Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

• Название: Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу
• Автор: Вячеслав Фомин
• Издательство: ИД «Русская панорама»
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-93165-132-2

Монография посвящена одной из самых актуальных тем российской и зарубежной науки — проблеме этноса варяжской руси, стоявшей у истоков российской государственности. Подробный анализ источниковой базы показывает, что своими корнями варяжская русь связана со славянским южнобалтийским Поморьем, определявшим в IX–XI вв. жизнь всей Северной Европы. Выявлены иные истоки норманизма, действительное содержание полемики М. В. Ломоносова и Г. Ф. Миллера по варяго-русскому вопросу, принципиальное отличие в понимании сути антинорманизма между исследователями дореволюционного времени и исследователями XX в. Источниковедческая часть работы содержит подробный историографический обзор по вопросу складывания древнейшей нашей летописи Повести временных лет и Сказания о призвании варягов.

Для специалистов-историков и филологов, всех, кто интересуется русской историей.

---

И. Э. Клейнберг, напротив, считает, что летописная реминисценция относится не к историческому лицу, королю остготов Теодориху, а к излюбленному персонажу немецкого средневекового героического и сказочного эпоса Дитриху Бернскому. Соглашаясь с Н. А. Мещерским, указавшим на нижненемецкую форму имени «Дедрик», Клейнберг говорит именно о северогерманском источнике, из которого, посредством выходцев из вестфальских городов на Русь был занесен образ Дитриха Бернского. А так как в норвежской «Саге о Тидрике» Дитрих воюет с русскими, то русские поэтому видели в нем своего злейшего врага, в связи с чем, заключает исследователь, к нему приложены эпитеты «поганый» и «злыи»[1422]. Показания «Универсала» Богдана Хмельницкого и известия С. В. Величко, свидетельствующие в пользу очень большой популярности Одоакра среди казаков и русских, боровшихся с Польшей, а следовательно, и знания ими Теодориха, его убийцы, не позволяют принять выводы Клейнберга. О широкой известности Одоакра, а опять же и всех обстоятельств его биографии, в том числе, конечно, и имени Теодориха, говорят также слова Самойло Зорки, сказавшего в августе 1657 г. при погребении Хмельницкого: «К тебе обращаю я тщетное слово; возлюбленный наш вождь! древний русский Одонацарь…»[1423]. Вместе с тем обращает на себя внимание тот немаловажный факт, на который указал Л. С. Хомяков: предание о Теодорихе сохранялось только в бывших «землях вендов приодерских… и это предание совершенно местное», неизвестное в остальных германских землях[1424].

Адресатами «Универсала» являлись, как сказано в его заглавии, «Малороссийской украины жителям и казакам». Величко еще более расширяет его аудиторию: «…На всю Украину Малоросийскую, по обоих сторонах Днепра будучу, и в далнии города руские засланный»[1425]. Составители этого документа, поднимая массы на борьбу с польскими поработителями, обратились к давней своей истории, и это обращение, чтобы достичь поставленной цели, могло быть наполнено только понятным всем содержанием. М. О. Коялович увидел в «Универсале» стремление книжников «удовлетворить потребности народа перенестись к своему родному прошедшему и воодушевиться доблестью его лучших представителей». Прав в своем заключении и Ю. Д. Акашев, что апелляция к Одоакру вряд ли была уместной, если бы простому люду не было известно его имя «и если бы оно не было связано с историей росов»[1426]. Конечно, и Н. В. Савельев-Ростиславич нисколько не ошибался, заключив в 1845 г., что русские в XVII в. «считали неоспоримым славянское происхождение своих князей с Балтийского Поморья, а не из Скандинавии»[1427].

Синопсис, вышедший в 1674 г. из круга, близкого архимандриту Киево-Печерской лавры И. Гизелю, впервые специально заостряет внимание на языке, а, следовательно, и этносе варягов: «Понеже варяги над морем Балтийским, еже от многих нарицается Варяжское, селение своя имуще, языка славенска бяху…»[1428]. До сих пор эта тема в восточнославянских источниках не поднималась, ибо в границах бывшей Киевской Руси в них видели только славян. Нисколько не сомневался в этой истине и автор Синопсиса. Ее он озвучил именно как абсолютную истину лишь потому, что в украинской литературе того времени, обращавшейся к прошлому на весьма широком круге источников, в том числе и западноевропейских, появилась разноречивая информация о варягах. Это хорошо видно на примере Густинской летописи. Ее переписчик в 1670 г. в главе «О варягах» после фразы «варязи се есть народ храбрый и славный» указывает, что «Стриковский нарицает их шведами». После чего сообщает, что «межи Французскою землею, и Италиею есть земля, нарицаемая Варягская», а «князи и люди тоя земле варягами нарекошася». Сам же вывод по обзору мнений о варягах у него весьма категоричный: «Но мню, яко наша Русь не от сих варяг князя себе с перваго Рурика привезоша». В идущей следом главе «О прусех» он пишет, что «прусов неции варягами нарицах», от них Русь «избраша себе первого князя Рурика», приводит совет Гостомысла послать «в прусы ко варягом»[1429].

Автор приписки к Густинской летописи, что «Стриковский нарицает» варягов шведами, ошибался, причем ошибался самым серьезным образом. Польский историк М. Стрыйковский, труд которого «Хроника польская, литовская, жмудская и всей Руси» был издан на его родном языке в 1582 г. (на русский переведен в 1688 г.), ничего подобного не говорил. У него в начале разговора о варягах в качестве предположения сказано, что если москвичи, новгородцы и псковитяне называют Балтийское море, омывающее Пруссию, Швецию, Данию, Ливонию, Финляндию и часть московских земель, Варяжским морем, то «похоже… что или шведские, или датские, или прусские князья из граничащих с ними стран у них правили»[1430]. В этой части он с самыми незначительными вариациями повторил мысль С. Герберштейна, от которой тот, надо заметить, высказав ее лишь как плод ложного заключения, тут же отказался: «Впрочем, поскольку сами они (русские. — В. Ф.) называют Варяжским морем море Балтийское, а кроме него и то, которое отделяет от Швеции Пруссию, Ливонию и часть их собственных владений, то я думал было, что вследствие близости (к этому морю) князьями у них были шведы, датчане или пруссы»[1431]. И уже следующей строкой Герберштейн излагает свою знаменитую версию происхождения варягов из южнобалтийской Вагрии, что также довольно близко к оригиналу передает Стрыйковский.

Приведенный материал не позволяет согласиться с мнением М. А. Алпатова, полагавшего, касаясь известия Синопсиса о славянском происхождении варягов, что в этом случае его автор, увлеченный идеей единства народов России и Украины, стремился исключить «чужеземный элемент» из их прошлого[1432]. Но таковыми варяги эпохи призвания никогда не мыслились, как и не мыслились они скандинавами. Представлением о славянской природе варягов, прибывших к ним с южного берега Балтийского моря, всегда и жило восточнославянское общество, особо подчеркнув этот факт в ходе борьбы за воссоединение Малороссии с Россией, за воссоединение некогда единого народа, одна часть которого была поставлена перед реальной угрозой потери своего этнического лица, языка, веры. И этот факт не только дополнительно призывал к незамедлительному восстановлению утраченного единства, но и, вместе с тем, обосновывал историческое (законное) право на это перед кем бы то ни было.

Традиция, видящая в варягах славянских насельников Южной Балтики, отразилась в отечественных источниках первой половины XVIII в. По свидетельству М. П. Погодина, у него на руках имелись списки описания русских монет, поднесенных Петру I, где в пояснении к указанию западноевропейского хрониста Гельмольда (XII в.) о проживании славян в южнобалтийской Вагрии добавлено — «меж Мекленбурской и Голштинской земли… И из выше означенной Вагрии, из Старого града князь Рюрик прибыл в Новград…»[1433]. Старый град — это Старгард, в 1157 г. переименованный (скалькированный) в немецкий Ольденбург (Oldenburg) в Голштинии, в древних землях вагров, что на западном берегу Балтийского моря. Информацию о Вагрии совсем необязательно связывать только с Гельмольдом. Своими корнями она уходит в русскую историю. Так, в древнейшем списке «Хождения на Флорентийский собор» (2-я четверть XVI в.) уточняется, что когда митрополит Исидор и его свита плыли в мае 1438 г. из Риги в Любек морем, то «кони митрополичи гнали берегом от Риги к Любку на Рускую землю»[1434]. Первоначальная редакция «Хождения», как уже указывалось, была написана в конце 30-х гг. XV в. Любек расположен на р. Траве, разделявшей в прошлом владения вагров и ободритов, и эту территорию русские в середине XV и в первой половине XVI в. именуют «Руской землей». Иоакимовская летопись, созданная в 1740-х гг., представляет варяга Рюрика славянином, сыном средней дочери Гостомысла Умилы и правнуком Буривоя. Еще И. И. Срезневский заметил, что имя Гостомысл встречается у балтийских славян. А. Г. Кузьмин совершенно оправдано заострял внимание на том факте, что «сами имена Гостомысла и Буривоя (его отца) известны только у западных славян»[1435].

Свидетельства вышеприведенных памятников о южнобалтийской родине варягов обычно объявляются в науке принадлежностью поздней историографической традиции, якобы легендарной по своей сути, поэтому о них весьма снисходительно отзываются в разговоре об этносе варягов. Но, рассуждая так, исследователи при этом не видят главного: «Сказание о князьях владимирских», «Хронограф» С. Кубасова, «Повесть о происхождении славян и начале Российского государства», Бело-Церковский универсал, Синопсис, описание монет, поднесенных Петру I, Иоакимовская летопись, несмотря на то, что часть из них действительно несет в себе легендарные мотивы, характерные вообще для памятников средневековья, являются, во-первых, продолжением той традиции, чьи истоки лежат в нашей древнейшей летописи — в ПВЛ. Во-вторых, что они находят себе полное подтверждение в весьма значимых западноевропейских памятниках. И первым среди них следует назвать труд вышеупомянутого Сигизмунда Герберштейна, посла Священной Римской империи германской нации, посещавшего Россию в 1517 и 1526 годах.