Андре Жид - Топи

• Название: Топи
• Автор: Андре Жид
• Жанр: Проза

---

-- Урсула? А! Моя бедная подружка! Сейчас она мается с глазами -переутомилась; могу ли я вам поведать, дорогой друг, то, чего не рассказал бы никому другому? Но я же знаю, что вы подлинный друг. Вот вся история. Эдуард, мой свояк, сильно нуждался в деньгах; необходимо было их найти. Урсуле это стало известно в тот же день, когда свояченица Жанна пришла ее навестить. Так что в ящиках моего стола сделалось почти пусто, и, чтобы заплатить кухарке, пришлось оставить Альбера без уроков музыки. Меня это очень огорчало, потому что музыка для него единственное развлечение после долгой болезни. Уж не знаю как, но кухарка узнала обо всем этом; а бедная девушка очень привязана к нам; да вы ее хорошо знаете, это Луиза. Она пришла к нам вся в слезах, говоря, что скорее откажется есть, чем доставит огорчение Альберу. Пришлось согласиться, чтобы не обидеть эту славную девушку; но я принял решение -- каждую ночь, после того как моя жена заснет, вставать и два часа заниматься переводами статей с английского, я знаю, кому их предложить, лишь бы собрать деньги и расплатиться с доброй Луизой.

В первую ночь все шло хорошо; Урсула спала глубоко. На вторую ночь, едва я расположился за столом, кого бы вы думали, я увидел?.. Урсулу! У нее появилась точно такая же идея: чтобы заплатить Луизе, она решила делать небольшие ширмочки, зная, кому их можно предложить; да вы знаете, у нее определенно есть талант к акварели... замечательные вещи, мой друг... Мы оба были очень взволнованы; мы обнялись, плача. Напрасно я уговаривал ее пойти спать -- при том, что она так быстро устает, она и слышать ни о чем не хотела и как доказательство самой большой дружбы умоляла позволить ей остаться и работать рядом со мной; мне пришлось согласиться, но ведь она устает. И теперь так каждый вечер. Мы засиживаемся дольше обычного -бессмысленно сначала идти спать, раз уж мы не прячемся друг от друга.

-- Но это чрезвычайно трогательно, все, что вы мне рассказываете! -вскричал я -- и я подумал: нет, никогда я не смогу с ним говорить о "Топях", напротив, -- и я прошептал: "Дорогой Ришар! поймите, что я очень хорошо понимаю ваши огорчения -- вы действительно очень несчастны".

-- Нет, мой друг, -- отвечал он мне, -- я не несчастен. Мне дано не так уж много, но для моего счастья не так уж много и надо; неужели вы думаете, что своей историей я хотел разжалобить вас? Любовь и уважение друг к другу -- вот что испытываем мы с Урсулой, работая по вечерам... Я ни на что не променял бы эту радость...

Мы довольно долго молчали; я спросил:

-- А дети?

-- Бедные дети! -- сказал он. -- Вот единственное, что причиняет мне боль: им бы надо на воздух, на солнце; вместо этого они чахнут в этих клетушках. Мне-то все равно; я уже стар; я ко всем этим вещам привык -- но мои дети лишены радости, и от этого я страдаю.

-- Это правда, -- ответил я, -- что у вас немного затхлый воздух; но стоит распахнуть окна, как с улицы влетают всякие запахи... И потом, есть же Люксембургский сад... Это даже сюжет для... -- Но тут же подумал: "Нет, я решительно не в силах говорить с ним о "Топях" -- и, не закончив своей реплики, я сделал вид, что погрузился в глубокое размышление.

Когда по истечении нескольких минут я принялся расспрашивать о его бабушке, Ришар сделал знак, что мы прибыли на место.

-- Юбер уже там, -- сказал он. -- В сущности, я вам ничего не объяснил... мне нужны были два гаранта, ну да тем хуже, вы обо всем прочтете в бумагах.

-- Полагаю, что вы знакомы, -- добавил Ришар, когда я пожимал руку своему большому другу. А он уже было начал: "Итак... что же "Топи"?" Я пожал ему руку крепче и тихо сказал: "Тсс! не сейчас! Вот останемся одни, тогда поговорим".

И как только бумаги были подписаны, мы с Юбером оставили Ришара и пошли вдвоем. Ему нужно было на лекцию по практическому акушерству, где-то рядом с Ботаническим садом.

-- Ну так вот, -- начал я. -- Ты помнишь про уток; Титир, говорил я, убил четыре. Однако он не имел права: ведь охота запрещена. Тут же явился священник и сказал Титиру: церковь с превеликим огорчением узнала, что он, Титир, ел уток; дичь -- это пища скоромная; люди чересчур неосторожны; грех поджидает их на каждом шагу; столько воздержаний человеку невмочь; лучше умерщвлять свою плоть; церковь знает замечательные, надежные способы, как это сделать. Я хочу вам предложить один из них, брат: ешьте, ешьте болотных червей.

Как только священник ушел, является доктор: вы поели утятины! Но разве вам не известно, что это очень опасно! В здешних болотах можно схватить жестокую лихорадку; ваш организм должен приспособиться; similia similibus*, Титир! Ешьте болотных червей (lumbiriculi limosi) -- в них сконцентрирована сила болот, к тому же это очень питательный продукт.

_______________

* Similia similibus (curantur) -- подобное подобным (излечивается). Принцип гомеопатии, который ее основоположник С. Ганеман взял эпиграфом к своему сочинению "Органон врачебного искусства". _______________

-- Тьфу! -- произнес Юбер.

-- Не так ли? -- продолжал я, -- все это страшно обманчиво; ты прав, тут всего лишь вопрос, как их наловить! Но самое удивительное -- в том, что Титир их все-таки пробует; через несколько дней он к ним привыкает; а потом сочтет, что у них замечательный вкус. Скажи! он тебе неприятен, Титир?!

-- Это счастливый человек, -- сказал Юбер.

-- Тогда поговорим о другом! -- воскликнул я в нетерпении. И, вдруг вспомнив, что я же собирался обеспокоиться отношениями Юбера и Анжель, я попробовал вызвать его на разговор: "Какая монотонность! -- начал я после недолгого молчания. -- Никаких событий! Надо бы хоть чуть-чуть встряхнуться в этой жизни. Но, конечно, чувства нельзя выдумать. Впрочем, я знаю только Анжель; мы с ней так и не смогли полюбить друг друга на всю жизнь: то, что я скажу ей сегодня вечером, я вполне мог бы ей сказать и накануне; никакого развития нет...

После каждой фразы я делал небольшую паузу. Он молчал. Тогда я машинально продолжил:

-- Мне-то все равно, поскольку я пишу "Топи", но что для меня невыносимо, так это то, что она этого состояния не понимает... Собственно, это и натолкнуло меня на мысль написать "Топи".

Наконец Юбер возбудился:

-- Так зачем тебе ее волновать, раз она вполне счастлива?

-- Но она не счастлива, дорогой друг; она лишь думает, что счастлива, потому что не отдает себе отчета в своем состоянии; когда к обыденности добавляется слепота, подумай сам, это ведь еще печальней.

-- Ну а если ты откроешь ей глаза; если сумеешь сделать все, чтобы она почувствовала себя несчастной?

-- Это уже будет намного интересней; по крайней мере она перестанет быть самодовольной; она будет к чему-то стремиться.

Но больше я не смог узнать ничего, так как в этот момент Юбер пожал плечами и замолчал.

Через секунду он сказал:

-- Я не знал, что ты знаком с Ришаром.

Это был почти вопрос; я мог бы ему сказать, что Ришар -- это Титир, но так как я не признавал за Юбером никакого права презирать Ришара, то я всего лишь сказал: "Это очень достойный малый". И я дал себе обещание в порядке компенсации вечером поговорить о нем с Анжель.

-- Ну ладно, прощай, -- сказал Юбер, понимая, что разговор, по сути, окончен, -- я спешу, а ты шагаешь недостаточно быстро. Кстати, я не смогу сегодня в шесть часов вечера заглянуть к тебе.

-- Ладно, тем лучше, -- ответил я, -- хоть какое-то разнообразие.

Он ушел. Я вошел в сад один; я медленно направился к растениям. Я люблю эти места; я часто бываю здесь; все садовники меня знают; они показывают мне потайные уголки и принимают меня за ученого, так как, дойдя до водоемов, я располагаюсь тут недолго. Публике сюда доступа нет, и ухаживать за водоемами нет надобности; проточная вода бесшумно питает их. Растения здесь живут сами по себе; рои букашек плавают на воде. Я подолгу рассматриваю их; в какой-то мере именно это и побудило меня написать "Топи"; чувство бессмысленного созерцания, волнение, которое рождает во мне эта тихая серая живность. В тот день я написал от лица Титира:

Меня больше всего привлекают широкие ровные ландшафты, монотонные равнины, и я охотно пустился бы в дальние путешествия, лишь бы найти края, где много прудов, но я нашел их здесь, совсем рядом. Не верьте, что я печален; я не испытываю никакой грусти; я Титир и отшельник, и я так же люблю природу, как книгу, которая не отвлекает меня от дум. Ибо они печальны, мои думы; они серьезны, а другим кажется даже, что мрачны; я люблю их больше всего, вот почему и для прогулок я выбираю прежде всего равнины, заброшенные пруды, песчаные равнины. Там я прогуливаюсь с ними в тишине.

Почему мои думы печальны? Если бы они доставляли мне страдание, я задумался бы об этом давно. Если бы вы не дали мне повода это заметить, я бы, наверное, об этом даже не узнал, потому что зачастую они заняты множеством вещей, которые вас совершенно не интересуют. Они любят, например, возвращаться к этим строчкам; самые мелкие занятия доставляют им радость, но мне не имеет смысла даже называть вам эти занятия, настолько вы далеки от них...