Алексей Варламов - Шукшин

• Название: Шукшин
• Автор: Алексей Варламов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03827-1

Судьба Василия Макаровича Шукшина (1929–1974) вобрала в себя все валеты и провалы русского XX века. Сын расстрелянного по ложному обвинению алтайского крестьянина, он сумел благодаря огромному природному дару и необычайной воле пробиться на самый верх советской общественной жизни, не утратив корневого национального чувства. Крестьянин, рабочий, интеллигент, актер, режиссер, писатель, русский воин, Шукшин обворожил Россию, сделался ее взыскующим заступником, жестким ходатаем перед властью, оставаясь при этом невероятно скрытным, «зашифрованным» человеком. Как Шукшин стал Шукшиным? Какое ему выпало детство и как прошла его загадочная юность? Каким образом складывались его отношения с властью, Церковью, литературным и кинематографическим окружением? Как влияла на его творчество личная жизнь? Какими ему виделись прошлое, настоящее и будущее России? Наконец, что удалось и что не удалось сделать Шукшину? Алексей Варламов, известный прозаик, историк литературы, опираясь на письма, рабочие записи, архивные документы, мемуарные свидетельства, предпринял попытку «расшифровать» своего героя, и у читателя появилась возможность заново познакомиться с Василием Шукшиным.

знак информационной продукции 16+

---

61

Эта фраза в интервью не вошла.

62

Кстати, в записях Георгия Буркова любопытно его собственное видение сюжета: «Вернувшись к своим воротам, я должен пройти путь к новому месту, совершенно не похожему на шукшинское, но близкое по духу шукшинскому. Послали дурака за справкой (или еще за чем-то), а он пропал. Ждали, ждали его, пошли искать. А их, дураков, много! И все со справками. И все при деле и все командуют».

63

Тут возникает вопрос: знал или не знал Шукшин о разногласиях между Михаилом Александровичем Шолоховым и Александром Исаевичем Солженицыным? Кампания по обвинению Шолохова в плагиате «Тихого Дона» по-настоящему разыгралась лишь осенью 1974 года, когда в Париже была опубликована книга И. Медведевой-Томашевской «Стремя „Тихого Дона“» с предисловием А. И. Солженицына. До этого могли ходить, конечно, какие-то слухи, опиравшиеся на публикации в западной прессе, но насколько придавал им значение Шукшин? Анатолий Заболоцкий считал, что придавал: «По мнению, созданному в Москве о Шолохове, он представлялся надуманным классиком, который и „Тихий Дон“ будто бы не сам написал. Макарыч вспоминал, как на пароме в Новочеркасске музейная дама втолковывала ему новые данные из Англии о плагиате Шолохова». Однако это воспоминание ничем не подтверждается. Что же касается В. Белова, то он относился к Солженицыну с явным уважением, свидетельством чему опубликованная в седьмом томе собрания его сочинений публицистика. Некоторое раздражение по отношению к Солженицыну могло возникнуть у Белова в 1993-м, когда автор «Привычного дела» написал автору «Архипелага ГУЛАГ» полное горечи и недоумения открытое письмо в связи с событиями октября того черного года, и не исключено, что именно позиция Александра Исаевича, поддержавшего расстрел Белого дома, повлияла на тональность беловских мемуаров. Но — и это личное свидетельство автора этой книги — на мой вопрос, как вы относитесь к Солженицыну, заданный Белову в 2000 году, Василий Иванович ответил: «Очень хорошо отношусь, очень ценю его».

64

В книге воспоминаний Г. Буркова «Хроника сердца» приводится одна его довольно странная дневниковая запись 1974 года, которая с трудом поддается истолкованию в ее второй части: «(Шукшин) — Ты заготовил, у тебя есть место, куда бежать? — Нет. — А вообще думаешь об этом? — Думаю. Я об этом все время думаю. — Я бегал. Глупо получилось. Надо мной же смеялись. Приехал Шолохов за мной: „Ну, Вася, насмешил всех!“».

65

Тут есть некоторая неясность, наводящая на мысль о том, что Шукшин по обыкновению многое придумал. Во всяком случае, в том варианте интервью на шолоховскую тему, который был опубликован в газете «Орловский комсомолец» 30 октября 1974 года, Василий Макарович говорил: «Оказалось, что он знает меня лучше, чем я его. Возьмем такой факт: он знал, что у меня язва желудка и я ничего не пью. А я не знал, что он уже давно ничего не пьет». Где отражена более точная картина — в воспоминаниях Заболоцкого или в интервью Шукшина, остается только догадываться, но из воспоминаний о Шолохове известно, что от алкоголя в разумных пределах Михаил Александрович не отказывался.

66

Ср. в воспоминаниях Анатолия Заболоцкого, который сначала процитировал Георгия Буркова: «Шукшин ждал, что его позовут для личной встречи с Шолоховым. Корил себя, что признался об этом мне, нервничал, открылся, слабость проявил, злился на себя», — а потом возразил Буркову: «Нет, Георгий, злился он, что вылетел не вовремя с тостом» — и тут очень важен этот глагол «вылетел», употребленный Шукшиным и в пьесе, и в разговоре с Заболоцким, на что впервые обратил внимание рижский исследователь творчества Шукшина, автор статьи с характерным названием «Шукшин и Шолохов: неслучившийся диалог» П. С. Глушаков. И можно предположить, что в сцене с Мудрецом в сказке «До третьих петухов» сказалась досада Шукшина не на Шолохова, нет, а на самого себя, на свой собственный «нежданчик». И кстати, любопытно, что глагол «вылететь» в похожем значении был употреблен Шукшиным в письме Василию Белову в феврале 1974-го: «…как где вылетишь, так самому потом совестно».

67

И характерно продолжение этой мысли, процитированное Анатолием Софроновым (!), который приехал в Вешенскую через неделю после съемочной группы, и позднее в статье «Пора сенокоса», опубликованной в 32-м номере «Огонька» за 1974 год, где передавал устный рассказ Шолохова: «Приехали за советом: как делать картину? Что я мог им сказать? Не отступайте от правды. „Можно взять это на вооружение?“ — Шукшин спрашивал. „Показывайте все, как было…“ — „Все, как было?“ — „Все… Победа-то наша“».

68

Вешенская не была родиной Шолохова, но Михаил Александрович прожил здесь очень много лет, и Шукшин воспринимал ее именно так: «Шолохов — весомое подтверждение того, что писатель не должен, не может избегать дней и атмосферы своего детства».

69

Причем в отличие от апокрифического леоновского сюжета известны слова Белова из его письма Шукшину, написанного в августе 1974 года, где выражена схожая, в духе «бросай киношку, ты же писатель», мысль: «Лида говорит, что Разина запустили. Слава Богу, и поздравляю! Но что будет с твоей прозой? Думаю об этом с тревогой. Это все равно что плыть на Катуни на двух бревнах. Одна нога на одном, другая — на другом. Хорошо еще, что ты можешь быстро переключаться. Но запомни: при переключении движок молотит впустую и падает скорость (это уже из моей шоферской практики)».

70

В связи с чем Шукшин еще в 1972 году написал Виноградову очень важные строки, которые много раскрывают в нем самом: «Я плотно думаю об этом замысле, т. е. — о характере. А совсем скоро получу возможность сесть и писать. Мне нравится эта затея серьезно. И серьезно тоже, если б так сложились обстоятельства, стал бы играть. Чую здесь такую мякоть русскую, выебон наш русский — и боль настоящая и показуха — спектакль, и скоморох, и страдалец — вместе. Это — правда, наболело, и это так было бы понятно русским людям. Они бы, наверно, приветствовали это. Надо, Валя. То есть я буду писать. Еще охота тебе сказать, не чувствуй себя совсем одиноко, не ходи к прокурору и не пей. Все бесполезно, все от отчаяния. Ты в хорошей злой форме, не губи ее. <…>».

71

Ср. в дневнике писателя Георгия Елина: «Что, кроме порядка на рабочем столе, поразило — целый склад растворимого кофе: штабеля банок под столом, на подоконнике, на полу возле балконной двери. Очень много, даже для привычного к заначкам кофемана. Заметив любопытный взгляд, Федосеева сказала: Вася, слава Богу, почти совсем пить бросил, теперь алкоголь кофеином заменяет. Все лучше, чем водку-то. Ему одной растворимой банки на день-два хватает…»

72

И тут, конечно, опять вспоминается пророческий «Алеша Бесконвойный»: «Потом Алеша полежал на полке — просто так. И вдруг подумал: а что, вытянусь вот так вот когда-нибудь… Алеша даже и руки сложил на груди и полежал так малое время. Напрягся было, чтоб увидеть себя, подобного, в гробу. И уже что-то такое начало мерещиться — подушка вдавленная, новый пиджак…»

73

Волгоградская журналистка Ксения Бурменко в статье «Играл на износ», опубликованной в «Российской газете» 2 октября 2014 года, процитировала слова одного из жителей станицы Клетской: «Иван Алексеевич Чекунов, начальник нашего аэродрома и „авиации“ — в то время нашего основного вида транспорта (с ним дружили все артисты), рассказывал, что накануне смерти Шукшин был очень подавлен. Приходил в Клетскую на почту, дважды пытался дозвониться в Москву, домой. Не получалось. Вечером, наконец, ему ответили. Он узнал, что его жена, Лидия Николаевна, уехала на съемки в Болгарию. Очень он не хотел этой поездки — в Москве без родителей оставались маленькие дочери, но она его не послушала. Жара, баня, переживания из-за семьи; вечером Василий Макарович малость выпил». Но насколько все это соответствует действительности? Во всяком случае, то, что Лидия Николаевна была в Болгарии, точно не могло стать для него новостью. Еще 28 сентября Василий Макарович писал матери: «Лида сейчас в Болгарии (на 10 дней до первого октября), с детьми живет теща…» Скорее он ожидал, что 1 октября она уже вернется, но Лидия Николаевна в Болгарии задержалась.

74

Этот эпизод описан в мемуарах Г. Буркова «Хроника сердца» трижды, и в одном из вариантов имеет продолжение:

«— Чья совесть? Их совесть? — судья показывает на пьяниц.

— Почему их? И ваша тоже, — отвечает мать».

Ср. также слова Шукшина в воспоминаниях Михаила Ульянова: «Знаешь, не получается пьеса. Я ее в общем-то написал, но не знаю, чем кончить. Я понимаю, что русскому мужику пить — горе. Я понимаю. Но чем кончить, не знаю. А просто-напросто сказать, что пить вредно, тоже не могу. Мне нужен финал, а придумать не могу. Поэтому вот такая история…»