеризует деятельность крупнейших представителей власти страны, их политику в области государственной безопасности, обороны, промышленности, финансов и др. Книга рекомендована к печати Ученым советом Института российской истории Российской академии наук.

---

Хотя имелась группа постоянных советников Ставки-членов БСНК, узкое руководство, как бы не доверяя им, продолжало заниматься оборонной промышленностью: вводом в действие мобилизационного плана по боеприпасам, производством грузовиков и вездеходов, артгягачей, танков КВ, Т-34, Т-50, танковых брони и дизелей. И после создания Совета по эвакуации — порядком вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества, вывозом из Москвы драгоценных металлов и камней, Алмазного фонда Оружейной палаты, перебазированием заводов наркомата авиационной промышленности из Ленинграда и Москвы на восток, созданием на Урале и в Сибири новой базы танковой промышленности, переводом из Москвы наркоматов и главных управлений в отдаленные районы[240].

Вместе с тем узкое руководство, не ведая, что творит, ликвидировало фактически собственно Ставку, ее военное ядро. Отчаянно пытаясь спасти положение на фронте, прорванном немецкими войсками на многих направлениях, остановить разраставшееся беспорядочное отступление Красной Армии, оно принимало одно за другим поистине самоубийственные решения. Вечером 22 июня направило Г. К. Жукова на Юго-западный фронт, двумя днями позже К. Е. Ворошилова, Г. И. Кулика и Б. М. Шапошникова — на Западный, а 24 июня, в довершение всего, дало санкцию на арест К. А. Мерецкова. Когда же Жуков возвратился в Москву, из нее тут же командировали С. К. Тимошенко на Западный фронт и Н. Ф. Ватутина — на Северо-западный.

После этого Ставка оказалась парализованной, продолжала существовать лишь на бумаге. Оставшиеся в столице начальник Генштаба Г. К. Жуков, командующий ВВС П. Ф. Жигарев и начальник ПВО Н. Н. Воронов при всем желании просто не могли осуществлять должным образом руководство и работой НКО, и операциями всей действующей армии.

Столь же непоследовательно поступил и член триумвирата, второй секретарь ЦК Жданов. Откровенно пренебрегая обязанностями одного из трех высших руководителей страны, он 24 июня, во время несколько часового пребывания в Москве, настоял на признании того, что для него самым важным является работа в Ленинграде. В городе, которому в те дни пока еще не угрожала прямая опасность.

Сохранить спокойствие и выдержку сумели немногие, в том числе Молотов. Настойчиво делал все возможное для поиска столь необходимых стране союзников. Правда, в том ему в немалой степени помогло два обстоятельства. Прежде всего, та прежняя политика по отношению к Германии, которая и позволила доказать всему миру: Советский Союз стал жертвой ничем не спровоцированной агрессии. И, кроме того, то, что былые подозрения по отношению к Великобритании, к счастью, не оправдались.

Утром 22 июня Уинстон Черчилль выступил по радио с речью, вселившей уверенность — СССР не останется одиноким в своей борьбе. Британский премьер заявил: «Мы окажем России и русскому народу всю помощь, которую только сможем. Мы обратимся ко всем нашим друзьям и союзникам во всех частях света с призывом придерживаться такого же курса и проводить его так же стойко и неуклонно до конца, как это будем делать мы… Опасность, угрожающая России, это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом — это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара…»[241].

Убежденность Черчилля в возможности быстрого создания широкой антигитлеровской коалиции оказалась вполне обоснованной. Буквально на следующий день исполняющий обязанности государственного секретаря США Самнер Уэллес расценил нападение на Советский Союз как «вероломное», признав вместе с тем, что безопасности Соединенных Штатов будет способствовать «любая борьба против гитлеризма». А 24 июня уже президент Рузвельт выразил готовность оказать СССР «всю возможную помощь». И хотя он оговорился, что пока невозможно еще определить, в какой форме это можно сделать, его администрация тут же объявила о весьма важных решениях. О выдаче генеральной лицензии на расходование тех советских депозитов, которые были заморожены в январе 1940 года в связи с финской кампанией, а также и о том, что по отношению к Советскому Союзу не будут применяться ограничения, предусмотренные актом о нейтралитете[242].

Тем временем союзнические отношения с Великобританией даже до заключения договора начали обретать конкретные черты. 27 июня в Москву возвратился С. Криппс, но не один, а в сопровождении облеченных всеми необходимыми полномочиями миссий — военной и экономической, возглавлявшихся генерал-лейтенантом М. Макфарланом и Л. Кадбюри. Три дня Молотов вел с ними напряженные переговоры, уточняя размеры, детали, сроки широкомасштабной, как намечалось, помощи вооружением, техникой, стратегическим сырьем, способы их доставки. Тогда же, 29 июня, после встречи наркома с послом США Л. Штейнгардтом, аналогичные по содержанию консультации начались и с администрацией Рузвельта.

Однако для того, чтобы все ожидаемые поставки действительно смогли принести пользу Красной Армии, оборонной промышленности, следовало прежде всего тщательно продумать, в чем же действительно нуждается страна, и не только в настоящее время, но и на ближайшее будущее. А для того требовалось срочно навести порядок во властных структурах, органах управления.

Ведь больше не приходилось сомневаться, что страна буквально за неделю оказалась на грани полного поражения помимо прочего и из-за существовавшей системы руководства. Многоликой, многоступенчатой, донельзя запутанной, но остававшейся слишком жесткой и потому сковывавшей любую инициативу исполнителей. Да еще усугубила положение и наглядно проявившаяся неспособность Сталина, Вознесенского и Жданова предвидеть события, заблаговременно принимать верные решения. Мало того, их очевидное теперь широкому руководству настойчивое стремление вообще уклоняться от каких-либо решений. Перекладывать их на других, для чего и создавались, собственно, всевозможные чрезвычайные органы, лишь дезорганизовывавшие работу наркоматов, вносившие в нее и без того царившую там путаницу.

Десятилетний опыт, приобретенный Молотовым на посту главы правительства, бесспорный талант политика подсказали ему единственно возможный выход. Следовало срочно создать новый, принципиально иной и по составу, и по задачам, центральный властный орган. Такой, который подчинил бы себе напрямую не только исполнительные структуры, как это было до образования БСНК, но обе ветви реальной власти — государственную, партийную. Взял бы, и притом совершенно официально, открыто, всю ответственность за судьбу страны, народа, строя.

Задуманное не только выглядело как переворот, но по сути и являлось таковым. Ведь предстояло отстранить от власти либо весьма значительно ограничить в полномочиях не только Вознесенского, Жданова, но и Сталина. Вячеслав Михайлович, как никто иной искушенный в кремлевских закулисных интригах, отлично понимал всю опасность подобного предприятия, знал, что в одиночку ничего сделать не сможет. А потому и решил обязательно заручиться полной и безусловной поддержкой тех, за кем была реальная сила, кто разделил бы его оценку ситуации, согласился бы с предлагаемыми действиями. И, естественно, разделил бы с ним и власть, и ответственность.

30 июня днем, к себе в кабинет Дома Совнаркома в Кремле, Молотов пригласил Берия, возглавлявшего госбезопасность, и Маленкова, который после отъезда Жданова фактически вновь стал контролировать аппарат партии. Изложил им свое мнение и встретил с их стороны полное понимание и поддержку[243]. Договориться о формальной стороне дела оказалось легко. Над названием нового органа долго не думали, взяли старое, близкое по смыслу — комитет обороны. Лишь добавили, чтобы подчеркнуть не просто его полную самостоятельность, а и абсолютное верховенство, слово «государственный». Не вызвало также споров, разногласий обоснование — «В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР для проведения отпора врагу», ни функции — «Сосредоточить всю полноту власти в государстве», «Обязать все партийные, советские, хозяйственные и военные органы беспрекословно выполнять решения и распоряжения Государственного Комитета Обороны»[244].

Столь же просто, логично определили и состав ГКО. Разумеется, включили в него самих себя, однако не забыли и Сталина, без упоминания которого акция действительно приобрела бы черты откровенного переворота. Внесла бы еще большую сумятицу, усилила бы хаос, обязательно вызвала бы раскол в обществе и не достигла бы потому своей цели. Но чтобы вождь не почувствовал себя ущемленным, одиноким, лишенным опоры, добавили Ворошилова, заведомо зная, что тот не будет играть никакой самостоятельной роли, останется фиктивным членом комитета.

В таком решении не было, как может показаться на первый взгляд, ни властолюбия, ни тщеславия. Молотовым, Берия и Маленковым двигало, без сомнения, иное. Отчаянная решимость, стремление только к одному — спасти страну. Даже некоторая безрассудность. Сумели понять это, принять члены узкого руководства, вызванные к Молотову, которых ознакомили с проектом. Затем, уже все вместе, они отправились в Волынское. На «ближнюю дачу» к Сталину.