Павел Лукницкий - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Павел Лукницкий
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

Сборник произведений Павла Николаевича Лукницкого — поэта, прозаика, путешественника, заслуженного работника культуры Таджикской ССР. Перу П. Н. Лукницкого принадлежит ряд романов, повестей, рассказов. В числе его произведений много очерков, посвященных путешествиям по Памиру и другим отдаленным горным районам Средней Азии, Казахстана, Заполярья. По роману «Ниссо» созданы две оперы и в 1979 году снят телевизионный многосерийный фильм по заказу Гостелерадио СССР. В издание включены также некоторые из его лучших рассказов на среднеазиатские темы.

---

— Сумеет… — полушепотом подтвердила Гюльриз. — Если их много будет. Думаю я: головы у женщин одинаковы, руки — не знаю, как…

— Если ты пойдешь по домам разговаривать…

Приложив руку к морщинистому лбу, Гюльриз, казалось, забыла о Шо-Пире. Он слушал дальние переливы свирели.

— Так, Шо-Пир, — твердо произнесла старуха. — Знаю тебя. Ты, когда чего-нибудь хочешь, стены не знаешь. Но только я по домам не пойду.

— Не пойдешь? — встревожился Шо-Пир. — Как же тогда?

— Не пойду по домам. Не смотри на меня так. Глупая, может быть, я, но по-своему думаю. В каждом доме мужчина есть. С женщиной один раз я поговорю и уйду, он потом сто раз ей наперекор скажет; ударит ее, дэвов страха на нее напустит… Надо иначе делать, по моему разумению. Надо с теми говорить, кто далеко от мужчин. Половина наших женщин сейчас на Верхнем Пастбище живет, скот пасет. Ты знаешь закон Установленного: ни один мужчина не может туда пойти. Даже если жена там родит, не может пойти туда, если пойдет — все женщины камнями прогонят его. Потому что они — Жены Пастбищ. Скажи, когда собрание будет?

— Нана! — в волнении, первый раз называя так Гюльриз, вскочил Шо-Пир. Лучше и не придумать! Мудрая ты! Иди к ним. Через три дня молотьбе конец. Один день на канале работать будем. На пятый день собрание надо устроить. Как думаешь?

— Хорош, Шо-Пир, на пятый… Сядь здесь, зачем стоишь? Вот так… Завтра я пойду на Верхнее Пастбище, и останусь там. После молотьбы кончается время летнего выпаса. После молотьбы все мужчины вместе должны подняться на Верхнее Пастбище. Им надо увести вниз своих жен и свой скот; надо взять посуду, и вещи, и все, что дал скот за лето… Скажи всем: сначала собрание, потом пусть идут наверх… А я скажу Женам Пастбищ: есть новый закон спускаться в селение и гнать скот без мужчин. И мы придем в день собрания…

— А если побоятся женщины?

— Если женщины побоятся, тогда Ниссо нужно отдать Азиз-хону. Я этого не хочу, Шо-Пир. Если побоятся женщины, значит, моему сыну не нужна его глупая мать, значит, мне умереть пора…

Поймав себя на полупризнании, Гюльриз положила костлявые пальцы на шею Шо-Пира, привлекла его лицо к себе, пытливым, долгим взглядом изучала выражение его глаз.

Шо-Пир ждал, не понимая порыва старухи.

— Так, Шо-Пир, — голос Гюльриз дрогнул. — Я смотрю на тебя, и я верю тебе, ты, наверно, святой человек, тебе можно сказать… Знать мне надо: ты хочешь, чтоб Бахтиор взял в жены Ниссо?

Шо-Пир сам не раз думал об этом. И сейчас, прямо смотря в блестящие глаза Гюльриз, он, не задумавшись, коротко сказал:

— Да, Гюльриз.

Но сказав так, почему-то сразу почувствовал свое одиночество, душа его затомилась. Однако он поборол себя. Сняв руку Гюльриз и не отпуская ее, горячо воскликнул:

— Да, нана, твоему сыну я хочу счастья… Завтра утром иди на Пастбище!

И тихо добавил:

— А мне теперь можно спать…

— Правда, Шо-Пир, время спать! — ласково промолвила Гюльриз и провела ладонью по мягким его волосам, как будто большая голова Шо-Пира была головою сына.

Шо-Пир встал и, подумав о том, что за все последние семь лет жизни никто ни разу не гладил его волос, со стесненным сердцем направился к платану, под которым его ждала кошма, заменяющая постель.

Лег на кошму. Залитый лунным светом, пробивающимся сквозь листья, вспомнил далекий, родной, уже семь лет не существующий дом… И тот страшный день, когда на своей полуторатонке, полной голодных, исхудалых красноармейцев, он подъехал к этому дому и увидел в саду только обугленные развалины. За два часа перед тем почтарь из его маленького городка позвонил по телефону в город и успел сказать: «Скорее! Пришли басмачи!…» В телефонную трубку был слышен выстрел, и голос почтаря оборвался… Шо-Пир гнал машину полным ходом. Въезжая в селение, видел пустившихся наутек всадников, подъехал к своему дому. Но было поздно: в развалинах лежали обугленные трупы двух женщин, ребенка и старика. Это были жена, мать, отец и маленькая дочка Шо-Пира. У всех, кроме дочки, оказалось перерезанным горло, а у дочки размозжена голова… И молодой шофер Санька Медведев, похоронив близких, уехал из городка навсегда и в тот же вечер вступил добровольцем в Красную Армию, чтобы бить, бить, без конца бить и уничтожать басмачей…

С тех пор никто никогда не приласкал его. Впрочем, однажды ласковая рука гладила его плечо. Но это была мужская, загрубелая в горных походах рука. Разве забудется день, когда все товарищи его, демобилизовавшись, отправлялись на север? Был вечер в пустынных горах, — каменная долина далеко простиралась от юрт. Командир, усатый, дородный Василий Терентьич, ввел Медведева в юрту, приказал всем выйти и, усадив боевого товарища рядом с собой, завел с ним разговор по душам. «Возвращайся с нами, чего ты блажишь?» — уговаривал командир, но Медведев молчал и, наконец, упрямо сказал: «Не поеду, не сердись на меня, Терентьич!» — и все впервые рассказал командиру. Тот слушал его, пощипывая выцветшие усы, поглаживая ладонью его плечо. «Понимаю, парень, — сказал, — коли не к кому тебе возвращаться, делай по-своему. Правильно тебе говорил комиссар. Я и сам привык к этим горам, кажется, никогда б не расстался… Ну, сыщи себе родимый дом, здесь живи. Везде есть хорошие люди, может, и правда сумеешь быть им на пользу!»

Вытянувшись гуськом, уходил отряд. Косые лучи закатного солнца освещали выгоревшие гимнастерки красноармейцев. Они удалялись верхами, и Медведев готов был уже рвануться за ними, — так больно вдруг стало сердцу. Но он опомнился, оглянувшись, увидел старого дунганца с жиденькой бородкой, который стоял за ним, сложив на животе руки, не стесняясь слез, катившихся по желтому, исхудалому лицу. Это был Мамат-Ахун, целый год скитавшийся вместе с отрядом проводник, которому тоже некуда было возвращаться и который решил стать погонщиком оставленных отрядом в кочевом ауле больных верблюдов… И, глядя на него, Медведев чуть было не заплакал сам.

И вот сколько лет прошло, старая жизнь забыта, даже слова «Санька Медведев» кажутся чужими, относящимися к кому-то другому, — было бы странно вместо привычного Шо-Пир услышать вдруг прежнее имя, — а ласка грубоватой мужской руки словно и сейчас ощущается на плече… И теперь это вот неожиданное прикосновение старухи! «Прав был Терентьич! — думает грустный Шо-Пир, глядя на раздробленный листьями лик луны. — Тут тоже есть хорошие люди, и что ж — разве не на пользу им я живу?»

Но горькие мысли, которые Шо-Пир всегда умел отогнать, на этот раз завладели им на долгие часы ночи… И, лежа на кошме, не противясь печальным раздумьям, Шо-Пир вспоминал всю свою странную, суровую, одинокую жизнь… И, сам не зная почему, неожиданно для себя задумался о Ниссо… Долго думал о ней с какой-то заботливой нежностью и постепенно перешел к мыслям о том, чт и как должен сделать он, чтобы добиться признания всеми ущельцами ее права жить в Сиатанге… Размышления Шо-Пира стали точными, он снова был человеком, воздействующим на ущельцев силой своего простого, решительного ума, человеком, знающим, чего хочет он, и умеющим подчинять себе обстоятельства так, чтобы они помогали ему идти к ясно представленной цели. И когда все нужные выводы были сделаны, когда луна закатилась за гребень горы, а привычный шум ручья снова возник в ушах, Шо-Пир повернулся на правый бок и погрузился в сон. Но в самый последний миг сознания, услышав храп Бахтиора, подумал: «А Бахтиор, конечно, любит ее!…»

Глава шестая

Как в зало суда, в мирозданье,

Сквозь тяжесть застывших пород,

Легкости высшей созданье

Мысль — кодекс познанья несет…

…Так встаньте ж! То Жизнь идет!…

Судья камней

1

По календарю сиатангцев солнце стояло на коленях мужчины, потому что впервые этой осенью — вдоль ущелья дул сильный холодный ветер. Это исполинские ледники напоминали людям о своем существовании. Ночь была с легким заморозком, и потому факиры в своих просвистываемых ветром домах просыпались раньше обычного. Проснувшись, они сразу вспоминали, что хлеба уже убраны и что можно никуда не спешить. Вертясь от холода под рваными овчинами и халатами, каждый тешил свое воображение размышлениями о том, что не плохо было бы разжечь огонь в очаге и, присев перед ним на корточках, набраться на весь день тепла. Но зима была еще далеко, и тратить ветки колючки из запаса, заготовленного на зиму, мог бы только неразумный и расточительный человек. Нет, лучше проваляться под своим тряпьем до тех пор, пока солнце не встанет прямо над крышей дома и лучами переборет холод, принесенный ветром от ледников.

Только Бахтиор и Шо-Пир в это утро поднялись, как и обычно, рано. Накануне новый канал был окончен, русло расчищено на всем протяжении — от крепости до пустыря, и лишь в голове канала осталась огромная каменная глыба, преграждавшая путь воде. Эту глыбу Шо-Пир решил убрать в торжественный день открытия канала. Разговоры о советском празднике, о воде, о новых участках, о большом собрании велись по всему Сиатангу.