То Хоай - Западный край. Рассказы. Сказки

• Название: Западный край. Рассказы. Сказки
• Автор: То Хоай
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

---

С Западного озера по-прежнему доносился стук пестов, то размеренный, то сбивчивый и торопливый.

* * *

Всю ночь Тьы шагал вдоль Большой реки. Его обуревали мрачные мысли.

— Толчешь, толчешь эту проклятую кору, — бормотал он, — а живешь впроголодь. Где уж тут накопить хоть малую связку монет. Нет, нашим ремеслом не прокормиться.

На рассвете он увидал впереди густые клубы пыли. Это скакал по дороге гонец с почтовой станции Тытонг, торопясь доставить утренние депеши.

И вдруг при виде гонца все ночные сомнения и колебания Тьы вмиг исчезли.

— Пускай! — вскричал он. — Пускай я нищ и не обучен грамоте, но здоровья и силы мне не занимать. Неужели не смогу я вынести всех трудов и лишений, выпадающих на долю гонца, чтобы потом стать важным чиновником. Случалось с людьми и не такое!

Он поднял было руку к небесам, собираясь принести обет, но промолчал. И лишь про себя подумал: «Мне самому тогда и рук марать не придется, пошлю стражников с кинжалами, они Эна и прикончат…»

Однажды люди, собравшиеся посреди базарной площади Быои, увидали на дороге, что шла вдоль реки Толить, всадника, во весь опор мчавшегося к деревне. Клубы красной пыли из-под копыт вздымались выше городской стены и долго не оседали на дорогу.

Здесь, в общине Быои, с давних пор обосновавшейся неподалеку от города, никогда и не слыхали конского топота. Поди догадайся, с чем пожалует незваный гость… Народ всполошился. А ну как это чиновник едет, от них ведь добра не жди.

Те, кто оказались поближе к дороге, совсем оробев, украдкой выглядывали из-за бамбуков, живою изгородью окружавших деревню.

Но все догадки и подозренья оказались далеки от истины. На коне ехал не кто иной, как Тьы, еще недавно подряжавшийся здесь толочь кору.

Вот уж кого не ждали они увидеть в таком обличье! Не этот ли парень, бывало, в одной набедренной повязке гнул спину от зари до зари, поднимая и опуская в ступу тяжкий пест — день за днем, год за годом. Даже по праздникам, когда он нес храмовые носилки, Тьы оставался все в той же простой повязке. Нынче же он был в длинной до колен коричневой рубахе цвета коровьей шкуры с плетеными пуговицами. И пояс его, некогда ярко-алый, а теперь потемневший и цветом напоминавший сухие листья хюйетзу[124], был все же получше прежней повязки; всякому сразу становилось ясно — такой пояс вправе надеть лишь служилый человек. Серый конь шел скорой рысью, развевался наброшенный на плечи всадника плащ. Под повязкой — концы ее торчали на затылке наподобие собачьих ушей — узлом были стянуты черные волосы.

Да, красный пояс, пусть даже ветхий и рваный, — вещь непростая, значит, Тьы достиг своего и определился на службу.

Женщины начали потихоньку обсуждать новость. Какой-то старик, приглядевшись, громко сказал:

— Служит на посылках, а корчит из себя важную птицу.

— Ах-ах! — затараторили девушки. — Неужели это Тьы?

— Быть не может…

— Да когда же он умудрился стать гонцом?

— Эй ты! — несмело окликнула его одна из подружек и захихикала: — Неужто свататься прискакал? Небось Ха заждалась тебя!

Но вскоре выкрики и насмешки стихли — всадник, заслышав их, даже не обернулся, да и зевакам глядеть на него прискучило.

Влюбленные встретились возле самого храма.

— А у меня, — похвастался Тьы, — есть ружье! Вот погляди-ка…

Сбросив плащ, он снял с плеча длинноствольное ружье.

Да, ничего не скажешь! Здесь, в округе, даже важные чины, отправляясь по делам, имели при себе лишь тесак с длинной рукоятью, болтавшийся на боку поверх широченного шелкового кафтана. У самого окружного начальника не было ружья. А вот Тьы, хоть и был простым гонцом, ружьем обзавелся.

Ха, впервые в жизни увидевшая ружье, и страшилась и ликовала. Она глядела на Тьы с надеждой и верой, — так человек, унесенный течением на середину реки, смотрит на торчащее из воды спасительное бревно. Возлюбленный, державший в руках ружье, представлялся девушке могучим и непобедимым. Сердце у Ха затрепетало от предчувствия близкого счастья.

Но на самом деле Тьы не был владельцем ружья. Гонцу поручили доставить его учителю До.

Учитель открыл школу в общине Хо, и учеников у него было великое множество. Нравом своим и повадками До заметно отличался от прочих конфуцианцев[125], из коих одни, сторонясь мирских треволнений, занялись землепашеством, другие отправились в столицу[126] и, кое-как перебиваясь, надеялись в конце концов преуспеть на службе. Учитель До был не таков: стакнувшись с вольнодумцами из соседних земель, он втайне готовился поднять мятежное знамя и выступить против тэй.

В эту смутную пору многие гонцы государевой почты, державшие сторону повстанцев, разъезжая из одной общины в другую, часто сообщали своим единомышленникам новости. А кое-кто из гонцов и вовсе ушел к повстанцам.

В деревнях к югу от столицы начались волнения. Народ, ненавидевший тэй, собирал оружие, бросал в подземелья католических попов. Ну а коли уж заварилось такое дело, его на полдороге не остановишь! Область Шоннам[127] вновь поднялась против католической веры. Всюду хватали и предавали смерти ненавистных миссионеров. И само собой, у повстанцев появился повод сойтись поближе к Ханою.

Развозя депеши, Тьы с друзьями, всякий раз прихватывали патроны и ружья для повстанцев; случалось ему тайком провозить под конским брюхом целый десяток ружей, завернутых в листья арека.

Вот и сегодня он вез ружье учителю До.

Ха вдруг заплакала. Тьы нарочито громко сказал:

— Если этот мерзавец Эн посмеет сюда сунуться, я ему ноги отрублю. Мне теперь бояться некого.

Слова его поначалу встревожили Ха, но потом она успокоилась.

Впалые бока серого коня, на котором прискакал Тьы, ходили ходуном, с него белыми клочьями падала пена, тонкие ноги нервно подрагивали. Но даже этот тощий одер, поднявший пыль на дороге, потряс здешних жителей, никогда прежде не видевших лошадей. И тотчас от дома к дому полетела молва: Тьы теперь человек служивый, с ним шутки плохи, он даже верхом на коне разъезжает.

Ха совсем успокоилась. Провожая возлюбленного, она подарила ему на прощанье кусок переливчатого шелка — в такое полотнище, собираясь в дорогу, заворачивают одежду и вещи.

И Тьы снова уехал.

* * *

Кто бы ни шел из города через ворота Донглэм или же, наоборот, направлялся в город, к воротам Донгмак, все непременно проходили мимо почтовой станции «Рыбий хвост», что стояла к югу от Ханоя.

Вообще-то настоящее ее название было Хамаи, но все давно уже привыкли называть станцию «Рыбий хвост», потому что ограда ее причудливо извивалась вдоль перекрестка. Сложена она была, как тюремные стены, из крупных камней, а пазы между ними забиты щебенкой. Проезжающим гонцам приходилось ночевать в крытых тростником хижинах, вытянувшихся рядком позади конюшни.

Окнами станция смотрела на озеро Линьдыонг. По правую руку была Большая река, воды ее текли в сторону Тханьчи.

Настали беспокойные времена: какой округ ни возьми, повсюду повстанцы выступили против тэй; и дел — неотложных и важных — у властей было без счета. На станциях дожидались депеш сотни гонцов и десятки коней. Сменяясь на этапах, нарочные мчались словно стрелы, пущенные из лука. Гонцы маялись до рассвета словно ночные птицы, подстерегающие добычу. Пора стояла горячая, и наказанья сыпались на гонцов градом.

Ночью верховые со срочными донесеньями то и дело заезжали на станцию и тотчас мчались дальше. Согласно установленьям, усердие гонцов вознаграждалось и все было давно расписано, за какие перегоны и сроки какое следует вознаграждение — первое, второе или третье. Но пока еще никто не видел награды от начальника станции — он лишь помечал время в подорожной. Зато на палочные удары он не скупился, и опоздавший гонец мог быть твердо уверен, что положенные три десятка палок он получит сполна. А за задержку сверхсрочного донесения иной мог и головой поплатиться. Если обнаруживалось опоздание, палач иногда прямо у ворот на бревне отсекал виновному голову.

В полдень хижины у станции «Рыбий хвост» пустовали и очертанья их расплывались в жарком мареве. Возле конюшни валялись бамбуковые жерди от носилок. Кони все были в разъезде. Лишь ближе к ночи слышался на дороге дробный стук копыт. Станция оживала поздно, когда уже смеркалось; со всех сторон спешили сюда скороходы, шум и суета длились за полночь.

Солнце, клонившееся к закату, выбелило береговые тростники. Мимо станции прошли длинными вереницами рыбаки с озер Линьдыонг и Шет, тащившие свой улов на базар, к воротам Донгмак; они шли нагишом, а одежонка их, старая и драная, болталась, развешенная для просушки, на длинных рукоятях сачков. Обезлюдевшая дорога словно укорачивалась на глазах, утопая в тумане.