Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

• Название: Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма
• Автор: Георгий Голохвастов
• Издательство: Водолей Publishers
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978–5–9796–0122–9

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов (1882–1963) — автор многочисленных стихотворений (прежде всего — в жанре полусонета) и грандиозной поэмы «Гибель Атлантиды» (1938). Чрезвычайно богатое, насыщенное яркими оккультными красками мистическое ощущение допотопной эпохи, визионерски пережитое поэтом, кажется, подводит к пределу творчества в изображении древней жизни атлантов. Современники Голохвастова сравнивали его произведение с лучшими европейскими образцами эпического жанра: «Божественной комедией» Данте, «Освобожденным Иерусалимом» Тассо, «Потерянным Раем» Мильтона. Философско-эзотерический эпос Георгия Голохвастова «Гибель Атлантиды» является выдающимся поэтическим произведением в освещении истинности платоновского предания и Атлантической Традиции, идущей к нам из тьмы тысячелетий.

---

«Мечту души на праздник горний…»

Мечту души на праздник горний
Манят забытые пути,
Но косной плоти цепки корни,
И от земли нам не уйти.

О, свет запретный Славы в Вышних.
Он только будит здесь, во мгле,
Больной огонь желаний лишних,
Неутолимых на земле.

Суд. На мотив Индусской Поэзии. Неизвестного поэта

В чем винили его — никогда не пойму:
Правда часто от женщины скрыта…
Но была его юность защитой ему —
Золотая, святая защита.

Эта юность, со знойной истомой очей,
С нежной, солнцем пронизанной кожей, —
Его силой была, говоря без речей,
Что дары бытия тем щедрей и ценней,
Чем безумное сердце — моложе:
Юность дышит полней, юность мыслит вольней,
Горячей любит юность… И кто же
Не простит ей падений хоть тысячи дней
И греха целой тысячи страстных ночей
На усыпанном розами ложе.

Зал судилища был неприветно-угрюм,
Судьи-старцы — спокойны и строги:
В них сердца без страстей, искусился их ум
Мудрым опытом долгой дороги.

И, как в светлом недвижном затоне вода,
Ясен дух их на жизненном склоне…
А за ним ворвалась своевольно сюда
Радость жизни за счастьем в погоне.

Он принес за собой волхвованье весны
И загадочных джунглей дыханье,
Снежно-чистых жасминов душистые сны
И реки голубой колыханье;

Пряный запах земли с нововзрьггых борозд,
И росу с огородной полоски,
И лобзанья, и бред под охраною звезд,
И неназванных ласк отголоски.

Он победно встревожил нахмуренный зал
Гордым зовом в манящие дали:
Он на поиски счастья и битв призывал…
И его старики оправдали…

Светило мертвых

Убелила дорогу пороша.
С хрустом давит снежинки каблук,
И, встревоженно ветви ероша,
Ловит роща прерывистый звук.

Жутко светится бездна ночная;
И, тоскливо будя тишину,
Глухо воет собака цепная
На скользящую в небе луну.

А луна за туманностью зыбкой,
В многоцветном лучистом венце,
Чуть плывет с нехорошей улыбкой
На широком и плоском лице.

Ее мертвенный блеск беспокоен
И неверен на новом снегу…
Я сегодня враждебно настроен
И мириться с луной не могу.

В тусклом диске, всемирно воспетом,
Могут только больные умы
Обольщаться безжизненным светом,
Ловко взятым у солнца взаймы.

Этот призрак с усмешкой дурною —
Светоч мертвых, встающих с кладбищ,
Чтоб о солнце мечтать под луною
На порогах их душных жилищ.

Ощетинившись, воет собака…
Поджимает испуганно хвост…
Там, вдали, на краю буерака
Бледно блещет крестами погост.

И луна, ухмыляясь с бесстыдством,
Над могилами медлит слегка…
Проходя, на нее с любопытством,
Словно дети, глядят облака.

В зеркале

Укрыв пытливый взор за сенью длинно стрелой
Ресниц приспущенных, глядишься ты в трюмо…
Тебе неведом стыд, порочности клеймо, —
Как всё Прекрасное, безгрешно это тело.

Оно при блеске свеч в стекле сияет смело,
Как кисти гения нетленное письмо;
Ликует, кажется, и зеркало само,
Что отразить тебя оно в себе умело.

А я не нахожу, взволнован и смущен,
Ни слов восторженных, ни ласковых имен,
Так в раздвоении виденье иллюзорно:

Не снившийся ль Творцу во глубине времен
Прообраз Красоты, единой, неповторной,
Здесь, в грезе наяву, двукратно повторен.

Полет

За полями под полной луною,
Там, где дымкой покрыты холмы,
Раскрывается ночь предо мною
Беспросветною пропастью тьмы.

Словно лунного света завесу
Я закрыл за собой и стою,
Приступив безысходно к отвесу,
На повисшем над бездной краю.

Тишиною безжизненной полный,
Предо мной океан пустоты
Глухо движет беззвучные волны
Безначальной немой темноты.

По пучине ее безответной,
Властно брошен в безудержный бег,
Слепо мчится над глубью бессветной
Мирозданья бескрылый ковчег.

Мне в лицо веет ветер полета.
И я знаю, что с ним унесен
Я в безвестность, вне тленного гнета,
Вне пространства и хода времен.

Я один в запредельном блужданьи…
Всё смесилось, как в двойственном сне:
Или я растворен в мирозданьи,
Или всё мирозданье — во мне.

И, бесследным путем в бесконечность
Уносясь всё вперед, без конца,
Я вливаюсь в открытую вечность —
В присносущую душу Творца.

ЧЕТЫРЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (Нью-Йорк, 1944)

Иван Калита

Стихотворение «Иван Калита» впервые было напечатано в газете Р.С.Т. (рцы слово твердо) в июне 1936 года.

Б.З<авалишин>.

Чтя завет Петра-Митрополита,
Строит храм Успенья Калита,
И для князя набожного скрыта
В деле зодчества — великая мечта.
Помнит он, как пастырь величавый,
Правды свет пред Божиим лицом,
Предсказал Москве годины славы
Пред своим осознанным концом:

«Если ты, — сказал он, — князь, построишь
Здесь в Кремле Пречистой Деве храм,
И меня в нем, сын мой, упокоишь, —
То прославишься среди князей ты сам,
Возвеличатся сыны твои и внуки,
А Москва в грядущие года,
Взяв бразды Руси надежно в руки,
Подчинит другие города.

И, запав, владеет Иоанном
Тот наказ блаженного Петра:
Так сиял, в блистаньи свыше данном,
Старца лик у смертного одра,
Так дышали силою пророка
Предвещанья чудного слова,
Точно он, читая тайны рока,
Видел въявь, что властвует Москва.

Чтя завет Петра-Митрополита,
Строит храм Успенья Калита…
Широко казна его открыта,
Вся Москва на подвиг поднята;
Гомоня, как шумным роем осы
Голоса в Кремле гудят с утра,
День деньской грохочут камнетесы,
Не смолкает грохот топора.
И кипит, и спорится работа;
Между сводов, арок и колонн
Там и сям уж блещет позолота,
Мягко светит живопись икон.

Вырастает княжьим попеченьем
Дивный храм могучей красоты,
Становясь всё ярче — воплощеньем
Заповедной думы Калиты.
Так Москвы хозяин скопидомный,
Строит он с терпеньем и трудом
Храм иной — могучий и огромный
Храм единства, славы Русской дом.

Как судья князей в удельной травле,
Как за Русь ходатай в злой орде,
Как Твери соперник в Перьяславле, —
Мысль одну лелеет он везде.
Год за годом, твердый, скрытый, смелый,
Землю он сбирает в горсть одну,
Прибирает под руку уделы,
Грош к грошу растит Москве казну.

Господина Новгорода вече,
Вольный Псков и гордую Рязань
Он смирил; он близко и далече
Простирал карающую длань
На князей в междоусобьи дерзком.
А меж тем расчетливой сумой
Прикупил и Галич с Белозерском,
Перемышль и Углич с Костромой.

Но себе ни славы, ни почета,
Ни богатств не ищет Калита, —
О Москве — одна его забота,
О Руси — одна его мечта.
Как собор украшен многоглавый
Выше всех единою главой,
Так и Русь на благо и для славы
Быть должна возглавлена Москвой.

Киев, Тверь и Новгород Великий,
Минск, Волынь, Смоленск, Рязань и Псков
Под жезлом Московского владыки
Создадут на долгий срок веков
Русь одну: Русь Веры Православной,
Русь родных Угодников святых,
Русь Царей в их милости державной,
Русь былин прекрасных и простых;
Русь, тот край, где царская порфира —
Страх врагам, друзьям надежный щит,
Пред лицом дивящегося мира
Сто племен в одно соединит.

Пусть от глаз людских судьба сокрыта,
Но горит в Кремле свеча-мечта —
В память слов Петра-Митрополита
Строит храм Успенья Калита.

Ворон. Эдгар Аллан Поэ