Л.И.Шинкарев - Леонид Шинкарев. Я это все почти забыл

• Название: Леонид Шинкарев. Я это все почти забыл
• Автор: Л.И.Шинкарев
• Жанр: Прочая старинная литература
• Год: 2016

---

В КГБ СССР представляли, какие щемящие строки приходят на ум писа-

телей, предпочитавших замкнуться, уйти в себя, никому, кроме дневников и

близких друзей, не раскрывать души, писать в стол. Только единицам хвата-

ло духу уподобиться безумству 20-летнего ленинградца Игоря Бугославско-

го, который в ночь с 21 на 22 августа, как пушкинский Евгений, бежал по

набережной Невы, на Аничковом мосту достал из кармана школьный мелок

и на постаментах клодтовских коней, на каждом, торопливо писал: «Брежнев,

вон из Чехословакии!»

А писатели, которых принято называть «официальными», искусствен-

ные чувства негодования против пражских реформаторов выражали в пуб-

лицистике, чаще всего в «Литературной газете», ставя свои подписи под

коллективными обращениями к чехословацким писателям, поучая их, как

надо жить, не раздражая великого соседа. Самые бойкие принимали упорное

молчание собратьев по перу за личное оскорбление и обращались к руковод-

ству страны с требованием заставить молчунов все же высказаться. В архи-

вах сохранилось письмо обласканного властями поэта-фронтовика Виктора

Урина на имя кандидата в члены Политбюро, секретаря ЦК КПСС по идеоло-

гии П.Н.Демичева. Хотя письмо многословно, приведу почти полностью. Оно

передает, мне кажется, умонастроение как раз той части интеллигенции, ко-

торая поддерживала ввод войск и чувствовала неловкость перед коллегами,

не поддавшимся увещеваниям властей и продолжавшим хранить молчание.

В письме просьба к руководству страны все же принудить молчунов дока-

зывать свой патриотизм, как его понимает он, поэт Урин.

«…С чувством глубокой озабоченности и ответственности пишу Вам это

письмо. Чехословацкая ситуация стала камнем, который вытащили из-за па-

зухи и предательски бросили в наши воды. Теперь расходятся круги. В этих

кругах наших единомышленников – речь идет о писательской среде – с каж-

дым днем уменьшается, колеблющиеся примыкают не к тем, кто стоит на

твердых марксистско-ленинских позициях, а тянутся к “большим” литерато-

рам, которые до сих пор помалкивали, а за последнюю неделю так или иначе

“высказались”. Обиднее всего, что правота на нашей стороне, но писатели, не

располагая красноречивыми документами антисоциалистического фронта,

относятся к чешской “демократизации” с симпатиями, не понимая, что этот

фиговый листок только прикрывал срамную контрреволюцию.

С восторгом передается из уст в уста, как благородная легенда, что от-

ветное Открытое письмо писателей высшей лиги по чешскому вопросу отка-

зались подписать Леонов, Твардовский, Симонов и ряд других наших круп-

нейших. Стало известно, будто бы один видный наш писатель, находясь за

рубежом, тайно передал письмо солидарности с чешскими “борцами за сво-

боду”, письмо, подписанное 88 советскими писателями. Быть может, это

фальшивка. Но достоверно возбуждение, с каким комментируют это сооб-

щение. Ведь цифрой 88 профессиональные радисты кодируют поцелуй. <…>

Бесполезно сейчас разбирать уже свершившееся. Но, может, еще не

поздно кое-кого предостеречь, объяснить им, в какое время они живут, по-

требовать, чтобы они со всей четкостью обозначили свои позиции. Я уважаю

поэта Е.Винокурова, в свое время посвятил ему свои стихи, учился с ним в

Литинституте им. Горького и хорошо знаю, кто были его учителями. Его

учителями были прекрасные советские поэты, патриоты, коммунисты,

фронтовики. Однако в своей Автобиографии, которая вот-вот должна по-

явиться в его однотомнике в Гослитиздате, своими духовными наставника-

ми он считает Пастернака и Ахматову, которые, якобы, хорошо к нему отно-

сились, о чем поэт сообщает с гордостью. Вот, оказывается, какую ориента-

цию подсказывает известный поэт своим младшим собратьям, да и читате-

лю в первую очередь. При этом поэт добивается повышения тиража, и его

усилия завершаются успехом: 100 000 экземпляров.

Чешские писатели как раз и делают ставку на “чистую” поэзию, на ото-

рванность от классовой борьбы, на отрицание советской гражданской поэ-

зии, на восхваление тех советских писателей, которые “страдали при тота-

литарном режиме” или продолжают страдать, по их писаниям, в нынешний

период неосталинизма. Все это я написал Вам, Петр Нилович, чтобы под ко-

нец сказать самое главное, самое неотложное: там, где наша гуманность дей-

ствует на уровне полумер, там воинственное заблуждение готовится отве-

тить во весь размах и полной мерой.

Недавно один из тех, кто подписывал письмо в защиту Гинзбурга и Ко,

сказал мне не без гордости:

– Мы заявили, что если хоть одного из подписавших исключат из Союза

писателей, мы решительно все подадим заявления об уходе. Они боятся нас

тронуть. Теперь не те времена…

Теперь есть один выход – благородный и убедительный, единственно

правильный, который нанесет сокрушительный удар по всем толкам-

кривотолкам: наши крупнейшие писатели должны выступить в прессе. Вы-

ступить индивидуально. Как это делал Горький, А.Толстой, Эренбург. Их нет

с нами, но создается впечатление, что нет ни Шолохова, ни Федина, ни Лео-

нова, ни Симонова, ни Мартынова, ни Гамзатова, ни Айтматова, ни Твардов-

ского… Если бы продуманно обобщили материалы чешского досье и вручили

бы этим писателям (вот листовка: “Подымайте на заводах беспощадную

борьбу с коммунистами, выбивайте власть из их рук!”) – я уверен, они сказа-

ли бы свое образное, страстное слово. Не по каким-либо причинам, а от всей

души, искренне они должны, обязаны выступить. Когда высоким художе-

ственным интеллектам не противостоят наши выдающиеся художники сло-

ва – это чревато идеологическим прорывом в наш тыл. Чешские “свободные”

идеологи подняли такие красивые светильники, от которых наши писатели

начали слепнуть. Но ведь должны же они понять, что масло в эти светильни-

ки подливалось из буржуазных кладовых “свободного мира”, что национа-

лизм – это солома, которая очень быстро вспыхивает, когда ведут дебаты

подобные “светильники” и “случайно” роняют искры.

Все это начинают понимать широкие массы в самой Чехословакии, и

только мои собратья все еще носят в карманах часы, на которых нет стрелок.

Надо использовать все возможности, чтобы привести эти силы в дви-

жение. Но если кое-кто хочет остаться при своем мнении, то в этом случае

мы имеем право, например, поставить вопрос так: оставайтесь со своими Па-

стернаками и Ахматовыми, но довольствуйтесь при этом 10-тысячным ти-

ражом. Но если вы со всей душой с нами – вы исправите свою ошибочную по-

зицию, вы скажете свое слово, в котором так нуждается сегодня мировое об-

щественное мнение, вы делом и словом таким образом ответите на доверие

народа, на все те почести, тиражи, ордена, на почетные звания, на которые

не скупилась Родина, отмечая ваши заслуги. Так помогите же теперь Родине!

<…> Кажется, письмо получилось чрезвычайно длинным, но я-то знаю, что

оно чрезвычайно краткое, потому что, дорогой Петр Нилович, я не сказал в

нем и сотой доли всего, что хотел бы сказать. Виктор Урин» 13.

Привожу обширный фрагмент не к тому, чтобы запоздало бросать ка-

мень в поэта за его не вполне корректные, скажем так, инвективы в адрес

коллег, не считавших для себя возможным быть в те дни «активными». Не он

один, многие публично и тайно демонстрировали лояльность властям, и не

вина поэта Урина, что в архивах сохранилось именно это письмо. Но что за-

мечательно: клеймя инертных, «непонимающих момента», даже из них,

одобряющих ввод войск, ни один не пытался – или не сумел? – восславить в

строчках военное вторжение. Возможно, срабатывал инстинкт самосохране-

ния, а может, сдерживало и что другое.

После подавления Пражской весны Урин эмигрировал в США, зараба-

тывал на жизнь публикациями в русскоязычной американской прессе, а три

десятка лет спустя, незадолго до смерти, побывал в России, в родном Ста-

линграде (Волгограде). Глуховатый старичок, никем не узнаваемый, мало

что помнивший, ходил по улицам. «Гасну слухом и зрением, но прозреваю

душой», – объяснял собеседникам. Он добрел до Центрального кладбища, до

могилы жены, известной поэтессы Маргариты Агашиной.

Виктор Аркадьевич Урин умер 30 августа 2004 года на 81-м году жизни

в 8 часов вечера в одной из больниц Нью-Йорка.

В конце августа 1968 года я прилетел из Иркутска в Москву; вечером в

гостиницу «Минск» ко мне пришел Евгений Евтушенко, только из Коктебеля,