Владимир Железников - Последний парад

• Название: Последний парад
• Автор: Владимир Железников
• Жанр: Прочая детская литература

---

Он помнил, где-то отдаленно ухали пушки, заглушая голоса, но все по привычке бесшумно двигались и разговаривали полушепотом.

"Двадцать третий!"

Красноармеец Вася Пегов. Он тогда застрелил жеребенка своей кобылы, и они его съели.

Двадцать седьмым в строю стоял старший лейтенант Клочков; он добровольно остался прикрывать их отход и погиб. Потом еще стоял капитан Никифоров, трус и фанфарон. Противно ставить его в строй этих святых, чистых людей.

А последним, сто шестьдесят третьим, стоял Витька, подпоясанный широким армейским ремнем, на котором висела тяжелая кобура. Он стоял "пистолетом", худенький, стройный, подтянутый. Витька крикнул: "Сто шестьдесят третий, последний", - хотя это было не совсем точно. Он был последним в строю, но не последним на этой поляне. В стороне стояли еще двое: пленный немецкий солдат и красноармеец, который его караулил.

Он позвал командиров, и они подошли к нему, и врач сказал... Все началось с врача. "В последнем бою, - сказал врач, - мы потеряли сорок восемь человек. Умер один маленький, сын Клочкова. От дизентерии".

Почему-то его тогда больно ударило не то, что умер сын Клочкова, который тут же рядом стоял с ним, он видел его профиль и гимнастерку, разорванную на спине, а то, как врач об этом доложил: "Умер один маленький". Может быть, именно эти слова и были решающими.

"Немцы нас не выпустят из леса", - сказал он.

Кто-то стал ему возражать, кто-то объяснял, что можно рискнуть, а то иначе все пропали. Потом он заметил, что рядом с ним вертелся Витька, а вдалеке стоял пленный немчик и тоже не отрываясь смотрел в их сторону: видно, думал, что они говорят про него, и боялся. Младший политрук Павлов предложил, что он готов пойти в разведку, но он не ответил ему.

В это время кто-то сказал, кажется, опять врач, что детям и раненым необходимо передохнуть, а то они не дойдут и переправы через Западную Двину не выдержат, и что жена майора Васильева просила ее послать в деревню. И он подумал: "Может, действительно рискнуть еще разок, - хотя ненавидел бессмысленный риск. - Все-таки женщина. Легче пройти". Но она была женщиной в особенном положении, она ходила в гимнастерке мужа, которого только позавчера убили, и у нее была девочка на руках, и сама она была ослеплена ненавистью к врагу, и от этого могла погибнуть: глаза бы ее выдали.

"Товарищ генерал, - вновь выступил младший политрук Павлов, - кому сдать комсомольские билеты товарищей, не вернувшихся из разведок?" В руке у него была пачка комсомольских книжек.

...Сергей Алексеевич прервал свой рассказ, потому что наступил момент, когда он должен был вспомнить самое главное: должен был вспомнить, как его глаза встретились с Витькиными, и он понял, что тот сейчас предложит себя, и торопливо отвернулся. Но какая-то непонятная сила вновь столкнула их взоры, и все окружающие тоже это заметили и замерли.

Коля посмотрел на старика: ждал.

- Я не пустил этого Павлова в разведку, - сказал Сергей Алексеевич. Тогда многие жертвовали собой ради других, но это было бессмысленно. Надо было придумать что-то простое и полезное для нас. И тогда я отпустил Витьку...

- Извините за беспокойство... Не желаете воспользоваться моими услугами?

Около них стоял местный фотограф: в руке у него был фотоаппарат старой конструкции на треножнике.

- Я вижу, у вас нет своего аппарата, - сказал фотограф, явно не рассчитывая на их согласие.

Но его слова произвели на Сергея Алексеевича неожиданное действие. Он согласился на предложение, и даже с охотой, потому что Витька тогда тоже фотографировался. Пусть, пусть все снова повторится.

- Пожалуй, - сказал Сергей Алексеевич. - Мальчика.

- Сейчас. Хорошо, - обрадовался фотограф. - В лучшем виде. - И он начал развинчивать треножник. - Фирма хоть и старая, но опытная. - Фотограф старался все делать быстро, но он уже не молодой, и ему это плохо удавалось.

- Нет, не здесь, - Сергей Алексеевич подошел к фотографу и тронул его за плечо. - На камне.

- О! - сказал фотограф. - Вы знаете толк в натуре.

Фотограф шел впереди них, сильно припадая на одну ногу. Когда он опередил их на достаточно большое расстояние, Коля, метнув на Сергея Алексеевича осторожный взгляд, спросил:

- А что было дальше?

- Я спросил его: "Тебе не страшно, сынок?" - "А кого мне бояться? Фашистов? - сказал Витька. - Надо будет, я дурачком прикинусь. Местный, мол. Ищу корову".

Он оборвал рассказ, не досказав самого страшного. Этого уже нельзя просто рассказать, сложив обыкновенные слова в обыкновенные предложения. И Коля молчал. "Все понял", - с благодарностью подумал Сергей Алексеевич.

...А сам он в это время провожал Витьку. Они шли мимо красноармейцев. Мимо тяжело раненных, мимо женщин с детьми. Над их головами пролетели немецкие самолеты, но никто не поднял головы к небу.

Витька на ходу снял ремень с пистолетом, гимнастерку, пилотку и все отдал ему.

"Если из деревни нельзя будет выйти, не выходи, - сказал он. - Мы будем тебя ждать".

Витька улыбнулся, чтобы ободрить, и ушел.

Он сделал еще несколько шагов следом за ним, посмотрел в спину сыну, в худенькие плечики, в тоненький стволик шеи.

Коля убежал вперед, к фотографу, который уже примостил аппарат около камня, и теперь они оба поджидали Сергея Алексеевича.

- Садись на камень верхом, - сказал Сергей Алексеевич.

- Будешь кавалеристом, - рассмеялся фотограф. - Впрочем, сейчас кавалерия уже не в почете. - И повернул голову к старику: - А?

- А вы давно здесь работаете? - спросил вдруг Сергей Алексеевич.

- Тридцать лет, - ответил фотограф. - За исключением этой проклятой войны.

- Тридцать? - переспросил Сергей Алексеевич и подумал, что, может быть, этот человек снимал когда-то и Витьку.

Коля тем временем влез на камень и уселся между двух его выбоин.

- Внимание! - крикнул фотограф Коле. - Смотри сюда... Сейчас вылетит птичка.

- Она в клетке, - пошутил Коля. Это он сделал для старика.

- Ого! - сказал фотограф Сергею Алексеевичу. - Ваш мальчик не лишен юмора. - Припал к аппарату: - Готово! - Сложил аппарат и стал выписывать квитанцию. - Скажи-ка твой адрес...

- Садовая, пятнадцать, Костылев Коля.

- Все удовольствие пятьдесят копеек. Тридцать за фотографию и двадцать за доставку.

Сергей Алексеевич достал деньги и протянул фотографу.

- Так вы говорите, что еще до войны здесь работали? - спросил Сергей Алексеевич.

Коля, услыхав вопрос, тихо сполз с камня, подошел и теперь ждал, что ответит фотограф. Ему все время хотелось чуда, чуда! Чтобы сын старика вдруг оказался жив и хотя бы оказалось, что этот хромой, смешной фотограф помнил и знал Витьку.

- Молодой был, глупый, - ответил фотограф. - Не хотел учиться.

Сергей Алексеевич не перебивал фотографа, хотя нетерпеливо поджидал, когда же тот закончит, чтобы задать следующий вопрос. А потом сдержанно спросил:

- А у вас не сохранилось случайно довоенных фотографий?.. Невостребованных.

- Что вы, боже мой, - сказал фотограф. - В войну не такие ценности пропадали.

Коля видел, как опечалился Сергей Алексеевич, но, все еще надеясь на что-то, спросил:

- А вы когда-нибудь фотографировали на этом камне мальчика?.. Давно-давно, еще до войны.

- Я? - Фотограф улыбнулся. - Тысячу мальчиков в разных возрастах. Заметил, что его ответ не понравился им, и добавил: - Впрочем, фотография тоже историческая ценность. Можно сказать, реликвия. Память о прошедшем. Нет, кажется, он им не угодил, не догадался, чего они от него хотят. Простите, - и захромал своей дорогой.

ЖИВАЯ ДУША

Сергей Алексеевич сидел на скамейке у моря, слушал его однообразный шорох, а сам ловил чутким, привычным ухом то, что делалось позади него. Он сегодня уезжал и ждал Колю, который обещал проводить его к автобусу.

Ему нравилось ждать Колю и сидеть прислушиваясь, и вообще хорошо, что можно ждать Витькиного двойника.

Это была его последняя радость.

У него тренированное ухо, всю жизнь ему приходилось прислушиваться, и он легко вылавливал голос Коли из общей разноголосицы, когда тот издали окликал его.

В сорок первом, летом, когда они уходили из Прибалтики, он нарвался в лесу на немецкого солдата. И он, и солдат бросились в разные стороны и замерли. Он лежал не шевелясь. Знал самое главное - не шелохнуться и ловить малейший шорох врага. Кто первый шелохнется, тот и погиб. Война - тоже охота, это он усвоил отлично. И торопиться не надо. Муравей пополз у него по лицу, но он только оттопырил нижнюю губу и дунул. Через полчаса в кустах напротив зашелестело - немец устал лежать неподвижно. А он в этот момент подобрался поближе к врагу, стараясь зайти с тыла. Немец снова заворочался, и тогда он неслышным движением опустил руку, и пистолет, который он все эти дни носил в рукаве кителя, скользнул в ладонь.

Еще не было случая, чтобы он промахнулся. Он уже готов был выстрелить, он уже приговорил этого невидимого врага к смерти, приподнял руку с пистолетом, нащупывая глазом место, где притаился немец, когда тот приподнялся над кустом. Теперь он видел его спину и железную каску на тоненькой шее и на секунду задержал выстрел. Ему показалось странной и противоестественной такая по-ребячьи тоненькая шея под такой тяжелой каской.