Трейси Гузман - Райская птичка

• Название: Райская птичка
• Автор: Трейси Гузман
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2013
• ISBN: 978-966-14-5624-1, 978-5-9910-2527-0, 978-966-14-5831-3, 978-966-14-5835-1, 978-966-14-5834-4, 978-966-14-5833-7, 978-966-14-5832-0

Томас и Элис созданы друг для друга. Но их мечты о счастливом будущем разрушила Натали, сестра Элис… Через много лет Томас попытается отыскать Элис и узнает, что у него есть дочь, о существовании которой он даже не догадывался. Не знает о том, что ее дочь жива, и Элис, ведь Натали сказала сестре, что девочка родилась мертвой. Когда все тайны всплывут наружу, смогут ли некогда влюбленные простить друг другу ошибки молодости и начать новую жизнь?

---

А еще удручало сознание того, что его держат в этой конторе главным образом благодаря репутации отца.

Дилан Джеймсон почти всю свою жизнь владел небольшой галереей в Сохо. Стивен провел детство, бегая по этим волшебно освещенным залам, прячась за огромными холстами; его игрушками были зажимные скобы, монтажные уголки и выставочные каталоги, из которых он строил башни. Он узнал, что такое перспектива, сидя на плечах у Дилана. Отец то приближался к картинам, то отдалялся от них, обучая Стивена математическому словарю: точки схождения и линии горизонта, градусы, оси и криволинейные варианты. Он водил кончиками пальцев по тем частям холста, где краска лежала ровным слоем, потом по каналам, где сильные мазки рассекали тяжелое масло, пуская его волной то в одну сторону, то в другую. Он смотрел в увеличительное стекло, а отец экзаменовал: лессировка или растирка? Алла прима или подмалевок? Сырым по сырому или жирным по тощему?

Но принять предложение отца и остаться работать в галерее – неважно, на какой должности – было бы ошибкой. В просторных залах поселилась тень разочарования, а жизнерадостный характер управляющего лишний раз напоминал Стивену о собственной ущербности. Нет, Стивен дождался начала лета, собрал все свои скудные сбережения и с позором бежал в Европу. Он слонялся по Старому Свету как бедный родственник, останавливался в дешевых гостиницах и пансионах, после завтрака прятал в рюкзак оставшиеся черствые булки и сосиски, чтобы было чем пообедать, пил низкопробное вино, от которого болела голова, и курил сигареты, от которых желтели кончики пальцев. И повсюду представлял рядом с собой Хлою. Ее ногти, давившие ему в ладонь, когда она хотела, чтобы он перестал болтать и поцеловал ее. Нетерпеливый стук ее каблучков, когда он изучал в галерее Боргезе тициановскую «Любовь земную и Любовь небесную». Разочарование, мелькавшее у нее во взгляде, когда она допивала последнюю каплю пино в летнем кафе. И выражение, которое он изредка ловил на ее лице, прежде чем она успевала заменить его чем-то более приятным, – расчетливая жестокость, от которой у него кровь стыла в жилах.

В Риме Стивен не удосужился ответить на звонок матери. Он увидел ее номер на экране и решил, что она снова начнет упрашивать его вернуться. Он выключил телефон. Четыре месяца в Европе, а сколько еще оставалось незализанных ран! Несколько дней спустя он включил телефон и увидел море накопившихся сообщений. Стояла поздняя осень, все уже выглядело мрачным и голым, когда Стивен полетел домой на похороны отца. И вот он снова в Нью-Йорке, еще более несчастный, чем до отъезда. Только пара отцовских запонок осталась ему в напоминание о том, что он когда-то был сыном Дилана Джеймсона.

Знания в отце сочетались с душой поэта, с глубоким пониманием красоты во всех ее проявлениях. Дилан умел разгадать замысел мастера и искренне желал художнику успеха, благодаря чему у него всегда были толпы почитателей – молодые творцы, работы которых еще не получили признания; мастера с именем, приходившие в себя после неудачной выставки или нападок критиков; аукционисты, знавшие, что Джеймсон вхож во многие двери; оценщики, которым дорог был взгляд со стороны.

Стивена же, напротив, интересовала только методология. Его не волновало, что побуждает человека творить. А вот техники, используемые в творчестве, и мысль о том, что мастерству можно научиться и научить других, вызывали в нем живейшее любопытство. Как отличить учителя от прилежного ученика, правду ото лжи? Определить происхождение работы – важнейший и зачастую трудноосуществимый шаг на пути к установлению подлинности. На случай, если выявить происхождение с абсолютной точностью не получалось, имелись другие пути, и вот тогда-то во всем блеске раскрывался талант Стивена. Он обладал обширными познаниями искусствоведа и рвением специалиста, жаждущего доказать недоказуемое.

Счастливее всего он чувствовал себя в лабораторной тиши: когда изучал пигменты, осматривал картины с лампой Вуда, проводил графологические анализы. Он не замечал, как летят часы, когда склонялся над подписью картины, любуясь узором верхних и нижних выносных элементов; пристально изучал как смелые, жирные росчерки, так и слабые, угасающие извивы; расшифровывал это последнее прикосновение кисти к холсту. Что оно выражало? Гордость? Ликование? Или, как часто думалось Стивену, просто облегчение, оттого что дело наконец сделано?

То, что два с половиной года назад он оказался рядом с Крэнстоном на распродаже наследственного имущества, было чистейшим совпадением. Ему просто повезло, что их взгляды остановились на одной и той же картине неизвестного автора. И когда он заговорил, его слова были обращены исключительно к самому себе (он никак не мог избавиться от этой привычки – проговаривать вслух нити своих умозаключений). Художника выдает работа, а игрока – болтовня. Но когда Крэнстон позвонил ему и предложил место в компании, Стивен понял, что не провидение, а рука отца подталкивает его собрать осколки разбитой жизни и двигаться дальше.

Из ящика стола, куда Стивен спрятал телефон, раздался звонок. Стивен колебался, представляя, как мерзкий голос Сильвии раздражает его барабанную перепонку. Но, взглянув на экран, он понял, что звонят не по внутренней линии. Это был профессор Финч.

Меньше всего Стивену хотелось проводить сегодняшний вечер в обществе Финча. Впрочем, выбор у него был невелик. Связи Финча практически не выходили за пределы академии, но он компенсировал этот недостаток общей эрудицией в вопросах истории искусства и углубленными познаниями в одной узкой теме – Томас Байбер. Он руководил группой авторов, которая составила полный каталог работ Байбера, а кроме того, написал о его творчестве две книги, причем обе получили лестные отзывы и признание. Стивен познакомился с ним много лет назад, на одном из приемов в галерее отца. В «Мерчисон и Данн» ни у кого больше не находилось времени на то, чтобы слушать истории Финча, выбираться с ним на пару стаканчиков бушмилса, терпеть дым профессорской трубки и наблюдать каплю коричневой слюны, которая неминуемо образовывалась в углу его рта. Но Стивену приходилось признать, что он находил общество профессора приятным.

– Стивен Джеймсон.

– Стивен, это Деннис Финч.

– Профессор Финч, не могу сейчас говорить. Ухожу на встречу. По делу. То есть на деловую встречу. В другой раз?

– Конечно, Стивен. Но я буду признателен, если ты постараешься связаться со мной как можно раньше. Я хотел поговорить о новой работе Байбера.

Воздух вокруг Стивена загустел. Он уже не слышал ни стонов лифта, ни шипения батареи. Все стихло.

– Вы сказали – новая работа Байбера?

– Да. Я хотел узнать, не согласишься ли ты установить ее подлинность.

Томас Байбер был затворником, который перестал писать двадцать лет назад, и одним из величайших художников современности. Сто пятьдесят восемь описанных в каталоге работ – все в музеях, за исключением трех картин, осевших в частной коллекции в Испании, одной, попавшей в Россию, и четырех, приобретенных частными лицами в Соединенных Штатах. При мысли о том, что ему могут доверить установить подлинность еще одной, у Стивена затряслись руки. Такая находка перечеркнет все прошлые ошибки. Начнутся интервью и рекламные мероприятия, дорогие рестораны… Он доедет на лифте до самого верхнего этажа, хотя бы для того чтобы подать заявление об уходе. От обилия возможностей Стивена бросило в пот, из носа потекло. Потом зашевелился червь сомнения. Уж кто-кто, а Финч без всяких специалистов знает, подлинник это или нет: он жизнь посвятил творчеству Байбера. Почему не позвонить в «Кристис» или «Сотбис»? Подозрения уже терзали его вовсю. Его хотят подставить. Его подорванная репутация не выдержит еще одного позора.

– Почему я? – прямо спросил он.

– Томас назвал конкретно тебя. Поскольку я составлял полный каталог, и эта работа мне неизвестна, он считает, что лучше поручить экспертизу кому-нибудь не столь… скажем так, предвзятому.

– Он боится, что вы будете склонны назвать картину поддельной, поскольку она не вошла в каталог?

Последовала пауза.

– Я не уверен в его мотивах, Стивен, но я с ним согласен. Лучше, чтобы этой картиной занялся кто-нибудь другой, не я, – голос профессора звучал сдавленно. – И еще кое-что. В случае если вы подтвердите авторство, Томас хочет, чтобы работу немедленно выставили на аукцион. Он желает, чтобы продажей занимались «Мерчисон и Данн». Возможно, вам придется взять с собой Крэнстона.

Стивену не нравилась идея посвящать президента «Мерчисон и Данн» в это дело, ведь он еще сам в нем не разобрался. С другой стороны, если Крэнстон узнает, что он изучал работу по собственному почину, возникнут подозрения, что он действовал в личных интересах, а не в интересах фирмы. Лучше переговорить с Крэнстоном прямо сейчас. Если они одновременно увидят картину, и она окажется подделкой, он объявит ее таковой и спасет «Мерчисон и Данн» от унижения. Если работа окажется подлинной, для Крэнстона не останется незамеченным, что Томас Байбер лично попросил Стивена провести экспертизу.