Павел Лукницкий - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Павел Лукницкий
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

Сборник произведений Павла Николаевича Лукницкого — поэта, прозаика, путешественника, заслуженного работника культуры Таджикской ССР. Перу П. Н. Лукницкого принадлежит ряд романов, повестей, рассказов. В числе его произведений много очерков, посвященных путешествиям по Памиру и другим отдаленным горным районам Средней Азии, Казахстана, Заполярья. По роману «Ниссо» созданы две оперы и в 1979 году снят телевизионный многосерийный фильм по заказу Гостелерадио СССР. В издание включены также некоторые из его лучших рассказов на среднеазиатские темы.

---

Ниссо резко обернулась, не поднимаясь с колен.

— Это ты? — едко произнесла Рыбья Кость. — Я слышу шорох — думаю, не курица ли моя сюда забежала… Что делаешь?

— Крышу обмазывать надо, глина есть, соломы нет, вот собираю, — холодно вымолвила Ниссо.

— Твоя, наверно, солома?

— Ничья, по-моему… труха это, ветер занес…

— Добрый ветер! От своих отнимает, чужим приносит… Покровитель да поможет тебе! Слышала я, Бахтиор для своей батрачки выстроил дом? Хорошо властью быть, можно батрачку взять — никто ничего не скажет… Жалею тебя, ездят теперь на твоей спине!

Возмущенная Ниссо вскочила:

— Глупости говоришь! По своей воле работаю!

— Для себя или для людей?

— А хотя бы и для людей? Для хороших людей не жалко!

— Это кто хороший? — подбоченилась Рыбья Кость. — Бахтиор, что ли? Был факир, как мы, власть взял, белый халат надел, теперь разбогатеть хочет? Из-за него мои дети голодны, сама голодна. Свой хлеб и есть нельзя даже!

— Ничего ты не понимаешь! Шо-Пир объяснял…

— Собака твой Шо-Пир! Для тебя он хороший, для меня собака. Бахтиор тоже для тебя хороший… Одного мужа мало, еще двух завела! Дрянь ты…

— Я дрянь? Ах ты, змеиная кожа! — вдруг рассвирепела Ниссо, кинулась к Рыбьей Кости и вцепилась ей в волосы. — Скажи еще — дрянь?!

Рыбья Кость, в свою очередь, вцепилась в косы Ниссо, крича:

— Дрянь, воровка, чужую солому крадешь! Убирайся отсюда!

Таская одна другую за волосы, обе повалились на землю. Если б камни не были острыми, драка продолжалась бы долго. Но, ободрав себе бок, Рыбья Кость вскочила первая и с пронзительным криком: «Убить меня хочешь, убить!» схватила с земли острый камень, швырнула его в Ниссо. Ниссо уклонилась, рванулась к Рыбьей Кости, но та, продолжая ругаться, уже скрылась за углом скалы.

3

Ниссо вернулась домой злая и недовольная собой. Стоило ей, в самом деле, связываться с этой полоумной? Рыбья Кость исцарапала руки и плечи Ниссо да еще разорвала платье. Впрочем, ей тоже досталось. Ниссо с удовольствием вспомнила нанесенные Рыбьей Кости удары. Уж конечно, Рыбья Кость теперь по всему селению будет говорить о ней гадости. Пусть! Ниссо покажет всем, что ей плевать на подобные разговоры. А для Шо-Пира… ну и для Бахтиора, Ниссо будет делать все, все!

Замешивая принесенную соломенную труху в жидкой глине, Ниссо с нетерпением ждала Шо-Пира, чтоб вместе с ним обмазать крышу пристройки. Бахтиор и Худодод, отправляясь в Волость, обещали вернуться не сиатангской тропой, ведущей от Большой Реки, а более коротким, хоть и трудным путем, через перевал Зархок. Тропинка к перевалу, идущая мимо дома Бахтиора, поднималась зигзагами прямо по склону встающей за садом горы. С утра в этот день Шо-Пир ушел вверх по тропинке, чтобы где-то на пути к перевалу починить тот висячий карниз, через который Бахтиору и Худододу будет очень трудно провести груженых ослов. И вот уже скоро закат, а Шо-Пира не видно!

Не дождавшись Шо-Пира, Ниссо подняла на крышу плоское корыто с раствором. Подоткнув платье, ползая на корточках, она ладонями размазывала глину по крыше. Время от времени поглядывала на уходившую вверх от сада тропинку, — воздух был чист и прозрачен. Тропинка видна издалека; Шо-Пир все не появлялся. С тех пор как исчезла луна, ветра не было, — осень, казалось, выпросила себе у зимы еще немного покоя и из последних сил держалась в сиатангской долине. Но даже и в безветренную погоду дни были холодными. Ниссо зябла и, думая о Шо-Пире, досадовала, что до сих пор не связала ему чулки, — ведь там, на пути к перевалу, сейчас еще холоднее. Ведь он не прожил всю жизнь в Высоких Горах, не привык, наверное, плохо ему!

«Только кисточки сделать осталось, — думала Ниссо. — Домажу вот этот угол, возьмусь за чулки, завтра ему подарю, не то еще выпадет снег…»

Но и домазывать угла ей не захотелось. Бросив обратно в корыто зачерпнутую было пригоршню жидкой глины, Ниссо обтерла руки, спустилась с крыши во двор. Наскоро обмывшись в студеном ручье, направилась к террасе, чтобы выпросить у Гюльриз моточек синей шерсти.

Подойдя к террасе, Ниссо увидела Гюльриз, стоявшую неподвижно, спиною к ней. Запрокинув голову, старуха глядела из-под ладоней на зубчатые, облитые снегами и в этот час окрашенные густым потоком заката вершины горного склона.

— Что смотришь, нана?

Тут только Гюльриз заметила девушку, потерла ладонью напряженную шею, тяжело вздохнула:

— Если Бахтиор не придет завтра или сегодня, пропала наша богара.

— Какая богара, нана?

— Вот желтое пятнышко, видишь? — Гюльриз протянула жилистую руку к горам и повела худым пальцем по очертаниям горящих в закате склонов. — Там посеял Бахтиор богару. Видишь?

— Вижу теперь, — произнесла Ниссо. — Ничего не говорил он мне. Почему так высоко?

— Где найдешь ближе землю? Просила его сразу после собрания пойти принести хлеба, а он: «Некогда, мать! Успею. Сначала в Волость надо сходить!» Все о других думает, о себе думать не хочет. И Шо-Пиру сказал: «Ничего, долго еще не пропадет богара». А я знаю — пропадет. Завтра сама пойду туда; старая я теперь, как взобраться, не знаю. Молодой была — ничего не боялась.

— Не ходи, я пойду! — не задумываясь, сказала Ниссо.

Старуха оглядела девушку, будто оценивая ее силы. С сомнением покачала головой:

— Носилки длинные, длиннее тебя. Ты ходила с носилками?

— Никогда не ходила, — призналась Ниссо.

— Тогда как пойдешь? Качаться на скалах надо, на одном пальце стоять, другой ногой — дорогу искать. Ветер дует, тяжелые носилки за спиной, с ними прыгать нельзя… Много лет надо ходить с носилками, чтоб научиться лазить в таких местах. Упадешь — мертвой будешь! Бахтиор подкладки из козлиного рога к подошвам привязывает, когда ходит на богару. Он взял их с собой, других нет… Шо-Пир хотел пойти туда, я сказала ему: нельзя, не обижайся, русский не может так ходить, как мы ходим по скалам. Послушался, не пошел. И ты не ходи. Я тоже не пойду. Один Бахтиор мог бы, но нет его. Пускай богара пропадает.

— А что весной будем сеять?

— Не знаю. Шо-Пир сказал: не беспокойся, будем… Откуда мне знать, что Шо-Пир думает? По-моему, траву варить будем!

— Нана! — горячо воскликнула Ниссо. — Я много ела травы, я могу жить травой, ты тоже, наверное, можешь… Шо-Пир — большой человек, руки большие, ноги большие; хорошо есть ему надо, что будет с ним? Пропадет, если траву есть будет. И Бахтиор тоже — мужчина!

— Вот я и говорила Шо-Пиру! Смеется. Говорит: Бахтиор муку привезет.

— А как ты думаешь, нана, привезет он?

— Не знаю, Ниссо. Мужчины сначала выдумают, потом своим выдумкам верят, у мужчин всегда в уме надежд много… Я думаю: может быть, не привезет…

Они поговорили еще, делясь сомнениями. Старуха вспомнила прошлые тяжелые зимы и свою жизнь: как трудно ей приходилось, когда Бахтиор был еще маленьким, а муж ее, отправившись зимой на охоту, бесследно пропал в снегах. Ниссо слушала Гюльриз, и в душе ее поднималась острая жалость и к старухе, и к Бахтиору, и к самой себе. Вот Шо-Пир рассказывает о стране за горами, где люди совсем не так — очень хорошо живут. Нет, этого, пожалуй, не может быть! Пожалуй, правда, даже такой человек, как Шо-Пир, просто придумывает сказки! Хороший он, жалеет Ниссо, хочет развеселить ее!

Гюльриз рассказала, что прошлой весной Бахтиор не захотел взять зерно в долг у купца, ходил в Волость, принес оттуда мешок зерна, а потом вздумал лезть вот на эти высоты. Все смеялись над ним, говорили, что он сумасшедший, а он все-таки полез и расчистил там площадку, засеял, а теперь вот убрать надо было, а он не убрал — о других заботится, а где слова благодарности? Недружные люди в селении, как цыплята без курицы! Под крыло бы их всех да пригреть!

— А ты думать об этом не смей, — старуха показала на зубцы вершин. — У нас и носилок нет.

— А с чем Бахтиор пошел бы?

— Бахтиор? У Исофа брал он, мужа Саух-Богор.

— Знаю. Ходила к нему с Бахтиором, когда ослов собирали… Нана?

— Что, моя дочь?

— Дай мне немного синей шерсти… На кисточки к чулкам не хватает.

Получив моток, Ниссо отправилась в пожелтевший сад, к излюбленному камню, но не месте ей не сиделось. Спрятав работу, она выбралась из сада и побежала в селение.

Саух-Богор приняла Ниссо хорошо, как подругу, и обещала дать носилки, но только чтоб об этом не узнал Исоф:

— Не любит он тебя! Знаешь, после собрания он так меня избил, что три дня я лежала. — Саух-Богор показала Ниссо припухшие синяки кровоподтеки. Только ты никому не говори об этом, иначе поссорюсь с тобой!…

— Хорошо, не скажу, — ответила Ниссо и с внезапной, неведомой к кому обращенной злобой добавила: — Только я бы… не позволила бы я, Саух-Богор, бить себя!

— Ночью приходи, — сказала Саух-Богор, будто не услышав Ниссо. — Исоф в полночь как раз… — Саух-Богор запнулась. — У стены я носилки оставлю. Спать он будет ночью!