Никита Михалков - Мои дневники

• Название: Мои дневники
• Автор: Никита Михалков
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-90575-1

Это мои записные книжки, которые я начал вести во время службы в армии, а точней, на Тихоокеанском флоте. Сорок лет катались они со мной по городам и весям, я почти никому их не показывал, продолжая записывать «для памяти» то, что мне казалось интересным, и относился к ним как к рабочему инструменту.

Что же касается моих флотских дневников, вообще не понимаю, почему я в свое время их не уничтожил. Конечно, они не содержали секретных сведений. Но тот, кто жил в советское время, может представить, куда бы укатились мои мечты о режиссуре, попадись это записки на глаза какому-нибудь дяденьке со Старой площади или тётеньке из парткома «Мосфильма». Потому и прятал я дневники все эти годы.

Но прошло время. И с такой скоростью, таким калейдоскопическим вихрем изменился ландшафт внешней и внутренней нашей жизни, что мне показалось – эти записи, сделанные то карандашом, то авторучкой, то в одном конце страны, то в другом, становятся определённым документом осознания времени, истории, человека.

---

Володя проснулся ночью, с ужасом увидел наши застеленные кровати и вдруг понял, что Новый год он потерял. Володя закричал: «Нас предали!» – и так зарыдал, что все, кто в доме спал, проснулись.

Наконец поехали! Пурга была ужасная. Пробивались 27 км четыре часа, но все же доехали. Было 7 часов вечера 31 декабря. Нужно было подумать о Новом годе.

Нам сказали, что в столовой готов ужин, и мы туда пошли. Уже все было накрыто, стояли вино и коньяк, который, как ни старались мы дотерпеть до полуночи, все же начали уничтожать. Володя сразу лихо загулял, и мы приняли решение поскорей допоить его и уложить спать, так как нас пригласили к себе в гости геологи, а с Каянтой идти было уже никуда невозможно…

Пришли домой, но до этого, еще в столовой, я сказал вполне пророческую фразу. Когда Володя поднял очередную рюмку и всем стало ясно, что она лишняя, я сказал ему: «Володя, до завтра». Впрочем, это предсказание было несколько неточным, нужно было сказать: «До послезавтра».

Придя домой, мы дали поэту еще коньяку, но он все никак не «ломался», а было уже 10 часов. Наконец мы поняли, что он «готов», и, уложив его, тихо ушли… Дальше было все странно. Оставив ребят в клубе, я отправился к геологам, дабы узнать, где они живут, и привести потом ребят. Пурга мела жуткая. Но мы дошли до места, и я сразу двинулся в обратный путь – за ребятами. Нужно было торопиться, ибо ходу до них было где-то полчаса.

Из клуба я шел уже с хорошенькой девушкой Надей, которая работала в столовой и похожа на Ольгу Бган… Наконец-то мы все у геологов. Быстро нарезались, встретили Новый год, потанцевали и вернулись в клуб. Геологи должны были, бедные, обалдеть от нашей наглости: пришли 11 человек, все выпили, съели, наговорили тостов и ушли. Кошмар!

Вернулись в клуб. Там уже народу – тьма. Все «в поряде», естественно. Я и сам уже чувствовал себя не очень уверенно. Отношения выясняли на каждом шагу… Дальше – все как в тумане. Снова – в гости, куда лезли в гору час по ужасной пурге. Там снова ждало много выпивки, и помню только, что какой-то паренек по имени Женя, когда-то служивший на флоте, поднял тост за тех, кто в море, и рухнул, сломав одновременно две гитары.

Да! – до этого с летчиками пили в котельной водку и заедали конфетами…

Корякские дети

Домой я попал около восьми утра. За это время случилось еще две истории: одна трогательная, другая страшная.

Володя проснулся ночью, с ужасом увидел наши застеленные кровати и вдруг понял, что Новый год он потерял. Володя закричал: «Нас предали!» – и так завыл и зарыдал, что все, кто в доме спал, проснулись. Как же он плакал, бедняга!..

Другая история такая. Десять детей из интерната в Усть-Хайрюзово решили добраться до дома в Белоголовой к Новому году. Это 30 км. Их обычно на машинах отправляют, но на этот раз – пурга. Дети же решили пойти сами, да в первый раз их вернули. Однако все-таки они сумели убежать – 4 мальчика и 6 девочек.

Все, кроме троих, погибли. Замело пургой, замерзли. Ужасно.

Первое число началось для меня где-то в 12 дня. Словом, «поехали». Поросенок, летчики и так далее. Часа в три зашел к подружке Наде в столовую…

Кроме Надежды, никого в столовой не было. Шипит что-то на сковороде, солнце косыми лучами в окна, и мы с ней целуемся на кухне… Но потом пришел рабочий Саша (когда-то он сюда приехал из Одессы, вернее, его привезли на отсидку за грабеж, и он, отсидев, тут остался), и я послал его за водкой. Он сходил, и мы с ним чудно посидели в пустой столовой – ели приготовленную Надей яичницу, пили водку, он рассказывал то про Одессу, то про тюрьму, а Надя тихо смотрела на нас из окошка раздачи и слушала. Саше этому 47 лет, он сед и красив лицом.

Потом я назначил Наде свидание, ушел домой, лег спать и преспокойно свидание наше проспал.

2. I.73

Забыл написать, что Володя и первое число нового года умудрился где-то «потерять». Сегодня он тих и молчалив, да еще подавлен трагической гибелью детей. Все они коряки.

Озимов не разрешил снимать мне фильм после похода…

Хотели лететь, но погоды нет.

Пообедали. Головонька «бо-бо». К вечеру полегчало, да еще смотрели изумительную картину Барнета 1927 года «Девушка с коробкой». Как же это здорово! Трогательно и талантливо, умно и точно. Плакал я ужасно от удовольствия.

Кадр из фильма «Девушка с коробкой» (1927)

Зашел потом в гости к Колоскову Жене – тому самому, что раньше моряком служил, а вчера под стол рухнул. Потом работал.

3, 4, 5.I.73

Вот и нужно улетать из Тигиля. Мороз градусов 35. Холодно ужасно, но день яркий и солнечный.

Погрузились и приехали на аэродром. «Ан-2», на котором мы должны были лететь, никак не заводился. Уже все самолеты, что были в Тигиле, улетели. Остались только мы. Час от часу становилось все холоднее, и мы замерзли очень. Часа через три наш самолет все же завелся, но летчик, чистивший стекла кабины, одно стекло ногой раздавил! С горем пополам залепили фанерой и пластырем.

Когда самолет разогрелся и попытался сдвинуться с места, у него это не получилось. Лыжи примерзли к насту. Бортмеханик вытащил из самолета огромную кувалду и стал колотить по лыжам. Наконец с трудом машина стронулась.

Сели, вырулили на полосу, но развернуться не удалось. Второй пилот попросил нас выйти и держать правое крыло – для того, чтобы самолет развернулся влево. Я выскочил, и меня тут же снесло ветром. От винта мело чудовищно…

Мы уперлись в крыло. Командир дал газ, самолет рванулся, и нас повалило крылом… Такого холода я еще никогда не испытывал, пальцы онемели начисто. Опять уперлись и опять повалились. С огромным трудом все же удалось развернуться.

Опять забрались в самолет, уже ног и рук не чуя. Взлетели… Эта железная коробка не отапливается вовсе и отогреться не удалось. Единственное, что я сумел сделать, – растереть руки и засунуть их в конайты (штаны из меха).

Прилетели в Палану. Холодно там так же. У самолета устроили митинг с пионерами. О, Господи! Какой-то человек толкал речь «о великом походе». Я тогда подумал, что вся эта сеть, которая опутывает наше государство, состоит из таких вот людей, многие из которых… счастливы. Да, именно счастливы. Ведь у них есть вера. Вера в то, что «там, наверху» все решат, что там «поумнее нас», и эта вера помогает им жить с чистой совестью. А ведь это счастье.

Поехали в гостиницу, пообедали, потом зашли к Толстых, которого мы уже знали по прошлому мимолетному визиту. Честно говоря, мы много надежд возлагали на эту встречу. Все же пили вместе, да еще так, что чуть не удушили его в собственной постели.

Но все получилось наоборот. Толстых встретил нас суетливо, но холодно. Он постоянно был в окружении своих подчиненных, ни на секунду не оставался с нами без них. И странное дело: как только мы собирались начать разговор, в кабинете у него сразу оказывалась целая толпа людей.

Он нас боялся. Он боялся, что его незавидное на тот момент положение как-то будет нами использовано. Суетливое говно.

От винта мело чудовищно… Мы уперлись в крыло. Командир дал газ, самолет рванулся, и нас повалило крылом…

Вечером были в кино, смотрели ужасную херовину, да еще румынскую. А потом была баня, но… выяснилось, что пара нет. А мы-то готовились. Водочки взяли, крабов, томаты.

Был банный день для женщин, поэтому мы пришли в баню после закрытия – в 9.30. Сначала не хотели и идти, но нужно было постираться и вообще – настроились.

Пришли. Баня пустая, грязная и холодная, с прилипшими к полу мокрыми газетами… До чего же смешно выглядят голые мужики, которые пьют в холодной бане водку и закусывают ее крабами.

Помылись, посидели и пошли спать.

Утром хотели снимать, но погода снова изменилась, пришел циклон. Стало сыро и снежно, и ветрено. Снимать нельзя. Да и неохота.

Вечером было наше выступление. А перед ним – ужасный «спектакль», с речью Толстых и опять с пионерами, с выступлением старожила, который говорил так долго, что стало страшно. Потом выступали мы… Вообще, я пришел к выводу, что любое художественное дело в нашей стране может быть возведено в ранг «государственной важности» и умерщвлено. При этом на него будут тратиться немалые деньги, а в его необходимости никто не посмеет усомниться. Ох, и земелька моя замечательная!

Потом пришли домой. Долго разговаривали.

Пришел Женя и рассказал смешную историю. Он был у какой-то женщины, у которой муж работает истопником, хотя закончил ГИТИС. Кроме него в той котельной работают еще два истопника, отапливают они и райком, и райисполком, и окружком. Так вот, второй окончил одесскую духовную семинарию, а третий – ВПШ. Идеолог у них – семинарист, окончивший ВПШ бегает за водкой, а кончивший ГИТИС – больше всех на эту водку налегает. Гениальная компания.

Сегодня утром поехали снимать. Погода ужасная. Снимали говно. Устали. Вечером выступление в какой-то школе, мать ее…