Народные сказки - Сказки и легенды Систана

• Название: Сказки и легенды Систана
• Автор: Народные сказки
• Издательство: Наука
• Жанр: Сказка
• Год: 1981

Первая публикация в русском переводе сказок и легенд, записанных в районе г. Серахса Туркменской ССР. Тексты сопровождаются предисловием и примечаниями.

Сборник рассчитан на взрослого читателя.

---

— Это вам вдвоем с тем юношей, скажи ему только, чтобы он ел поскорее. Потом расскажи мне, что он тебе говорил.

Ну, а Исмаил говорит ему:

— Я знаю этого юношу, это сын Мир Наджмаддина, он не будет есть горячий плов.

А купец настаивает на своем:

— Ты все-таки пойди и скажи ему то, о чем я тебя просил, послушай, что он скажет.

Ну, и после этого Исмаил пошел и говорит Наджме:

— Это нам с тобой на двоих.

А Наджма не прикасается к еде.

— Наджма, поторопись, — говорит Исмаил. — Мне надо идти, меня ждет работа. Если я не успею, туго мне придется.

Наджма отвечает:

— Ну если тебе надо уходить, ешь свою половину, а мою долю оставь, пусть она остынет. Остынет — тогда я ее съем.

Купец услышал, что говорит Наджма, подмигнул Исмаилу и говорит:

— Исмаил, забирай еду, ешь сам. А ему я положу отдельно.

Исмаил подвинул блюдо к себе, сложил пальцы щепотью, стал есть, в два счета прикончил весь плов и ушел. А купец снова положил Наджме плова, а внизу, под пловом, спрятал перстень, что дала ему девушка. Пришел и поставил перед Наджмой.

Наджма ест плов, а купец стоит перед ним. Плов остыл, Наджма по зернышку, по зернышку, потихоньку, помаленьку ел и ел, ел и ел, пока наконец не попался ему перстень. Он обтер перстень, посмотрел на него — ага, это его собственный перстень, тот, что был у его возлюбленной. И тут сердце Наджмы вскипело, и он сложил стихи. Послушай, что он сказал:

Цветок из рук любимой в своей держу руке,
Душа моя в смятенье, я словно дичь в силке,
То я его целую, то глаз своих касаюсь…
Неужто весть от милой, от той, что вдалеке?

А купец ответил ему, повторяя слова девушки:

О коварный! Ты давал мне вечной верности обет,
От тебя же ни привета, ни вестей отрадных нет.
В медресе любви твоей я по-прежнему страдаю,
Ты урок мне задал трудный и не выслушал ответ.

Наджма говорит:

Я влюблен, и разум я теряю,
Беспрестанно плачу и стенаю.
«Не могу забыть я о любимой!» —
Вот слова, что вечно повторяю.

Купец сказал тогда:

Тот, кто любит страстно, всем заметен станет:
Пересохли губы, и глаза в тумане.
Ты назвать бы мог влюбленного безумным —
Впрямь безумен он: ведь страсть рассудок ранит.

А Наджма отвечает:

Вот уже три года, как меня от милой
Горькая судьбина оторвала силой.
То в надежде сладкой в небесах витаю.
То тисками сдавлен я тоски унылой.

Купец говорит:

Тот, кто сильно любит, тот не знает страха,
Храбрецу не страшны ни тюрьма, ни плаха.
Тот, кто сильно любит, словно волк голодный:
Волк не убоится грозной плети взмаха.

Ну вот, после этого купец закрыл свой приют, собрал вся вещи и пустился в путь.

А Наджма пошел к себе домой. Когда он шел из дома, едва плелся, а когда домой возвращался — резвился и прыгал словно лань.

Пришел к матери и говорит ей:

— Матушка, испеки мне сахарный калач, завтра я отправлюсь на охоту.

На следующее утро она испекла ему сахарный калач, оседлал коня, туго затянул подпругу — так туго, что конь дал глубокий вздох. Приторочил хурждин, взял много денег — по весу легких, по цене тяжелых, наполнил ими одну суму хурджина, в другую положил калач. Сел верхом и поехал.

Распевал любовные песни и так нахлестывал коня, что выехал утром, а к ночи почти достиг Исфахана. Доехал туда, где возле Исфахана есть бассейн.

Там конь его припал к воде, стал пить и столько выпил, что брюхо у него лопнуло.

Наджма снял с него седло, положил в одну сторону, тот ковер, что служил потником, — в другую и сложил такие стихи:

Я пустился утром из Шираза в путь.
Иноходцу не дал по дороге отдохнуть.
К ночи я достиг бассейна в Исфахане
И молю и плачу: сжальтесь кто-нибудь!

А после этого он подумал: «Когда был маленьким — я ходил пешком».

Прошел пешком десять, двадцать, может быть, пятьдесят шагов и стер себе ноги.

Тут он подумал: «Когда я был маленьким, я, бывало, ползал на четвереньках».

Прополз немного по дороге — стер себе ладони. Подумал: «Когда я был маленьким, я, бывало, перекатывался с боку на бок».

Два-три раза перевернулся с боку на бок — камни ему намяли бока, и он не смог двигаться дальше и лежал недвижимо. Лежал он так, и тут повеял ветерок. И он подумал: «Пошлю-ка я с этим ветерком весть своей возлюбленной».

И тут он сложил такие стихи:

Я каламом тайным на бумаге невидимой
Написал бы нежное письмо своей любимой,
Чтобы у возлюбленной терпенье не иссякло,
Чтоб меня не бросила в степи необозримой.

И пока он это говорил, наступила ночь.

А вокруг ни воды, ни жилья, ни голоса не слышно мусульманского, ни дороги, ни луны — ничего не видно. И тут Наджма воззвал к божьему чертогу и сложил такие стихи:

О господи! Яви хотя бы лунный свет!
С пути я сбился, потерял дороги след.
С пути я сбился, я один в пустыне,
Того, кто б указал мне путь, со мною нет.

Прошло какое-то время, и видит Наджма, что какой-то ворон с карканьем летит в сторону Лара. Наджма подумал: «Пошлю-ка я с этим вороном весточку в Лар». Он сказал, обращаясь к ворону:

О черноглавый ворон, в Лар скорей лети,
И если спросят, где меня найти,
То Лара повелителю скажи: «Он умер,
Готовьте саван для последнего пути».

И только он это сказал, творец всей вселенной внушил повелителю правоверных[34]: дескать, вот, раб мой погибает в пустыне, найди его и помоги.

И повелитель правоверных — да стану я его жертвой! — разыскал в пустыне Наджму и стал у его изголовья. Наджма открыл глаза и увидел, что возле него стоит всадник, одетый в зеленое[35], на сером коне. И сложил такие стихи:

От несчастий и горя болит у меня голова,
Но несчастье и горе мое для тебя — трын-трава:
Резво скачет твой серый скакун под тобою,
Что тебе до того, что пешком ковыляю едва?

Тогда повелитель правоверных сказал:

— Вставай, у тебя ничего не болит.

Наджма отвечает:

— Нет, господин мой, я не могу пошевелиться.

Тогда повелитель правоверных протянул свой кнут и сказал:

— Держись за кнут.

Наджма взялся за кнут, поднялся и чувствует: ни руки у него не болят, ни ноги. Ничего у него не болит. А повелитель правоверных — да стану я его жертвой! — посадил его сзади себя на коня, велел ему закрыть глава и говорит:

— Сложи несколько стихов про моего коня!

Послушай-ка, какие стихи сказал Наджма:

Серого коня по холке я поглажу,
Как я с сердцем, полным скорби, слажу?
Если серый конь домчит меня до цели,
Тело маслом розовым ему намажу.

И еще так сказал Наджма:

Конь ты мой гривастый, конь мой легкокрылый,
Ты скачи быстрей, быстрее, что есть силы.
Ты скачи быстрей во мраке черной ночи,
В Лар меня доставь к моей подруге милой.
Как тебя, о серый конь мой, я взлелею!
Для тебя дворец построить я сумею,
Если утром ты меня домой доставишь,
Сам украшу ожерельем шею.
Конь мой серый, резвый, с чепраком прекрасным,
Конь с уздой булгарскою[36] и седлом атласным!
Ты скачи скорей, домчи меня к любимой,
Не томи меня страданием напрасным.

В мгновение ока конь домчал их до места, осталось только переехать мост — а там дворец девушки. Наджма сложил тут такие стихи:

От бассейна в Исфахане и до этих самых вод
Землю щедро оросил скакуна Дульдуля пот,
И Али благословенные виднеются следы,
Здесь бессчетными цветами вся дорога зарастет.

Повелитель правоверных сказал Наджме:

— Ну вот мы и приехали.

— Но я успел сказать только пять-шесть стихов, — говорит Наджма.

— Нет, — говорит он, — мы уже достигли места.

И тогда Наджма слез с коня. Слез с коня, и повелитель правоверных — да буду я жертвой за него! — тоже сошел с коня и говорит:

— Подержи коня, я прочитаю два раката намаза.