В. Бирюк - Не-Русь

• Название: Не-Русь
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Альтернативная история

Это — альтернативная история. Не сколько об истории, сколько о человеке в ней. Детям — не давать. Лохам, терпилам и конформистам — противопоказано по мед. показаниям. Не рекомендовано: фрустрирующим, верующим, ностальгирующим, эстетствующим, рафиноидным, ксенофобнутым, ретросдвинутым, нацикам и поцикам. Слишком много здесь вбито. Из опыта личного и 'попаданского'. Местами крутовато сварено. И не все — разжёвано. Предупреждение: Тексты цикла 'Зверь лютый' — ПОТЕНЦИАЛЬНО ОПАСНЫ. Автор НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ за изменения психо-физических реакций читателей, произошедшие во время и/или в результате прочтения этих текстов.

---

Мечта Энгельгардта и прочих социалистов-народовольцев. Землю так разделить можно. Лучше всякого землемера. На могилы…

Не ново: два царя в Древней Спарте, два консула в Древнем Риме. Вот так, командуя через день по очереди, они и угробили всё боеспособное население Республики при Каннах.

Примеров гибели русских ратей из-за ссор между командирами в летописях — полно. Не такого масштаба как у римлян, но много чаще. Собственно говоря, и «Слово о полку Игоревом» — результат отстаивания особого мнения в княжеском военном совете. «А фигли что вы решили! Мы и сами с усами!». Результат — известен. Бздынь случился знатный.

Боголюбский всё решает сам. Без ансамбля. Но и он не всё может.

И — не всё хочет.

Насчёт отсутствия централизованного снабжения — я уже…

Другая тема, которая просто по глазам бьёт — состояние войска «после боя».

Преследование отступающего противника — не организовано. Потому что почти все отряды — разбежались, «рассыпались», потеряли боеспособность.

Эта… неповоротливость русской армии, неспособность к ряду слитных, без пауз, последовательности действий, отмечается немецкими штабистами и под Сталинградом. После артподготовки наступала пауза: командиры высматривали — попал «бог войны» хоть куда, или лучше в окопах подождать? Немцы за это время успевали подтянуть подкрепления и заново занять позиции. «Пехота неотрывно следует за огневым валом» — это уже третий год войны.

Централизованный сбор трофеев не организован: всяк воин сам себе мародёрничает. Хорошо, хоть драк из-за блестяшек между соратниками не видно. Исключительно из страха: Боголюбский за свару в войске — рубит головы не разбираясь. Начиная с командиров обеих сцепившихся сторон. Бешеный Китаец… что взять? Даже не мявкают.

Централизованной медицинской помощи в средневековье…

Ох ты ж боже ж мой…

Несколько лекарей и попов возле иконы Богородицы. Это, скорее, преддверие морга. Подготовка к встрече с богом.

Так это уже прогресс! Обычно, и отпевание, и захоронение организуют боевые товарищи — одностяжники. С массой обычных, для таких массовых ситуаций, коллизий, проблем и непоняток. У Боголюбского хоть споров «за лопату» или за «место посуше» не будет: пленные братскую на всех копают.

Напоминаю для знатоков: в «Святой Руси» только один тип железных лопат — каминные, из печки угольки вынимать. Могилы копать — деревянными. Это тебе не огород на штычок расковырять — давай два метра в глубину! В слежавшихся суглинках, доской еловой…

Кроме погибших, в войске есть множество раненых. Любой человек, который с этим сталкивался, знает — как важна скорость оказания первой помощи. Понятие «терапевтическое окно»» — знакомо? «Не успел — опоздал». Часто — навсегда.

И вот лежит этот мальчишка. На земле. Один. Соратники вперёд убежали. Истекает потихоньку кровью. И умирает. От кровопотери, от грязи, попавшей в рану, от боли… От страха.

Хорошо, что поле боя за нами осталось — хоть одним страхом меньше: не надо бояться, что придут враги, поиздеваются над раненым и беспомощным да прирежут. Но боец боится, панически боится, что свои — забудут, не найдут, не захотят тащиться куда-то, увлекутся трофеями…

«Я прочитал о третьем плевненском бое. Выбыло из строя двенадцать тысяч одних русских и румын, не считая турок… Двенадцать тысяч… Эта цифра то носится передо мною в виде знаков, то растягивается бесконечной лентой лежащих рядом трупов. Если их положить плечо с плечом, то составится дорога в восемь верст…».

«Какие-то странные звуки доходят до меня… Как будто бы кто-то стонет. Да, это — стон. Лежит ли около меня какой-нибудь такой же забытый, с перебитыми ногами или с пулей в животе? Нет, стоны так близко, а около меня, кажется, никого нет… Боже мой, да ведь это — я сам! Тихие, жалобные стоны; неужели мне в самом деле так больно? Должно быть. Только я не понимаю этой боли, потому что у меня в голове туман, свинец. Лучше лечь и уснуть, спать, спать… Только проснусь ли я когда-нибудь? Это все равно…

Нет, не может быть! Наши не ушли. Они здесь, они выбили турок и остались на этой позиции. Отчего же нет ни говора, ни треска костров? Да ведь я от слабости ничего не слышу. Они, наверное, здесь.

«Помогите!.. Помогите!»

Дикие, безумные хриплые вопли вырываются из моей груди, и нет на них ответа. Громко разносятся они в ночном воздухе. Все остальное молчит. Только сверчки трещат по-прежнему неугомонно. Луна жалобно смотрит на меня круглым лицом».

Гаршин пишет о русско-турецкой войне. Но раненому бойцу… очень малоинтересны и противник, и оружие, и эпоха. Важно другое: придут ли за ним свои, не бросят ли…

Не бросят. Я — зануда. ДД. «Жабой давленный». «Моё — моё всегда».

* * *

Здоровяк Афоня очень обижается на оплеуху. Он же герой! Он же сам двоих… своей рукой! Вот же — даже ранение есть! Верю. Но…

— Что, сукин кот, мародёрствуешь?! Мертвяков обдираешь?! А ну встал-пошёл! Идём по полосе нашего наступления. Цель… наши. Живые и… и мёртвые.

Афоня жалобно шмыгает носом: от богатого мертвяка оторвал. На безрукавке покойного мордвина блямбы железные на плечах нашиты. Может, и под одёжкой чего интересного нашлось бы. А «отложите для меня до завтра» — здесь не работает. Только отвернись — другие приберут, уйдёт майно в чужой мешок. Но — поднимается.

Интересно: я тут, между делом, историю не поломал? Может быть, именно с этих трофеев и пойдёт семейный капитал будущего рода тверских купцов? А я тут рявкнул, и бздынь — не будет купца Афанасия Никитина, не будет в этом мире «Хождения за три моря» с удивительным смешением православных и мусульманских формулировок восхваления господа в конце текста…

Басконя хитрее: занялся делом без моего пинка, только издали увидел и уже… Но бубен у «бубнового» — спёр.

— Нахрена тебе эта музыка?

— А вот, боярич, вернусь я к своим, высватаю девку пригожую, приведу её домой. А там… — бубен. Тут я у неё и спрошу…

— Понял.

Про хрен, зелёнкой крашенный, я уже… Как он бубен приспособит? — Придумает чего-нибудь.

Прошлись по своему следу: где мы бились, где за мордвой бегали… Супостатов живых… дорезали. Своих… и из соседних хоругвей кто оставался — подобрали.

Мёртвых… к Богородице. Живых… тоже туда же. А куда?!!

Военно-медицинская служба — отсутствует. Санитарные роты, госпитальные базы… Складываем прямо на землю. Без перевязок, без лекарств. Даже простой речной воды…

— Почему не на берегу?

— Так вот же Богородица!

Связочки… «Я ему про Фому, он мне про Ерёму» — русская народная характеристика семантической несовместимости. Хотя — понятно: «Приказу не було!».

Вот и стоит в центре сухого поля — «полчища» — самая дорогая икона «Святой Руси», в окружении рядов лежащих. В порядке — умерших, в беспорядке — умирающих. Рядом с княжеским стягом. С изображением рахитично изогнутой «рюмки с отростками», в которую выродился у Боголюбского стандартный «атакующий сокол» Рюрика — ни у кого такой больше нет. У каждого Рюриковича своя, уникальная «мутация родовой птички».

«Так жить нельзя. И вы так жить не будете».

Ванька! Опять?! Что ты «мужей добрых» — жизни учишь?! Ты в этом мире понимаешь… с ноготок. Сам никто и звать никак. Раз в бой сходил, дров наломал, чудом жив остался и уже… Твой номер — шестнадцатый. Пришипился и затих быстренько.

Вон, в Смоленске уже готовую почти боярскую шапку взять не смог. Вотчину построил, команду собрал и… и бздынь — «асфальт на темечке», сам — на дыбе. Здесь уже в походе выпендривался, тверских мальчишек учил… Половина — покойниками стали. Сегодняшними и завтрашними. Полководец, факеншит!

Понимаю. Согласен. Но… «Так жить нельзя. И вы так жить не будете». Я — ДДДД. И свернуть — не могу. Поэтому сворачиваем нытьё с самоедством и «делаем должное» — оказываем помощь пострадавшим.

Хорошо, если в хоругви есть бывалый воин, который чего-то понимает во врачевании. Резан скинул с себя сброю, поплескался в Оке и теперь, в одних подштанниках, матеря своих помощников и матерно успокаивая раненных, занимается их ранами.

Навес какой-то соорудили, воды согрели. А дальше… лекарств — нет, инструмента — нет… Рентгеновский аппарат, стерилизатор, скальпель, зажим, обезболивающие, антибиотики, перекись, капельницы, переливание крови… «Святая Русь» — ничего нет. Твою мать! Кроме святости.

Простые и давящие повязки, фиксация конечностей палками, мох и тряпки вместо ваты… Есть шёлковая нить, выдранная из пояска — кипятим и штопаем… раны через край… Шесть тяжёлых… Сегодня-завтра почти все — умрут.

До чего ж всё… коряво. «Святая Русь»…

Почти все мои запасы из «тревожного чемоданчика» имени Мараны, ушли вмиг. Басконя притащил какого-то задёрганного до мгновенного засыпания деда: