Валерий Алексеев - Повести: Открытый урок, Рог изобилия

• Название: Повести: Открытый урок, Рог изобилия
• Автор: Валерий Алексеев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1974

В книгу Валерия Алексеева «Открытый урок» входят три повести: «Открытый урок», «Рог изобилия», «Кот — золотой хвост». В этих повестях автор поднимает важные вопросы воспитания молодежи. Чувство ответственности за свое дело перед обществом, перед самим собой, принципиальность, доверие к человеку — вот те проблемы, которые волнуют молодого писателя.

Отличие от издания:

Открытый урок. Повесть

Рог изобилия. Повесть

Отсутствует Кот — Золотой Хвост Фантастическая повесть.

Отсутствует А. Марченко. Незавтрашние заботы. Послесловие.

---

— Я не настаиваю, — ответил я, помертвев. Потом медленно закрыл дверь и, глядя прямо перед собой, прошел через всю комнату в коридор. Там я минут пятнадцать ходил взад-вперед, пытаясь успокоиться, и это мне удалось.

Тогда я пошел в РИО, взял лист чистой бумаги, написал заявление об уходе и вернулся к себе.

Коллеги мои уже поднялись с мест. Рабочий день кончился.

— Да, брат, дела, — сказал мне Дыкин, застегивая свой портфель. — Осложнилось все как-то, а понимания настоящего нет.

— Нет — и не будет, — буркнул Сумных, подчеркнуто не замечая моего появления. — Ты рядовой исполнитель, тебе понимание ни к чему.

Тут я увидел, что Аниты кет на месте, а за перегородкой идет какая-то суета.

— Туда не стоит, — вполголоса проговорил Дыкин, видя, что я направился в закуток. — Старику плохо…

За стеклами деловито перемещались фигуры в белых халатах. Анита наклонилась над столом. Я отчетливо видел ее лицо, ярко освещенное настольной лампой.

— Всего хорошего, — скромно сказал Ященко и проскользнул мимо меня к выходу. Следом за ним, молча раскланявшись, удалился и Ларин. Я же стоял посреди комнаты, держа в обеих руках трясущийся листок с заявлением, и не знал, как мне поступить.

Дверь закутка с дребезжанием отворилась, и вышел Молоцкий. Он был разъярен, слегка взлохмачен, толстые щеки его обвисли от гнева. Он смерил меня взглядом, саркастически улыбнулся.

— Король умирает, да здравствует король! — сказал он звучным голосом. — Примите мои поздравления, молодой человек!

Ответить мне было нечего. Я молча положил заявление на свой стол и стал собирать бумаги.

29

Звонок застал нас с Лариской врасплох. По системе оповещения, установленной еще до моего сюда переезда, один звонок относился к Яновским: их дверь была в самом начале коридора, и им было проще, чем нам, впускать и выпроваживать разных случайных людей. Но мои и Ларискины гости не утруждали себя чтением дверных табличек и упорно звонили нам один раз, что, естественно, причиняло Яновским лишнее беспокойство. Поэтому нам пришлось сменить систему, и теперь все сборщики макулатуры и слесаря перешли в наше с Лариской ведение. Но по воскресеньям слесаря и сборщики макулатуры отдыхают, поэтому мы с Лариской сразу сообразили, что к нам уже начинают поступать гости. Я вопросительно взглянул на Лариску, она бегло осмотрела свои владения («жидкостя» уже мрачно толпились на полу в отведенной им зоне, но в бутербродной царил полный хаос) и пожала плечами: а делать-то что? Открывай.

Это могла быть либо Мила, «просто несчастная баба», которая не вынесла воскресного одиночества и пришла подсобить, либо (что значительно хуже) Вика, «просто хорошая девка», со своим поклонником. Первую легко было нейтрализовать с помощью тостера, который Мила давно уже мечтала увидеть в деле и который из всей компании пока имелся только у нас. А вот с Викой возиться придется исключительно мне. «Просто хорошая девка» обожала затевать острые социологические диспуты, чтобы справа и слева кто-то умно и мужественно рассуждал, а она сидела посредине, закинув ногу на ногу и задумчиво курила крепкие сигареты без фильтра. При этом все ее участие в диспуте ограничивалось одобрительными репликами типа: «Хорошо говорите, ребята. Хорошо. Открытым текстом».

Я открыл входную дверь — и остолбенел. На площадке стояла Анита. Была она в светлом плаще, туго перетянутом поясом, что делало ее похожей на девчонку-школьницу, и только тщательно, волосок к волоску уложенная прическа да еще морщинки у глаз, да еще тонкий грим «под вечерний загар» (впрочем, все это я по памяти, на площадке было слишком темно, чтобы разглядеть такие мелочи) говорили о том, что у этой девчонки может быть школьница дочь. Анита смотрелась как настоящая воскресная гостья, и первой моей мыслью после минуты оцепенения было то, что Лариска сыграла со мной злую шутку и обзвонила всех моих сослуживцев. Впрочем, мысль была дикая: уж если у меня не было ни телефона, ни адреса Аниты, откуда все это могло быть у Лариски?

— Менее подходящего времени я выбрать, конечно, не могла, — заговорила Анита, — но я заходила уже два раза: вас не было дома.

Тут надо было изобразить что-нибудь на лице — типа «ах, какая жалость» или «ну, что за разговоры», но я был настолько ошеломлен, что на такие мимические тонкости был просто неспособен. Я молча отступил на шаг и сделал жалкий приглашающий жест рукой, быть может, даже произнеся при этом «прошу» (мне не хочется об этом даже думать, но это могло быть, не помню, ей-богу), в ответ на что Анита решительно покачала головой.

— Нет, нет, мне только нужно с вами поговорить.

Тут взгляд ее устремился поверх моего плеча, и я понял, что Анита увидела Лариску. В уголках ее губ появилась улыбка, которую я назвал бы улыбкой скорбного превосходства, если бы у меня было время это сформулировать. Но времени не было: я обернулся, Лариска действительно вышла на наши голоса и стояла на повороте коридора, одетая в свое лучшее платье (готов поклясться, что две минуты назад на ней был затрапезный «бутербродный» халатик), выжидающе спокойная и вся такая доброжелательная, что я окончательно пришел в себя. Какое-то время мы были поглощены взаимным разглядыванием: Лариска молча смотрела на Аниту, я — на Лариску, Анита (насколько я мог почувствовать) — на нас обоих в комплексе. Кто-то из нас троих должен был первым подать голос, но, черт возьми, хотел бы я видеть страницу, на которой четко мотивировано, почему это должен был сделать я.

Определенную часть разговора, думаю, есть резон опустить: в любом приличном пособии по развитию устной речи на иностранном языке, вычеркнув провинциальные реверансы: «Нет, нет, вы пришли удивительно вовремя» и «Мы вас ни за что не отпустим» (которыми Лариска пренебрегала), можно прочитать подробное описание аналогичной ситуации. Отмечу только, что женщины назвались «Анна Николаевна» и «просто Лариса», и это очень облегчило мое положение (вариант «Анита» и «Лариса Ивановна» предполагал крайне острый эндшпиль), затем мне был подан плащ, и я был отпущен на улицу без всяких предварительных условий: по выражению лица Лариски было видно, что она сразу и прочно связала мою сегодняшнюю задумчивость с этим странным визитом не непосредственно, а через какое-то недостающее звено. Возможен вопрос: как это удается людям читать такие сложности прямо по выражению лица? Но и ответ напрашивается: если очень подожмет — поднатужишься и прочитаешь. Обыкновенно люди находятся в менее пиковых ситуациях, и их внимание не настолько обострено. Спускаясь по лестнице, я оглянулся и уловил в Ларискином взгляде некоторое даже удовлетворение: она отлично понимала, что по возвращении мне придется-таки «расколоться».

30

Мы вышли с Анитой на улицу. Теплынь была и безветрие; воздух слабо колыхался, если кто-нибудь близко проскальзывал мимо, но таких было мало: основная масса гуляла, соблюдая скорость и рядность. Время, погода и легкий сумрак располагали к тому. Отойдя подальше от дома, мы с Анитой обменялись улыбками. Тут должно было последовать: «А жена у тебя хорошая» или что-нибудь вроде. Но не последовало: значит, дело было серьезное, и я приготовился слушать.

— Лариса знает? — спросила Анита.

Значит, первым словом оказалась все-таки «Лариса».

— О чем именно? — поинтересовался я.

— Ну, о твоем уходе.

— Нет, не знает, — сухо ответил я. В конце концов, это было мое личное дело: я считал, что Лариска может только замутить картину, и без того недостаточно ясную.

— Трудно тебе жить на белом свете, — сказала Анита.

— Да, пожалуй, — согласился я. — Тех, кому легко, не люблю. Не люблю и опасаюсь.

— Меня ты тоже опасаешься? — с насмешкой спросила Анита.

— Тебя нет, — коротко ответил я.

— Тогда почему же ты со мной не посоветовался?

— Прежде чем что? — спросил я.

— Прежде чем ломать дрова.

— Видишь ли, Анита, — сказал я как можно мягче, — ты, наверно, не совсем в курсе дела…

— Нет, я в курсе дела, — перебила меня Анита. — Ваня мне все рассказал.

— Ваня? — я остановился в недоумении.

Анита тоже остановилась, посмотрела на меня удивленно — и смутилась.

— Я хотела сказать «Иван Корнеевич», — проговорила она, покраснев.

Тут как раз включили уличный свет… а может быть, я что-нибудь путаю: для света было еще рановато. Не знаю, сумею ли объяснить, но я впервые увидел Аниту не как элемент своего видения мира, а как человека, стоящего рядом. Мы говорим «Мона Лиза» и вспоминаем болезненную улыбку, скорбный взгляд, простодушный овал лица. Этого нам довольно, с этим наш мир достаточно полон. А вообразите, что она стоит рядом, коренастая женщина с толстыми надбровьями, с глубокими оспинами на узком маломощном лбу. У нее жирная кожа, левая щека судорожно сведена, и оттого, когда она говорит, в правом углу рта видны мелкие зубы. Она жалуется на головную боль, особенно здесь, в переносице: ужасные головные боли, от которых останавливаются глаза… А теперь попробуйте вернуться к тому первоначальному образу: особого усилия не потребуется, но все-таки лучше, если репродукция окажется под рукой. Примерно так случилось и со мной: за одно мгновение моя Анита превратилась в усталую женщину с больными ногами (я отчетливо видел, что ей трудно стоять), с сухими редкими волосами, с увядшей кожей. На такую женщину можно прикрикнуть, когда вы заняты работой, а она молча подходит сзади и заглядывает через плечо… можно, раздражившись, сказать ей: «Послушай, не могла бы ты выглядеть получше — хотя бы сегодня, ради меня?», и она покорно ответит «постараюсь» тусклым голосом, в котором подавленная гордость, и смирение, и обида, и много чего еще…