Виктор Баранец - Потерянная армия: Записки полковника Генштаба

• Название: Потерянная армия: Записки полковника Генштаба
• Автор: Виктор Баранец
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1998
• ISBN: 5-89048-062-6

Виктор Баранец — бывший пресс-секретарь министра обороны России, более десяти лет прослужил в Центральном аппарате Министерства обороны и Генерального штаба; автор нашумевшей книги «Ельцин и его генералы». Был уволен из армии сразу после публикации отрывков из своей книги в газете «Совершенно секретно».

«Потерянная армия» — это дневник, насыщенный предельно откровенными фактами, документами, личными впечатлениями и сенсационными признаниями человека, прошедшего нелегкий путь от солдата до полковника Генштаба.

В Минобороны и Генштабе благодаря своей должности он получил доступ к документам повышенной секретности, участвовал в закрытых совещаниях верхушки военного ведомства в нашей стране и за рубежом. В книге представлены уникальные сведения о тайных играх «ядерных генералов», связанных с продажами лучших российских ядерных систем за рубеж; о военной мафии и коммерсантах в погонах; версии убийства журналиста Д. Холодова, построенные на документальных фактах, серьезность которых оценила Главная военная прокуратура

---

Днем на политзанятиях и комсомольских собраниях солдатам вталкивали в головы светлые истины о гуманизме и справедливости, говорили о священном долге перед Родиной, а по вечерам сержантские кулаки вбивали в лопоухие головы подчиненных свою «науку», обязывающую трепетно почитать тупую власть силы…

А за окном алел лозунг: «Армия — школа жизни, школа воспитания»…

Единственным спасителем был ротный политработник. Но к тем, кто по наивности жаловался ему, «деды» применяли еще более жестокие санкции и пытки.

Меня особенно страшил зам старшины роты. Фамилию уже не помню. А вот кличка у него была знатная — Хряк. Он был из родовых сельских провинциалов той хватки, из которых обычно лучше всего получаются тюремные надзиратели и охранники.

Он брал своей огромной и сильной механизаторской рукой провинившегося солдата за шею, приставлял его лицо к своему по-бабьи широкому заду и громко пукал. Солдат брыкался и задыхался. А Хряк удовлетворенно говорил:

— Я говорил тебе, что получишь химию!

Были у Хряка и более жестокие шуточки.

Иногда в туалете он подкрадывался к подчиненному «гусю», снимал с его головы пилотку и тут же подставлял под мочевую струю. Солдатик продолжал по инерции мирно писать себе в пилотку. Затем Хряк мгновенно надевал ее на голову хозяину. Моча разливалась по голове и по лицу «гуся» под жуткий смех сержанта.

Очень часто нельзя было отличить вкус слез от вкуса такой же соленой мочи…

УЧИТЕЛЬ МУЗЫКИ

Бывший учитель музыки в начальных классах сельской школы рядовой Володя Бек как Бог играл на баяне, но наводчик танка из него получался хреновый. Когда наступала Вовкина очередь стрелять, он начинал трястись и бледнеть: Карелин ходил вдоль строя и грозно размахивал перед нашими чумазы-ми носами танковым досылом — огромной деревянной булавой с медным набалдашником.

— Четыре килограмма халвы куплю, только замените меня, ребята, — умолял нас Бек, — Карел же мне череп размозжит…

И пока экипаж по команде «К машинам!» бежал к танкам, мы с Беком менялись номерами: он — за командира, а я за наводчика.

Вечером в солдатской чайной экипаж обжирался халвой. Бек светился от счастья и приговаривал:

— Пятерка ваша — халва наша.

Бек был помешан на книгах. Он старался читать их везде, где только можно: в машине по дороге на полигон, в казарме, даже на «очке». Иногда по ночам читал прямо под суконным солдатским одеялом, присвечивая себе крохотным фонариком. Иногда он читал вслух и для меня. Бывало, что яркий свет луны был настолько мощным, что не нужен был и фонарь. Вовка бубнил:

— «Русоволосые ивы бросили косы в ручьи, чайки кричали «Чьи вы?», мы отвечали — «Ничьи»…»

— Бек, валяй громче! — просил кто-нибудь из близлежащих солдат. И Вовка валял:

— «Я клянусь тебе детской мечтою, горем матери, солью земли, самой лучшей на свете четою мы с тобою прожить бы смогли…»

— Я тебе, сука, поживу, козел вонючий!

Хряк включал свет, подходил к Беку и выхватывал у него из рук томик стихов. Затем разрывал книгу и разбрасывал по казарме:

— Всем храпеть, козлы вонючие!

ЗАМПОЛИТ

За книгу в солдатской библиотеке надо было платить тройную цену. Книги, которые брал там Бек, были дорогими. Мы получали по три рубля, а томик стихов стоил иногда пять. Вовка перестал брать книги. А жаловаться замполиту было боязно. Он был всего года на четыре старше нас и по неопытности сразу после солдатской жалобы бросался полоскать мозги Хряку. Хряк, конечно, мгновенно вычислял, кто на него накапал, и тогда обиженный солдат с бледным лицом ожидал предстоящей ночью казни…

В солдатском представлении замполит был человеком, который обязан был «гнать политуху». Лейтенант Похоленчук рассаживал личный состав на табуретках посреди казармы и пересказывал политические новости. А поскольку времени у солдата регулярно читать газеты не было, то благодаря замполиту кругозор будущих командиров танков и механиков-водителей машин уже не ограничивался стенами казармы или забором воинской части. К тому же телевизор почему-то всегда был сломан.

Ленинская комната была любимым детищем лейтенанта — мне иногда казалось, что весь смысл его службы заключается в оформлении стендов, плакатов и списков участников социалистического соревнования.

Раз в месяц Похоленчук повзводно усаживал подчиненных в ленкомнате и заставлял писать письма домой. В конверты наиболее отличившихся он вкладывал благодарственное письмо родителям солдата. Наши матери обалдевали от этих весточек и присылали лейтенанту длиннющие ответы с подробными рассказами о нашем детстве — от запаха пеленок до забавных проступков в школе, в которых каждое слово было пропитано свойственным лишь матерям теплом.

Замполит постоянно гонял нас за плохие конспекты по политподготовке, заставлял зубрить фамилии членов Политбюро и высшего руководящего состава Вооруженных Сил.

Замполиту по роду работы предписывалось быть инженером человеческих душ, продолжать славные традиции комиссаров былых лет и воспитывать у подчиненных «глубокие идейные убеждения».

Он добросовестно заталкивал в молодые солдатские мозги соответствующие времени политические догмы, упорно требовал «личной примерности комсомольцев», часто вел в своем прокуренном кабинете душещипательные беседы с бойцами и по-девичьи аккуратным каллиграфическим почерком строчил об этом отчеты в журнале индивидуальной работы.

И все же, при всей декларативности его лозунгов и нравоучений, многие призывы впечатывались в солдатское сознание, побуждая нас лучше понимать цель, во имя которой мы надели военную форму, глубже усваивать хотя зачастую и банальные, но всегда необходимые человеку моральные истины…

В тот день лейтенант Похоленчук исполнял обязанности командира роты и потому должен был проконтролировать готовность подразделения к заступлению в наряд. Тогда все и случилось…

Три взвода солдат и сержантов выстроились на плацу в ожидании офицера. Хряк прохаживался вдоль строя, придирчиво осматривая внешний вид и оружие подчиненных.

Как и всегда, обнаружив какие-то недостатки, он отпускал по этому поводу хамские реплики, вызывая безудержное ржание молодых глоток. Чаще всего мы ржали не потому, что было смешно, — смех служил формой лести сержанту. Чем сильнее ты заливался, тем больше было надежды, что он на тебе не оттянется.

Во время прошлого караула на посту рядового Евсеева произошло чрезвычайное происшествие. Охраняя танковый бокс на полигоне, солдат среди ночи услышал странные звуки, доносящиеся из огромной пустой бочки, валявшейся на территории его поста. Как и положено по уставу, молодой боец дал предупредительный выстрел вверх и приказал нарушителю с поднятыми руками выбираться из укрытия.

Нарушитель команду игнорировал и продолжал что-то мямлить, не желая показываться из бочки. Тогда Евсеич резанул очередью поверх нее. Но и это не помогло.

Перепуганный вусмерть солдат залег в канаве и одиночными выстрелами стал вызывать подмогу из караула. Примчавшиеся ему на помощь бойцы взяли бочку в окружение. Когда присветили фонариком, оказалось, что в бочке была недавно ощенившаяся полигонная сука со всем своим выводком.

Дружно поржав в ту метельную ночь, солдаты возвратились в караулку, а Евсеич с тех пор стал излюбленным объектом для различного рода насмешек. Ядовитее всех и сверх всякой меры, естественно, злорадствовал Хряк. Подойдя к Евсееву, он схватил его за пояс, на котором висел брезентовый патронник с двумя автоматными магазинами, и сказал:

— Смотри хоть на этот раз не обосрись! А то от тебя до сих пор говном воняет!

Дикий взрыв солдатского смеха.

Хряк пошел дальше вдоль строя. А Евсеич с невиданной доселе прытью рванул из строя, выхватил магазин из патронника, в мгновение ока присоединил его к автомату, передернул затвор и резанул долгой страшной очередью поверх наших голов.

Рота мигом свалилась на серый асфальт плаца.

— Лежать, сука! — бешено орал Евсеев, направляя автомат на Хряка, который пытался поднять голову.

Евсеич, словно балуясь, постреливал одиночными поверх наших голов. В тот день я впервые в жизни слышал, как визжат над головой пули.

Осталось в памяти и другое — теплый ручеек мочи, который тек из-под впереди лежащего солдата прямо мне под щеку, прижатую к асфальту…

Рота продолжала недвижно лежать. Я лишь краем глаза увидел, как из-за каменной трибуны медленно вышел лейтенант Похоленчук и решительно двинулся прямо на Евсеича.

— Лежать! — визгливо крикнул ему солдат, направив оружие в сторону замполита.

Литер его не слушался.

Евсеев выстрелил поверх его головы, но офицер подходил все ближе.