То Хоай - Западный край. Рассказы. Сказки

• Название: Западный край. Рассказы. Сказки
• Автор: То Хоай
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

---

В большой комнате были поставлены пять подносов с горящими лампадками и прочими принадлежностями для курения опия. Клубы опийного дыма тянулись к распахнутым оконцам — синие, как дым очагов. Прибыли начальники и из деревни, где жил А Фу. Чины и старосты расположились вокруг подносов с опием. Лишь несколько молодых парней, друзей А Фу, которых тоже вызвали в суд, остались сидеть в углу, скрестив руки на груди.

А судьи со свитой, — всех набралось человек тридцать или сорок — курили и курили, с полудня до самого вечера. Первым по чину и званию был Па Ча — уездный начальник, и потому он выкуривал подряд пять трубок; потом, соблюдая черед, курили другие, покуда трубка не доходила до посыльных, ездивших созывать начальство на суд. Одни лишь женщины, — они сидели поодаль или глазели из дверей на судилище и стоявшего на коленях преступника — не были допущены к этому ритуалу.

Едва трубка с опием обошла круг, Па Ча поднялся, сел, поскреб ногтями обритую голову и, перебросив с темени на лоб длинную прядь волос, хрипло прокричал:

— А Фу, поди-ка сюда!

Тот, не вставая с колен, выполз на середину комнаты. К нему подскочили прислужники. Сложив на груди ладони, они низко поклонились Па Ча, а потом начали избивать преступника. А Фу переносил побои молча, застыв неподвижно, как каменное изваяние.

И всякий раз, когда трубка завершала свой круг, А Фу выползал на коленях на середину комнаты и его снова били. Лицо его вздулось, губы кровоточили. Иные, утомясь, уже не били А Фу, а только поносили его последними словами. Потом они снова принимались за курение. Клубы синего дыма плыли за окна. Па Ча снова и снова приглаживал волосы и сипло окликал А Фу…

Судилище длилось весь вечер и всю ночь напролет. И чем больше накуривались они опия, тем больше свирепели и тем злее били и поносили А Фу.

А в соседней комнате Ми тоже не спала всю ночь, без конца прикладывая к ранам и синякам мужа целебные листья. Она едва не падала от усталости и то и дело передергивала плечами, отгоняя сон; ссадины, оставленные веревками, горели, как ожоги. Ночью ее все же сморил сон, но стоило ей уронить голову на грудь, как А Шы ударил ее ногой в лицо. Она очнулась, собрала упавшие листья и начала растирать мужу спину. А из-за стены доносилось кряхтенье курильщиков, похожее на скрип древоточцев, чьи-то всхлипывания, брань и глухие звуки ударов.

Наутро суд и расправа закончились. Судьи громко захрапели рядом с подносами. Слуги поставили на огонь большой медный чан и сливали в него воду из чайников, готовя новую порцию опия, чтобы не кончалось курево у гостей: ведь им еще предстояло гулять на пиру.

Уездный начальник Па Ча открыл свой ларец, достал сто серебряных донгов и, разложив их на крышке ларца, сказал:

— Эй, А Фу, ты избил человека, и суд приговаривает тебя к денежному возмещению за обиду — ты должен уплатить двадцать донгов. Затем ты должен заплатить начальству за хлопоты — пять донгов, каждому из младших чинов — по два донга, каждому гонцу, созывавшему судей, — по пять хао. Кроме того, ты обязан еще заплатить за опий, который мы курим со вчерашнего дня, и за свинью весом двадцать кэнов[102] — ее сейчас заколют, приготовят и подадут уважаемым судьям. А Фу, ты посмел поднять руку на сына начальника, за это карают смертью, но мы всем миром решили помиловать тебя и ограничились лишь возмещением убытков. Все вместе это составит сто серебряных донгов; само собою, у тебя нет таких денег, и мы по доброте своей решили дать тебе в долг сто донгов. Потом ты будешь отрабатывать их в нашем доме, а если разживешься деньгами и вернешь долг, ступай на все четыре стороны. Но до тех пор ты будешь вьючной скотиной, буйволом, конем в нашем доме. Это продлится, я думаю, до конца твоей жизни, до конца жизни твоих детей и внуков и закончится только в тот день, когда будет выплачен долг. Приблизься же и возьми деньги, которые мы ссужаем тебе.

А Фу, с трудом разогнув распухшие колени, встал, приблизился к начальнику, поклонился и прикоснулся рукой к серебряным монетам на крышке ларца, Па Ча зажег благовонные палочки и забормотал, призывая духов в свидетели долговой сделки. Пока начальник молился, А Фу собрал все до единой монеты и снова положил их на крышку ларца. Па Ча спрятал деньги назад в ларец.

Свинья, которую А Фу должен был преподнести начальству, хрюкала во дворе.

С той минуты, как были отсчитаны деньги, А Фу разрешили подняться с колен. Он взял нож и, медленно ковыляя, пошел помогать соседям разделывать свинью. В доме по-прежнему булькали трубки курильщиков опия.

Вот так и стал А Фу кабальным слугою в доме уездного начальника. Он выжигал лес, пахал и мотыжил землю, охотился на диких быков, ловил в западню тигров, пас коней и скот. Круглый год бродил он один-одинешенек по лесистым склонам. А Фу был в самом расцвете сил. И работа, и охота — все у него спорилось. Только некогда было ему сходить в свою деревню. Да и что ему было там делать.

Ведь он вовсе и не был родом из этой деревни. Отец с матерью родили его на свет в Хангбла. Когда-то в деревне Хангбла случилось поветрие оспы. Умирали и дети, и взрослые, вымирали целые семьи. Братья А Фу и его мать с отцом тоже умерли. И остался он один на белом свете. В обезлюдевшей деревне начался голод, и тогда сосед тайком утащил А Фу вниз, на равнину и сменял на рис в деревне, где жили тхай.

В ту пору мальчику исполнилось десять лет, но был он упрям и отважен. Он не желал оставаться внизу, на равнине, и убежал в горы. Однажды забрел он в Хонгнгай и нанялся там в работники. Зимы сменялись веснами, вслед за летом наступала осень, и А Фу скоро подрос и возмужал; он выучился отливать плужные лемехи и мотыги, стал умелым пахарем и бесстрашным охотником.

Он был очень силен, бегал резво как конь. Деревенские девушки заглядывались на него, а соседи говорили: «Тот, кто получит А Фу в зятья, не прогадает. Парень этот в хозяйстве — все одно что добрый буйвол — вмиг разбогатеешь». Но чего стоили хмельные их разговоры перед непреложными обычаями деревни! Разве мог А Фу просватать невесту, если не было у него ни отца с матерью, ни земли, ни денег. А ведь он вошел уже в тот возраст, когда хочется и погулять и приволокнуться за пригожей девушкой. И потому, едва наступал Тет, А Фу хоть и не мог нарядиться в новое платье, а на шее был у него лишь один подаренный кем-то обруч, но все же и он вместе с другими парнями отправлялся по деревням искать возлюбленную, прихватив для развлечения свирель с кхеном, волчок и пао.

Вот как вышло, что он ввязался в драку в Хонгнгае.

Случился в тот год голод в лесу. Тигры и медведи повадились на поля таскать лошадей и быков. Ну а в конюшне у уездного начальника всегда было полно лошадей, меж сваями под домом едва умещались буйволы и быки, а вокруг дома лежали и бродили козы, собаки и свиньи.

Изо дня в день скотину — десятки голов — выгоняли на пастбище, и А Фу приходилось теперь присматривать и за стадом, и за конским табуном. Он поставил шалаш на краю поля и жил там месяцами, сгоняя на ночь скотину к самому шалашу.

Как-то, себе на беду, А Фу увлекся ловлею дикобразов и почти целую неделю не пересчитывал стадо. А тут попался в лесу ему на глаза тигриный след. А Фу тотчас пустил коня в галоп, согнал все стадо в кучу, пересчитал и увидел, что не хватает одного быка. Он считал и пересчитывал несколько раз — одного быка не было. Тогда он бросился по следам тигра и нашел под невысокой сосной наполовину обглоданную бычью тушу. Он собрал все до кусочка и потащил остатки туши к хозяйскому дому.

«Тигр-то небось здоровенный, — думал А Фу, — вон следы какие. Возьму-ка я в доме ружье, выслежу его и застрелю».

Подойдя к дому, он сбросил остатки туши у ворот, под персиковым деревом. Па Ча вышел ему навстречу.

— Сколько быков потерял?

— Я пришел за ружьем, — спокойно ответил А Фу, — хочу застрелить тигра. Зверь, видать, крупный.

Па Ча погрозил ему кулаком:

— У, разбойник! Погубил нашего быка! Где А Шы? Пусть возьмет ружье и убьет зверя!.. А ты, ублюдок, тащи сюда бревно да моток веревки покрепче. Мы привяжем тебя к бревну. Будешь стоять у столба, пока охотники не вернутся с тигром. А не добудут зверя, так и сдохнешь на привязи!

— Пустите меня, я сам убью зверя! — А Фу повысил голос. — За такого тигра можно выручить куда больше денег, чем за быка.

— Тащи бревно и веревку! — заорал Па Ча.

А Фу, не промолвив больше ни слова, покорно, как буйвол на аркане, принес на плече бревно, потом сходил наверх, в кухню, и притащил веревку, сплетенную из крепких лиан. Он сам вкопал бревно в землю. Па Ча толкнул А Фу к столбу, заставил его обхватить бревно руками и привязал, обмотав веревкой от ступней до плеч — лишь шея и голова оставались свободными от пут, так что А Фу мог поворачивать голову.

Женщины, жившие в доме, проходили мимо А Фу, потупясь, не смея взглянуть в его сторону. Люди боялись шепнуть ему хоть словечко.