Павел Лукницкий - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Павел Лукницкий
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

Сборник произведений Павла Николаевича Лукницкого — поэта, прозаика, путешественника, заслуженного работника культуры Таджикской ССР. Перу П. Н. Лукницкого принадлежит ряд романов, повестей, рассказов. В числе его произведений много очерков, посвященных путешествиям по Памиру и другим отдаленным горным районам Средней Азии, Казахстана, Заполярья. По роману «Ниссо» созданы две оперы и в 1979 году снят телевизионный многосерийный фильм по заказу Гостелерадио СССР. В издание включены также некоторые из его лучших рассказов на среднеазиатские темы.

---

В юго-восточном углу Ферганской долины расположен Ош-маленький древний город, который упоминали китайские летописцы и другие азиатские путешественники еще тысячу лет назад. Через этот город, выросший на пересечении больших торговых путей, монгольские ханы и китайские купцы возили свои товары в пределы современной Европы. -Через Ош проходили орды завоевателей. Из Оша начинается караванный путь на Памир. Здесь обосновываются исходные базы всех памирских экспедиций. На берегу реки Ак-Буры, в доме местного агронома Кузьмы Яковлевича Жерденко, организовали нашу базу и мы. Нам предстояло нанять лошадей для нашего маленького каравана, закупить сахар, муку, рис, овощи и другие продукты, которые не было смысла везти из Ленинграда. В Оше мы провели почти две недели.

Полный сил и энергии, впервые пускавшийся в столь дальнее «настоящее» путешествие, я, конечно, был настроен романтически, а потом Ош в том, 1930 году представлялся мне городом необыкновенным.

Казалось бы: какая особая разница между ним и другими известными мне городами? Я не говорю о Ленинграде и о Москве: в них, конечно, совсем другая, суровая, северная природа. Они провожали меня мутным апрельским небом, рыжим, тающим снегом улиц, каменными громадами многоэтажных домов…

Но, например, Ташкент, Андижан,-чем отличались они от Оша? Пожалуй, только своими размерами. Те же аллеи зыблющихся тополей вместо улиц, такие же арыки, омывающие корни тополей и ноги прохожих. Такой же тонкий аромат цветущих абрикосовых деревьев, миндаля и акации, такие же холодные-наперекор дневному зною и ночной духоте-реки, такие же бледные, легкие очертания снежных гор по краям голубого, словно занемевшего неба.

В чем же дело? Может быть, Ош вообще не был похож на город? Нет! В нем дымила длинная труба большой шелкомотальной фабрики. В нем, пересекая арыки, громыхали тяжелые тракторы, проезжая по кратчайшему пути от одного колхоза к другому. В нем было много мягких извозчичьих экипажей, запряженных парою лошадей, и были автобусы автопромторга. Может быть, Ош казался мне тише, спокойнее других городов? Тоже нет. В нем бродили толпы людей-узбеков, киргизов и русских, в нем по пятницам шумели многоголосые пестрые базары, такие, что автомобиль и арба одинаковыми вязли в гуще говорливых людей, а по другим дням шла и бойкая торговля на маленьком новом «Пьяном базаре». Физкультурники собирались на площадях городского сада, где по вечерам ревел духовой оркестр, кричали мороженщики; в другом саду шли спектакли.

Может быть, в тридцатом году этот город еще сохранял в себе «экзотичность» древней Азии, превыше всего чтившей пророка — того самого, который, устав от тяжелых странствий, будто бы остановил своих быков словом «ош» (в переводе на русский-стой) вот под этой скалистой грядой, что от века называется «Сулеиман-и-тахта»?

Думаю, что не ошибусь, сказав еще раз: нет. Какая уж «экзотичность», если громкоговорители заливались соловьями над старинной крепостью и по всем углам города? Если с каждым днем все ближе подбирался к Ошу железнодорожный путь от станции Кара-Су? Если в школах мусульмане увлеченно читали книги Ленина, обсуждали план пятилетки? Если в сельсоветах столь же горячо обсуждались сроки тракторного сева? Если осаждали продавцов газет толпы покупателей в полосатых халатах; больные шли не к табибам, а в наркомздравовские аптеки и амбулатории, а в бывшей гарнизонной церкви библиотекарша перебирала книги, зачитанные до дыр?… И над всем этим по вечерам, прожигая густую черную листву, висели яркие белые созвездия электрических лампочек?

Природа в Оше была такая же, как и всюду в предгорных городах Средней Азии,-тихая, теплая, благодатная. И только изредка в ее тишину врывались черные грозы, гнувшие стройную выправку тополей, хлеставшие город струями теплой воды и замешивавшие в липкое тесто слои тончайшей лессовой пыли.

И все-таки Ош казался мне необыкновенным.

Почему?

Потому что я сам пребывал в состоянии необычайного душевного подъема и мне было радостно все, все люди представлялись приветливыми, а если вдуматься, то и в самом деле были гостеприимными, заботливыми, внимательными и доброжелательными к нам-отправлявшимся на Памир.

Слово «Памир» здесь звучало иначе, чем в Ленинграде и в других городах России. В Оше были люди, побывавшие на Памире. В Оше все знали, что те, кто отправляется на Памир, не должны терпеть недостатка ни в чем. Самое недоверчивое учреждение в Союзе- Госбанк и тот отступил от всегдашних строгих своих правил, выдав Юдину деньги по переводу, в котором не были соблюдены все формальности. Банк сделал это, чтоб ни на один день не задержать наш отъезд. Все понимали, как трудна и как нужна стране научная экспедиция на Памир.

Мог ли Ош показаться мне обыкновенным? Ведь он был воротами в те края, в которых так много еще было неведомого, неразгаданного!

…И, проверив все вещи и все записные книжки, я убедился, что экспедиция экипирована и снабжена превосходно. У нас были отличные, сытые лошади, караван с продовольствием и великолепное настроение.

Глава вторая ОТ ОША ДО АК-БОСОГИ 1

Седьмого мая вместе с Юдиным и Бойе я выехал из Оша вдогонку нашему каравану, ушедшему вперед под водительством старшего рабочего нашей экспедиции Егора Петровича Маслова. Мы нагнали караван на следующий день. Он стоял лагерем под перевалом Чиль-Бели, у горного озерка Капланкуль.

В этот день мы уже оставили большую дорогу и ехали по узкой тропе. Сразу за Ошем начался подъем в горы. Сначала они были гладкими, округленными, невысокими. Это, в сущности, были холмы-отроги системы тех горных хребтов, какие мы видели на горизонте перед собой и которые называются Кичик-Алаем — «Малым Алаем». С водораздельной гряды Кичик-Алая берут начало реки, стекающие к Ферганской долине. Тысячи лет они выносили с собой размельченные ими горные породы. Холмы, по которым мы ехали в первый день, образованы этими выносами.

Склоны холмов в эту пору покрыты ярко-зеленой травой. Здесь отличные пастбища, на которые местные жители веснами выгоняют свой скот. Перевал Чиль-Бели не высок и не труден-наши вьючные лошади легко спустились с него в долину Гульчи.

Еще с гребня горы мы увидели маленький городок: белые дома старинного укрепления, просторы зеленых лугов по окраинам, заросли камыша по берегам шумливой реки Талдык; вдоль течения этой реки нам предстояло подниматься несколько дней до урочища Ак-Босога, о котором речь впереди. Здесь, в камышовых зарослях Гульчи, водятся кабаны-на них в этот раз мне не пришлось поохотиться. Через год, в 1931 году, во время второго моего путешествия на Памир, здесь несколько дней размещался наш лагерь, и тогда однажды я провел бессонную ночь, подстерегая при свете луны кабанье семейство, оставившее следы в хлипкой и вязкой почве, среди густых, почти непролазных зарослей. Но и этот раз нам было не до кабанов. Мы торопились и, переночевав в Гульче, утром двинулись дальше.

Кто из нас мог предполагать тогда, что через немногие дни Гульча будет сожжена и разгромлена, а те из нашей маленькой экспедиции, кто останется жив, вернутся сюда в лохмотьях вместо одежды, еще не опомнившись от перенесенных бед?

2

Сразу за Гульчой мы снова вышли на большую караванную дорогу, ведущую на Памир, но эта дорога вскоре превратилась в узенькую, крутую тропу, змеящуюся между скал, над рекой. Мы вступили в ущелье, в котором уже не было ни абрикосовых деревьев, ни тополей; мы незаметно поднялись на полторы тысячи метров над уровнем моря, и на склонах гор виднелись только узловатые стволы арчи-древовидного можжевельника. Заросли низкорослого тала, колючего кустарника-облепихи, шиповника разнообразили густо-зеленый цвет могучих ветвей арчи. Полевые цветы пестрели на узких прогалинах, воздух был чист и свеж. Река Талдык, называемая здесь Гульчинкой, нетерпеливо ворчала под нами, скалы ущелья становились все круче; мы подходили к мосту через Бель-Аули. Приток Гульчинки

Бель-Аули за тысячелетия прорезал взнесенную под облака громаду горного хребта. Скалистые стены образованной водою теснины отвесны, по ним вьется тропа, уходящая за пределы СССР,-отсюда до границы не больше тридцати пяти километров по прямой линии. Но эта граница проходит по недоступным снеговым хребтам, через которые зимой вряд ли возможно перевалить. Отсюда, от Бель-Аули, уже виднеются далекие белоснежные шапки, впереди над горами тоже видны снега. Это снега Алайского хребта, к которому мы медленно приближались.

Тринадцатого мая мы пришли на пограничную заставу Суфи-Курган, на месте которой в наши дни вырос большой поселок и которая тогда, в 1930 году, несла ту службу, какую ныне несут другие заставы, поставленные вдоль самой границы. Этой заставе Суфи-Курган предстояло сыграть большую роль во всех последующих событиях того, 1930 года.