Unknown - Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY

• Название: Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY
• Автор: Unknown
• Жанр: Прочая старинная литература

---

разные — алые, белоснежные, розовые, желтые, с крупными, мелкими и полураспустившимися бутонами.

— А почему разные?

— Хотел много цветов, но не смог определиться. Три киоска пришлось выпотрошить. Суют мне букетики свои. А мне

нормальные цветы нужны. Куча цветов. Что мне три букетика купить? Как я тебе их подарю?

— И правда, — улыбается счастливая жена, — как ты мне подаришь три букетика?

Она пытается представить Геру с красивым букетом цветов и не может. Ни с одним букетиком, ни с тремя. Зато вот с такой

охапкой, будто он по дороге домой ободрал чью-то клумбу, вполне. Так и видит, как он перемахивает через забор в чей-то

палисадник. Хохочет, не в силах успокоить свое разбушевавшееся воображение.

— Ты задержался, вот я и завалилась в ванну. А говорил, что мы пойдем сегодня в ресторан, — беззлобно корит.

— Ну, извини! Об этой встрече я договаривался давно. Тем более дней десять назад я и не знал, что полгода как женился.

Выныривай, — вытягивает ее из ванной.

Рада, поднимаясь, тут же прижимается к нему телом, покрытым пеной. Мокрыми руками берет за лицо, крепко целует в губы.

— Мне нужен час на сборы.

— Собирайся.

Оставляя жену в ванной комнате, Артём идет снять с себя промокшую одежду. Главным образом ему хочется освободиться

от галстука, который на шее чувствуется удавкой.

Через час Рада, уже накрашенная и пахнущая духами, стоит перед зеркалом, вдевая в уши серьги. Гере кажется, что она

стала еще красивее, чем прежде.

Его взгляд сходит с ее улыбающихся губ и опускается на живот.

— Что?

— Ничего.

— Нет, скажи.

— Я думаю, что, когда у тебя вырастет вот такой живот, — оттягивает на ней свободное платье цвета арбузной корки, — я

умру.

Он еще не чувствует, что жена беременна. Только понимает, но не чувствует. Еще нет живота, и у Рады — никаких особенных

проявлений беременности, кроме быстрой усталости с нечастым головокружением. И все равно каждый раз, когда его

взгляд невольно или намеренно задерживается на ней, горит внутри осознание, что в эту самую минуту, секунду, как он

смотрит на нее, происходит что-то очень важное. Происходят бесценные и неповторимые изменения — в ней растет его

ребенок.

***

А время летит незаметно. Быстро приходит весна, а потом и лето наваливается на город долгожданной жарой.

Рассеивается ощущение чуда, то самое чувство чего-то недосягаемого, что одолевает будущих родителей лишь первые

месяцы беременности. Малышка уже пинается и толкается, всячески давая о себе знать, но это не чудо и не волшебство —

это жизнь от приема до приема, от УЗИ до УЗИ, от анализов до анализов, угроза прерывания беременности и постоянная

сохраняющая терапия. Неусыпный контроль врачей и страх, что вдруг пойдет что-то не так.

Каждый месяц, день, час — борьба за маленькую жизнь, которая становится для обоих смыслом существования.

Гергердт отвез бы жену за границу, устроил в хорошую клинику, доверив лучшим специалистам, но Раде запрещают летать,

поэтому он не мог рисковать, нарушая запрет врачей. Остается только надеяться на местных эскулапов.

— Валера, чего ты потом обливаешься, когда кондиционеры на всю мощность работают? У меня уже спина инеем

покралась, а ты все потеешь и потеешь, — посмеивается Гергердт над помощником. Он у них теперь частый гость. Артём

переложил на него все дела, какие только мог, чтобы самому не оставлять жену в одиночестве и отлучаться из дома как

можно реже.

Иванов тяжело выдыхает, стирая каплю пота с виска и пряча носовой платок в карман брюк.

— Думаю.

— Ох, тяжела ты, шапка Мономаха! Плохо подумаешь — мало будет денег, хорошо подумаешь — много будет денег. Жаль,

что денежки из воздуха не берутся, да?

— Это точно, — подтверждает Валера, опустошая стакан с минеральной водой.

— Ладно, дуй в банк, потом отзвонишься.

— Уже ушел. — Валера собирает разбросанные по столу документы и сует их в кожаный портфель. Поднимает глаза,

растягиваясь в доброй улыбке. — Добрый день.

— Привет, Валера, — ответно улыбается Рада и сдерживает зевок, прикрыв рот ладонью. — Ну, и пока, наверное…

— Да, я уже ухожу. Как у вас дела?

— Замечательно. У тебя?

— Просто прекрасно. Всего доброго.

— И тебе.

Они обмениваются вежливыми фразами, и Иванов уходит. Гера провожает его до двери, дает несколько указаний,

возвращается на кухню к жене. Она, устроившись за столом, ест рисовый пудинг.

— Поспала?

— Валялась, валялась, но так и не заснула. Не могу что-то.

— Не дает? — присаживается на соседний стул, придвигается ближе и кладет руку на округлый живот жены, сразу чувствуя

резкой толчок в ладонь.

— Нет, буянит сегодня. Чем-то она сегодня недовольна.

— А может, наоборот, веселится, радуется?

— Может быть, — устало улыбается Рада.

— А у нее нос, как у тебя. Я запомнил, — трогает жену за кончик носа.

— Что ты там запомнил? — Она в ответ забавно морщится.

— Я все запомнил. Как ты себя чувствуешь?

— Нормально. — Отодвигает от себя тарелку. — Так есть хотела, две ложки съела и наелась. Аж тошно.

— Пойдем погуляем на улице. Подышим.

— Сама хотела предложить. Сейчас только шорты натяну.

— Давай, шорты тебя прям очень стройнят, — смеется Гергердт.

— Эй, нельзя издеваться над беременяшками! — оборачиваясь, кричит она, вразвалочку направляясь в спальню.

Спальня теперь находится на первом этаже. Решили, что так будет удобнее, когда появится малышка.

Пару дней назад, на очередном УЗИ, они познакомились со своей девочкой. Видели личико. Не черно-белое изображение, а

розовое, человеческое лицо. И кулачок, прижатый к щечке. То, что Гера тогда чувствовал, невозможно описать словами.

Медицина сегодня на таком уровне, что, казалось бы, не остается никаких тайн, и все-таки есть в зарождении человеческой

жизни, в ее росте и развитии что-то страшно-непознанное. И в собственном ожидании есть какое-то древнее таинство, а

также четкое понимание, что невозможно все контролировать. Поневоле начнешь верить не только врачам, у которых на все

про все имеется научное обоснование и решение в виде очередного листа назначений, но и во что-то иное начинаешь

верить. Кого-то просить, загадывать, ждать. Молить, чтобы все было хорошо. Чтобы ничего не случилось с женой и

ребенком, потому что с каждым прожитым днем мысль о потере становится все страшнее. Она, мысль эта, охлаждает

любые порывы, а порой и радость ожидания охлаждает. И только когда рукой чувствуется шевеление ребенка, есть

ощущение безопасности.

Малышку решают назвать Юлей. Вернее, Артём предлагает, а Рада соглашается, она не спорит, не протестует, говорит, что

ей нравится это имя, и их девочке оно подойдет.

Гера знает, что жене очень трудно. Но Рада отличается терпением и выносливостью, какие он в ней даже не предполагал.

Не плачет она, не жалуется, стойко перенося любые трудности и неудобства, а порой и боль. Она живет и ждет. Им осталось

совсем чуть-чуть. Еще пара недель и ребенок будет считаться доношенным. Врачи поговаривают о возможном плановом

кесаревом сечении, дабы не подвергать риску жизнь обоих — и малышки, и мамы.

***

А на тридцать шестой неделе — преждевременная отслойка плаценты и экстренное кесарево сечение. Происходящее

шокирует своей внезапностью. С момента вызова скорой помощи и до того как Раду увозят в операционную, счет идет на

секунды. Гергердта оставляют в послеродовой палате, где он ждет, пока закончится операция. Ждет свою малышку. Если

все будет хорошо…

Артём старается не пускать в свое сознание это короткое, но убийственное «если», за которым скрывается мертвая пустота

и бесконечные минуты между жизнью и смертью. На часы он не смотрит. Не может. Ищет, за что бы зацепиться взглядом, но

никак не находит. Здесь ему холодно. В этих теплых персиковых стенах бездушно и холодно, несмотря на то что палата

больше напоминает жилую комнату. Гарнитурная мебель, яркое постельное белье на кровати, на столе цветы. Комод, в

котором лежат вещи его жены и ребенка. Детская люлька, застеленная розовой пеленкой.

Гера не мечется из угла в угол, он садится на диван, плотно сцепляет пальцы и ни о чем не думает. Он сидит без мыслей,

держась только за ощущение своих крепко сцепленных пальцев. Кажется, если расслабит их хоть чуть-чуть, то и внутренний

замок его расстегнется, выпустив наружу все тщательно сдерживаемые эмоции.

За окном ночь, темнота видится в просвете между вертикальными ламелями. Вокруг очень тихо. Нет… За стенкой

вскрикивает ребенок, и почему-то сердце Гергердта начинает учащенно биться, сумасшедше разгоняя кровь по венам. В