Мэтью Деннисон - Двенадцать цезарей

• Название: Двенадцать цезарей
• Автор: Мэтью Деннисон
• Издательство: АСТ
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-088171-0

Дерзкий и необычный историко-литературный проект от современного ученого, решившего создать собственную версию бессмертной «Жизни двенадцати цезарей» Светония Транквилла — с учетом всего того всеобъемлющего объема материалов и знаний, которыми владеют историки XXI века!

Безумец Калигула и мудрые Веспасиан и Тит. Слабохарактерный Клавдий и распутные, жестокие сибариты Тиберий и Нерон. Циничный реалист Домициан — и идеалист Отон. И конечно, те двое, о ком бесконечно спорили при жизни и продолжают столь же ожесточенно спорить даже сейчас, — Цезарь и Август, без которых просто не было бы великой Римской империи.

Они буквально оживают перед нами в книге Мэтью Деннисона, а вместе с ними и их мир — роскошный, жестокий, непобедимый, развратный, гениальный, всемогущий Pax Romana…

---

Тем не менее к 13 октября 54 года он был успешно пройден. Агриппина тщательно подготовила заявление о смерти Клавдия, подождав, пока не улучшатся предзнаменования — определенно дурные в начале этого дня. Нерон, сопровождаемый префектом претория, назначенцем Агриппины Афранием Бурром, произнес перед войсками речь, написанную для него Сенекой, и пообещал щедрые денежные подарки. Все прошло гладко. Убийство, ложь, деньги и мать, непреклонно добивающаяся своего, сделали Нерона императором.

Юный принцепс признал, что всем обязан матери, назначив трибуну телохранителей пароль «лучшая мать» в первую ночь своего правления. Светоний заявляет, что «матери он доверил все свои общественные и частные дела». По словам Диона Кассия, можно предположить, что дар власти отобрала у него грозная родительница: «Вначале Агриппина управляла за него всеми делами империи».[146] Это был трудноуловимый и, несомненно, важный переход между субъектом и объектом, от активности к пассивности. Такое необычное положение вещей, невиданное до сих пор в римской истории и ставящее непреодолимые конституционные проблемы, запечатлено на золотых и серебряных монетах, выпущенных с 4 по 31 декабря. На одной их стороне изображен Нерон, на другой — Агриппина. Положение их поясных портретов показательно само по себе: Агриппина располагается на аверсе, а Нерон на реверсе, кроме того, император помещен физически и символически ниже своей матери. Тацит говорит, что в речи в сенате Нерон сказал о том, что его юности не довелось соприкоснуться с междоусобными войнами и семейными раздорами и что поэтому он не приносит с собою ни ненависти, ни обид, ни жажды отмщения.[147] Сенека, который тоже был обязан Агриппине своим положением, мог писать эти слова без иронии. Но вскоре начались семейные ссоры, междоусобицы и взаимное недовольство. Их причиной стали высокомерные амбиции Агриппины, о которых свидетельствуют эти монеты, отчеканить которые, по нашему мнению, распорядилась она, а не Нерон. К 55 году был отчеканен второй выпуск монет, на которых портреты императора и его матери были изображены рядом на лицевой стороне. На них Нерон выглядит значительнее, и хотя это была беспрецедентная почесть для Агриппины, тем не менее ее статус определенно упал по сравнению с первым выпуском. Ее верховенство быстро подходило к концу.

Вряд ли нужно этому удивляться. Судя по повествованию Диона Кассия, отсутствие интереса у Нерона к управлению империей не росло постепенно, а с самого начала характеризовало отношение к своему посту: «Он не любил дела любого рода, ему нравилось вести праздный образ жизни».[148] Жажда власти исходила от Агриппины. Нерон благоволил к тем, кто облегчал его праздность, не надоедая упреками. Самым крупным событием первого года правления была передача заботы о государстве от Агриппины Сенеке и Бурру, которых Тацит описывает как руководителей и наставников юного императора, пребывавших в добром согласии (редкость у делящих власть) и в равной мере, но различными путями приобретших влияние на императора: «Бурр — заботами о войске и строгостью нравов, Сенека — наставлениями в красноречии и свободной от подобострастия обходительностью. Они совместно пеклись о том, чтобы предоставить принцепсу, если он пренебрежет добродетелью, дозволенные наслаждения…» Несмотря на это, с Агриппины вряд ли можно снять всю ответственность. Даже если отбросить антифеминистские настроения источников, нужно признать, что она умышленно вышла за пределы дозволенного.[149]

В конце 54 года в Рим прибыли армянские послы. Тацит с возмущением описывает ее поведение, когда их принимали при дворе. «Когда Нерон принимал армянских послов, отстаивавших перед ним дело своего народа, она возымела намерение подняться на возвышение, на котором он находился, и сесть рядом с ним, что и случилось бы, если бы Сенека, когда все оцепенели, пораженные неожиданностью, не предложил принцепсу пойти навстречу подходившей к возвышению матери. Так под видом сыновней почтительности удалось избегнуть бесчестья».[150] И позволить Тациту облегченно вздохнуть. Это было осторожным обвинением. Нам неизвестно, было ли такое поведение Агриппины обычным в эпоху правления Клавдия.

По рекомендации Сенеки в 55 году Нерон получил консульство. Эта должность принесла своего рода дигнитас, дополнительное достоинство, с которым Августа, как женщина, не могла соперничать. Кроме того, консульство было наградой (как она поймет позже), соответствующей политике, которой следовало большинство предшественников Нерона, и которая позволяла монополизировать этот высший магистрат с целью более полного утверждения своего господства над сенатом. Ошибка Агриппины в 55 году состояла не в том, что она потребовала консульства для себя или возражала против назначения Нерона, — она попыталась вмешаться в первую романтическую связь сына.

Акте была вольноотпущенницей из Малой Азии. Светоний описывает эту связь наряду с сексуальными проступками Нерона и утверждает, что молодой император чуть было не вступил в законный брак с бывшей рабыней, «подкупив нескольких сенаторов консульского звания поклясться, будто она из царского рода». Но в 55 году Нерон оставался в несчастливом браке с дочерью Клавдия, Октавией, на которой женился предположительно в результате махинаций Агриппины за год до смерти тестя. Снедаемая ревностью и высокомерием бывшая рабыня обладает большим влиянием в императорском доме, чем внучка Августа и мать принцепса, — Агриппина потребовала от Нерона разорвать отношения. В ее действиях отсутствовал женский подход и даже простая обходительность. Она отвергала самую мысль о том, «что вчерашняя рабыня — ее невестка», и в крайнем раздражении накинулась также на друзей Нерона, громко их обвиняя (в их числе был будущий император Отон, который, как мы увидим, часто играл роль сводника в любовных утехах принцепса).[151] Когда Нерон отказался, Агриппина перешла к угрозам. Даже учитывая ограниченный политический опыт Нерона, он должен был распознать несообразность намека на то, что если она однажды посадила его на трон, то теперь может поставить его положение под угрозу. Несомненно, что Сенека осторожно уладил все недопонимания. Поскольку он содействовал связи с Акте (а это служит указанием на то, что, несмотря на демонизацию этих отношений Светонием, мудрые, воздержанные советники считали их безобидными), цель заключалась в том, чтобы отдалить Нерона от матери и приблизить к наставнику. Была создана модель, которая просуществует в течение следующих пяти лет, к общему удовлетворению всех, кроме матери принцепса. Агриппина, по складу характера неспособная спокойно отступить, на короткое время избрала курс обмана, взяв на себя роль сводницы и не препятствуя встречам Нерона с Акте. Друзья императора разоблачили ее, и Агриппина снова перешла к привычному для нее методу нападения, восхваляя Британника в противовес сыну и позволив Нерону делать собственные выводы. Император, со своей стороны, обратил свое внимание на вольноотпущенника Палланта, помощника и любовника матери, которого он лишил должности, возможно, по причине финансовых злоупотреблений. Для Агриппины это был двойной удар. Но худшее было впереди.

«Жизнь Нерона» Светония включает рассказ об отвратительной серии отравлений в личных дворцовых покоях императора. Отравительницей опять стала Локуста, которая по приказу Нерона на этот раз изготовила яд для «Британника, которому он завидовал, так как у того был приятнее голос, и которого он боялся, так как народ мог отдать тому предпочтение в память отца…». Это был удобный для Нерона шаг, который, однако, представил «царя певцов» убийцей и глупцом. Когда Локуста изготовила яд, достаточно сильный, чтобы вызвать мгновенную смерть, император разработал план отравления Британника. Как и ожидалось, его сводный брат «с первого же глотка упал мертвым», и это шокировало присутствующих, в том числе Агриппину и ее сестру, Октавию. Нерон беззаботно приписал случившееся приступу эпилепсии. (Британник действительно страдал этой болезнью. В случае же его отравления ядовитая насмешка Нерона была достаточно злорадной, учитывая то, что эпилепсией болели недавние правители — божественный Юлий и Гай Калигула.) Дион Кассий не допускает возможности смерти от эпилепсии. Он утверждает, что от яда тело Британника приобрело синевато-багровый оттенок. Рабы покрыли предательские участки гипсом, но тайные похороны проходили под проливным дождем, который смыл его тонкий слой, раскрыв виновность Нерона. Император наградил Локусту большими сельскими поместьями. Никто не искал отмщения за Британника. Наоборот, как можно предположить из рассказа Тацита, популярность Нерона помешала серьезному расследованию его преступления. Агриппине пришлось делать выводы относительно своего благополучия, исходя из откровения сына, что в достижении собственных целей он, как и мать, не остановится ни перед чем.