Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

• Название: Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу
• Автор: Вячеслав Фомин
• Издательство: ИД «Русская панорама»
• Жанр: История
• Год: 2005
• ISBN: 5-93165-132-2

Монография посвящена одной из самых актуальных тем российской и зарубежной науки — проблеме этноса варяжской руси, стоявшей у истоков российской государственности. Подробный анализ источниковой базы показывает, что своими корнями варяжская русь связана со славянским южнобалтийским Поморьем, определявшим в IX–XI вв. жизнь всей Северной Европы. Выявлены иные истоки норманизма, действительное содержание полемики М. В. Ломоносова и Г. Ф. Миллера по варяго-русскому вопросу, принципиальное отличие в понимании сути антинорманизма между исследователями дореволюционного времени и исследователями XX в. Источниковедческая часть работы содержит подробный историографический обзор по вопросу складывания древнейшей нашей летописи Повести временных лет и Сказания о призвании варягов.

Для специалистов-историков и филологов, всех, кто интересуется русской историей.

---

В 1936–1945 гг. ученый утверждал, что «в достоверности Рюрика у нас нет никаких оснований сомневаться. Мы только не можем признать за ним той роли, какую ему приписывают норманисты», т. е. создание русского государства. По его мнению, норманская дружина с Рюриком была приглашена одной из борющихся сторон в Северо-Западную Русь, «когда там обострилась борьба, в качестве вспомогательного войска» (как это было при Владимире и Ярославе), но Рюрик, воспользовавшись обстановкой, захватил власть. В 1953 г. позиция Грекова в отношении варяжской легенды, которую он выразил в академическом издании «Очерки истории СССР», была уже крайне негативной: «Предание это лишено исторической достоверности и ни в какой мере не может служить источником при изучении образования Древнерусского государства». При этом говоря, что нет оснований отрицать появление норманнов на Северо-Западе Руси: «Однако это не имеет никакого отношения к вопросу об образовании Русского государства». В издании «Киевской Руси» 1953 г. он, хотя и повторил свою идею о возможности найма новгородцами варяжского вспомогательного отряда, вместе с тем подчеркнул, что это «гипотетический вывод». Со второй половины 40-х гг. Греков уверял, что призвание трех братьев — «ходячая теория» о происхождении государств.

Греков связывал включение и обработку материала о варягах с Сильвестром, переделавшим летопись Нестора по заказу Владимира Мономаха. Проводя мысль о тенденциозности летописца, ученый полагал, что факт призвания «пресловутых трех братьев», о которых дотоле не знали киевляне, был взят им из Новгородского летописного свода первой половины XI в. и приспособлен к «центральной политической задаче», смысл которой сводился к тому, что «отсутствие твердой власти приводит к усобицам и восстаниям». И Сильвестр показал, говорил историк, что общество в IX в. спас Рюрик, но в конце XI в. повторились старые времена, поэтому, приглашение местным боярством в 1113 г. Мономаха в Киев «оправдано, и долг киевлян подчиняться призванной власти, а не восставать против нее». Из той же новгородской летописи Сильвестр перенес в свой труд известие о выплате дани варягам, об их изгнании, о вспыхнувших затем усобицах, сделавших призвание князей «целесообразным и даже необходимым», но пропустил при этом сообщение о насилиях, чинимых над новгородцами варягами, «как отнюдь не способствующее поставленной… задаче прославления династии Рюриковичей», а также информацию о неудавшемся восстании новгородцев во главе с Вадимом против Рюрика. Он же произвел отождествление руси с варягами. В целом, как подводил черту исследователь, к сообщению летописца надо относиться «весьма и весьма осторожно»: «Если даже он и передал нам факты, насколько умел, добросовестно, то использовал их в своих целях, соответственно осветив их»[904].

Рассмотренное новое явление в изучении варяжской легенды, когда внимание специалистов сосредотачивалось не на событиях середины IX в., о которых она повествовала, а на событиях начала XII в., будто бы приведших к ее рождению, И. Я. Фроянов назвал «хронологическим переключением», которое, по его словам, «конечно, сглаживало остроту проблемы (варяжской. — В. Ф.), но придавало ее изучению некоторую односторонность, недоговоренность и расплывчатость»[905]. Думается, это весьма мягкая оценка. На самом деле такой подход способствовал переносу центра тяжести с критики норманизма на критику, если так можно сказать, ни в чем не повинных летописцев, которых в советское время стало нормой характеризовать «первыми норманистами», что позволяло, по сути, списывать на них существование досадного для нашей истории (и, конечно, историографии) варяжского вопроса, при этом конкретно им не занимаясь. И это тупиковое направление в историографии поглотило массу сил и энергии большого числа высокопрофессиональных специалистов.

Д. С. Лихачев в 1945 г. в вопросах складывания ПВЛ и варяжской легенды полностью следовал за А. А. Шахматовым, повторяя, что она была внесена в Начальный свод 1095 г., видимо, «из новгородской летописи, где живы были еще предания о приглашении наемных дружин варягов». Через два года он, в целом оставаясь верным приверженцем шахматовской концепции, предложил свою схему начальной истории летописания, несколько по иному вписав в нее варяжскую легенду, в будущем добавив к сказанному незначительные детали. Теперь он полагал, что именно составитель первого русского летописного свода 1073 г., будучи заинтересованным в проведении идеи братства князей, внес в летопись новгородско-изборско-белозерские предания, в которых фигурируют Рюрик, Синеус и Трувор, сообщенные ему новгородцем Вышатой, объединив их в один рассказ и связав его главных героев узами родства. Лихачев, развивая тезис Шахматова, что легенда служила целям борьбы с усобицами (ибо все князья «единого деда внуки»), подчеркивал, что именно по этой причине ее и воспринял Нестор. Пойдя при этом дальше, и отождествлением варягов-скандинавов с восточнославянской русью обосновал «норманское происхождение княжеского рода и самого названия Руси», направленное против Византии.

Важнейшая задача Нестора, указывал Лихачев, состояла в том, чтобы дать объяснение названию «Русь», что он и сделал, но только не «в своем месте» (т. е. там, где он объяснял названия славянских народностей), а в варяжской легенде. Видя в НПЛ отражение Начального свода 1095 г., ученый полагал, что Нестор, прочитав у своего предшественника: «И седе Игорь, княжа, в Кыеве; и беша у него варязи мужи словене, и оттоле прочии прозвашася Русью», раскрыл название руси следующим образом: русь — это варяги, название которых передалось славянам, призвавшим к себе представителей руси. К такому домыслу его подтолкнули византийские источники (Симеон Логофет, Константин Багрянородный), где русскими именовали не только славян, но и нередко норманнов[906]. Сами варяги, приходя из Руси в Константинополь, заявляли, что они «от рода руського» и их называли «русскими» — людей, признававших своей родиной Русь и представительствовавших собой Русское государство». Как заключал исследователь, объяснение, которое дал Нестор слову «Русь», еще более искусственного происхождения, чем варяжская легенда, что видно по статье 1043 г. НПЛ, где русь прямо противопоставлена варягам. Антагонизм же между ними был снят Нестором при включении этого известия в ПВЛ. Вслед за Шахматовым и по тем же самым причинам Лихачев приписывал Нестору вставку имени «Русь» в принадлежавшее его предшественнику перечисление северных племен и народов «Афетова колена», добавление к словам Начального свода 1095 г. «идоша за море к варягом» фразы «к руси… тако и си», утверждение, что три брата явились к призвавшим их племенам, «пояша по собе всю русь». Ладожскую версию легенды он также отнес к третьей редакции ПВЛ, как и Шахматов, связывая ее со статьей 1114 г. Ипатьевской редакции Начальной летописи, в которой один из летописцев говорит о себе в первом лице и о своем посещении в названном году Ладоги.

Хотя Лихачев и вел речь о возможности существования Рюрика, Синеуса и Трувора как князей племен соответственно словен, мери и кривичей, что отразилось в местных преданиях, историческое ядро варяжской легенды все же свел практически к нулю. Ибо она складывалась, по его представлениям, постепенно и являлась продуктом искусственного, «ученого» происхождения, возникшего в своей основе «в узкой среде киевских летописцев и их друзей на основании знакомства с северными преданиями и новгородскими порядками». Сам же сюжет о призвании князей со стороны Лихачев оценивал как «наиболее примитивную, отсталую часть» Сказания, воспринятую «псевдоучеными норманистами». А создано оно было, по его мнению, «исходя из обычной практики в Новгороде призвания князей», и его «скромное историческое зерно» состоит лишь в том, что в нем получила отражение новгородская практика «призвания» варягов-наемников[907].

В те же 40–60-е гг. в историографии наличествовало направление, которое отказывало Сказанию о призвании варягов и даже в этом «скромном историческом зерне». Из специалистов, профессионально занимавшихся в те годы историей летописного дела на Руси в целом и варяжской легендой, в частности, ее полностью не принимал М. Н. Тихомиров. Находясь под несомненным влиянием Д. И. Иловайского, он абсолютизировал полянославянскую концепцию начала Руси и полностью отрицал варяжскую, именуя ее ученой фикцией, «вызванной навязчивой идеей о реальности факта призвания варягов». Сказание о призвании варягов историк рассматривал через призму непрерывной (X — начала XI в.) борьбы Новгорода и Киева, в которой верх одержали новгородские князья, опиравшиеся на варягов. И после того, как Ярослав Мудрый 1019 г. окончательно утвердился в Киеве, в Новгороде был написан, в противовес киевским, свой рассказ о начале Руси, где на первое место были выдвинуты варяги, и им же было приписано создание русского государства. Там же утверждалось, что русские князья вначале появились в Новгороде, откуда они перешли в Киев, что противоречило киевским источникам ПВЛ, где Русью первоначально называлась Киевская земля.