Лилия Беляева - Убийца-юморист

• Название: Убийца-юморист
• Автор: Лилия Беляева
• Жанр: Детектив

---

Ох, как хорошо бродяжить по Парижу ранней осенью, когда каштаны лишь начинают золотиться, но ни один листок не сорвался, не полетел в вечность… Как хорошо прийти в гостиничный номерок, который сначала хотелось ругать ну хотя бы за то, что в нем ест место только для двух кроватей, а чтоб поблизости от них танцевать вальс-бостон — нисколько! Как хорошо залезть в ванну заодно с усталыми ногами и полузаснуть в ней, отмокая, приходя в себя… Как хорошо закутаться в большой, толстый, уютный халат и обнаружить, глядя в окно, что под крышей соседнего старого дома опять висят на веревочке трое белых трусов. Это значит, красавец-негр не сдался, воюет с целым Парижем за свое место именно здесь цвести и пахнуть. Однажды он высунулся из-под этих вот трусов и одарил меня ослепительной улыбкой, помахал рукой в знак интернациональной солидарности, что ли…

Как хорошо, что я не зациклилась на Париже. Как хорошо, что меня вдруг потянуло в Москву… И как хорошо, что, лаская меня, Алексей предложил слетать дня на три в Лондон… Хорошо, когда дается шанс… открывается перспектива… И хорошо ответить — «нет».

— Почему «нет»? Почему? Он обнимал меня так крепко, словно пытался вмуровать в себя, он не желал мне вольного полета.

И правильно делал. Настоящий мужчина. Не сломленный.

— Потому «нет», — отвечала я ему поцелуем на поцелуй, — что нельзя, нерационально сразу съедать все конфеты, торты, шоколадки. В мире должно оставаться что-то совсем пока не доступное. И манить. И дразнить…

— Не глупо сказано, — ответил он мне в лоб, но не прямо, а сквозь волосы. И повторил из губ в губы. — Очень неглупая ты у меня, оказывается…

Последняя ночь в Париже… Последняя ночь перед расставанием… Мы любили друг друга неистово, словно у последней черты, безрассудно и грешно, словно завтра нас разбросает ураган и мы никогда, никогда не встретимся… Или же вдруг выяснится под утро, что и он, и я, мы вовсе не имеем права принадлежать лишь друг другу. Об этом в самых решительных, злых выражениях заявит мой законный муж и его законная жена после того, как в четыре ночи ударят в хлипковатую, легкую дверь нашего номера…

Мы любили друг друга про запас. Осенний рассвет над Парижем салютовал нам зеленой бриллиантовой звездой в вышине и гирляндой белых трусов вдали, свидетельствующей, что наш негр не поддался ударам недоброй судьбы, продолжает упорно верить в себя… И насчет трусов он прав…

За что женщина может ценить мужчину? Разумеется, ей важно, чтобы у него всегда были чистые трусы. И веселые глаза. И нежные, умные руки.

Но больше всего за то, что он вдруг спохватится и спросит:

— Что с тобой? С тобой что-то не то…

Это было уже в аэропорту Орли, правда… когда он провожал меня на московский самолет. Но, все-таки, было…

Он даже стал строить пирамиду предположений:

— У тебя не получается написать статью обо всей этой истории с трупами писателей? Или на тебя накатывает депрессия оттого, что ты даже таким своим разоблачением не сокрушишь порок? Родная моя, с этим надо примириться. Двадцатое да и иное столетие столько всего видело! Такую ямищу выгрызло в земле, чтобы сбросить в неё сотни миллионов трупов. Та же первая империалистическая, испанская, вторая… Ты же сама все это знаешь. А репрессии? А голод? Ну такое оно, человечество, варварское, первобытное в сущности. Но не сидеть же сложа руки, не глядеть в одну точку. Действие единственный путь к спасению от всякого рода меланхолий. И смысл жизни. То, что ты мне рассказала, как шла по следам убийц, — делает тебе честь. Мужская работа. Я горжусь тобой к черту высокие слова! Но знать, что живешь не колодой, что способен давать людям облегчение — это что-то… Положим, ты своей разоблачительной статьей не потрясешь мир, но все-таки… все-таки докажешь на радость тысячам, что зло рано или поздно получает кувалдой в лоб. Что сколько веревочке ни виться, а кончик все равно найдется, и шила тоже, между прочим, в мешке не утаишь. Так чего ты увядаешь на глазах всего прогрессивного человечества? Чего? Я вон какой закон открыл между операциями в Швейцарии и то ничего! Сказать какой?

— Ну… скажи…

— Хренотень кругом одна и та же, что у нас, в нашем великом бестолковом Отечестве, что у них, в этих с виду законопослушных райских западных кущах: к золотым мискам с форелью в шампанском а ля Наполеон прорываются самые хваткие, холоднокровные, жестокие, а совестливые, раздумчивые сидят на обочине и вздыхают о всеобщем братстве. Признаю ошибку. Мне надо было не по Парижу тебя водить, а сразу же, немедленно окунуть в голубую волну где-нибудь в Италии или Испании. Там ты, уверен, и расслабилась бы по полной программе, пришла бы в себя и в свойственном тебе быстром темпе написала бы эту свою разоблачительную статью, где ты сама, кстати, предстаешь в самом симпатичном свете. Хотел бы я увидеть того мужика, который бы не восхитился твоей находчивостью, волей к победе, бесстрашием, наконец. А работоспособность! Выслушать столько исповедей! И почти распутать в одиночку клубок преступлений! Да ты, Татьяна моя, сама себе цены не знаешь!

— Ты, значит, уверен, что я на фоне из черных людей-убийц глажусь очень даже ничего?

— Разумеется.

— Благоухаю, так сказать, чистотой, непорочностью искательницы Правды? И могу рассчитывать исключительно на аплодисменты и крики «Молодец! Молодец!»?

— Почему нет? Почему?

— Потому что я, дорогой мой утешитель, тоже убийца.

— Какие глупости! Что ты городишь? Кого ты могла убить?

— Любу Пестрякову, Алексей.

Он схватил меня за плечи, встряхнул так, что мои волосы, собранные в прическу, рассыпались. Он смотрел на меня своими синими пронзительными глазами как на своего злейшего врага:

— Зачем ты наговариваешь на себя? Что за чушь?

— Чистая правда, Алексей, чистая правда… Я вообще врунья. Начнем с того, что моя большая статья про всю эту историю уже не только написана, но и опубликована. И нужные слова возмущения убийцами на месте, и все факты поданы как положено, в соответствии с жанром… И я, автор, с точки зрения общественного мнения выгляжу превосходно. Воительница! Разоблачительница! Правдоискательница! Но есть люди, которые знают, что я такое вдобавок ко всему. Я тебе вот и статью не привезла… Не захотела… Потому что вечером, когда я уже спешила на самолет, вдруг звонок, и мне трижды сказали: «Убийца!» Теперь ты, наконец, понял, что я такое в действительности? Понял, кого любил и, возможно, ещё любишь? Убийцу…

Как поступает в этом случае настоящий мужчина? Он говорит:

— Дурак я, дурак…

И хватает меня за руку так цепко, такой мертвой хваткой, что каждая моя косточка заныла-застонала.

— Отпусти, — говорю. — Объявили посадку.

— Еще чего! — говорит он. — Плевать мне на эту посадку! Пошли отсюда! Пошли, пошли! — и дернул меня за собой.

Так я совершила одно нечаянное, но грандиозное открытие: настоящий мужчина ни за что не отпустит от себя любимую женщину, если почувствует, что она вся на вздерге… На него не подействуют никакие её яростные, ругательные слова. Он схватит её в охапку и не отпустит… Он наплюет на все самолетные рейсы и расписания и уведет её в тот же самый парижский номерок, где нельзя танцевать вальс-бостон, но можно стоять молча, обнявшись крепко-накрепко…

Конечно, хорошо, что он при деньгах… Но я знаю, он увел бы меня с собой все равно, хоть в сенной сарай на окраине деревни, хоть в лес, под куст… Увел бы и не позволил вырваться из своих объятий и сказал бы, или точнее, прикрикнул:

— Рассказывай! Все рассказывай! По порядку или не по порядку…

— Как на духу? Как Господу Богу на Страшном суде?

— Именно так! Подробно! Тебя переехала вся эта история… Прости, прости, я не почуял сразу… Какой после этого я врач! Но ты умело притворялась… Ты послушно бродила по Версалю, глядела на Триумфальную арку… Все рассказывай, все, как началось, кто замешан, к кому ты ходила, с кем говорила, как вышла на след или следы… И почему считаешь себя убийцей Любы… Я постараюсь быть объективным. я постараюсь… Только не молчи. Не держи в себе. Говори, говори! Слушаю…

Когда женщина готова раскрывать душу? Когда ей хочется быть откровенной до конца?

Когда ей весь Париж со всеми его соблазнами и красотами как бы ни для чего, как бы и не нужен. Когда она глядит вокруг и думает скучно и вяло: «Здесь жил Роден… великий скульптор… Ну и что? Елисейские поля… Здесь бродили Бунин, Набоков… Ну и что? Вандомская колонна… Ну и что? Бульвар Сен-Жермен… Сад Тюильри… Марсово поле… Ты находишься в центре Европы, в местах, где хотели бы побывать тысячи, сотни тысяч… А ты идешь здесь, как по Черкизову или Чертанову… и ничего, никаких сдвигов в душе…»

Однако и этого маловато, чтобы девушка-женщина решилась на самую полную откровенность, безжалостную по отношению к себе самой. Для этого надо, как я теперь знаю точно, чтобы она устала таскать в одиночку тяжкий груз своей вины…