Древневосточная литература - Тысяча и одна ночь. Том XV

• Название: Тысяча и одна ночь. Том XV
• Автор: Древневосточная литература
• Жанр: Сказка
• ISBN: 978-5-4467-3005-6

Книга сказок и историй 1001 ночи некогда поразила европейцев не меньше, чем разноцветье восточных тканей, мерцание стали беспощадных мусульманских клинков, таинственный блеск разноцветных арабских чаш.

«1001 ночь» – сборник сказок на арабском языке, объединенных тем, что их рассказывала жестокому царю Шахрияру прекрасная Шахразада. Эти сказки не имеют известных авторов, они собирались в сборники различными компиляторами на протяжении веков, причем объединялись сказки самые различные – от нравоучительных, религиозных, волшебных, где героями выступают цари и везири, до бытовых, плутовских и даже сказок, где персонажи – животные.

Книга выдержала множество изданий, переводов и публикаций на различных языках мира.

В настоящем издании представлен восьмитомный перевод 1929–1938 годов непосредственно с арабского, сделанный Михаилом Салье под редакцией академика И. Ю. Крачковского по калькуттскому изданию.

---

«Клянусь Аллахом, – сказал он про себя, – пропал весь мой труд! Но я непременно подожду и увижу, каково будет дело». И невольницы принесли еду и питьё и поели, а потом они вымыли руки и поставили Джамиле скамеечку, и она села на неё, а все невольницы ударили в музыкальные инструменты и запели волнующими голосами, которым нет подобных. И затем выступила старуха управительница и стала хлопать в ладоши и плясать, и невольницы оттащили её, и вдруг занавеска приподнялась, и вышла Джамила, смеясь. И Ибрахим увидел её, и на ней были украшения и одежды, и на голове её был венец, украшенный жемчугом и драгоценными камнями, и на шее – жемчужное ожерелье, а её стан охватывал пояс из топазовых прутьев, и шнурки на нем были из яхонта и жемчуга. И невольницы встали и поцеловали перед ней землю, а она все смеялась».

«И когда я увидел её, – говорил Ибрахим ибн альХасыб, – я исчез из мира, и мой ум был ошеломлён, и мысли у меня смешались, так меня ослепила её красота, которой не было на лице земли подобия. И я упал, покрытый беспамятством, а потом очнулся с плачущими глазами и произнёс такие два стиха:

«Я вижу тебя, и не отвожу я взора, Чтоб веки лик твой от меня не скрыли, И если бы я направил к тебе все взоры, Не мог бы объять красот я твоих глазами».

И старуха сказала невольницам: «Пусть десять из вас встанут, попляшут и споют». И Ибрахим, увидев их, сказал про себя: «Я желал бы, чтобы поплясала госпожа Джамила».

И когда окончилась пляска десяти невольниц, они подошли к Джамиле, окружили её и сказали: «О госпожа, мы хотим, чтобы ты поплясала в этом месте и довершила бы этим нашу радость, так как мы не видели дня, приятнее этого». И Ибрахим ибн аль-Хасыб сказал про себя: «Нет сомнения – открылись врата неба, и внял Аллах моей молитве!» А невольницы целовали ноги Джамилы и говорили ей: «Клянёмся Аллахом, мы не видели, чтобы твоя грудь расправилась так, как в сегодняшний день». И спи до тех пор соблазняли её, пока она не сняла верхнюю одежду и не осталась в рубахе из золотой ткани, расшитой всевозможными драгоценными камнями, и она показала соски, подобные гранатам, и открыла лицо, подобное луне в ночь полнолуния».

И Ибрахим увидел движения, каких не видал всю свою жизнь, и Джамила показала в своей пляске диковинный способ и удивительные новшества, так что заставила нас забыть о пляске пузырьков в чаше и напомнила о том, что тюрбаны на головах покосились[9]. И она была такова, как сказал о ней поэт:

Как хочешь, сотворена она, соразмерная,
По форме красы самой – не меньше и не длинней.
И, кажется, создана она из жемчужины,
И каждый из её членов равен луне красой.

Или как сказал другой:

Плясунья! Подобен иве гнущейся стан её,
Движенья её мой дух едва не уносят прочь.
Не сможет стоять нога, лишь только плясать начнёт
Она, словно под ногой её – пыл души моей.

«И когда я смотрел на неё, – говорил Ибрахим, – её взгляд вдруг упал на меня, и она меня увидела, и когда она на меня взглянула, её лицо изменилось, и она сказала невольницам: «Пойте, пока я не приду к вам», – а затем направилась к ножу, величиной в пол-локтя, и, взяв его, пошла в мою сторону. И потом она воскликнула: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!» И когда она подошла ко мне, я исчез из мира, И, увидев меня и столкнувшись со мной лицом к лицу, Джамила выронила из руки нож и воскликнула: «Хвала тому, кто вращает сердца!» И затем она сказала: «О юноша, успокой свою душу! Ты в безопасности от того, чего боишься». И я начал плакать, а она вытирала мне слезы рукой и говорила: «О юноша, расскажи мне, кто ты и что привело тебя в это место». И я поцеловал ей руку и схватился за её подол, и она сказала: «Нет над тобой беды! Клянусь Аллахом, мой глаз не наполнится памятью о ком-нибудь, кроме тебя. Скажи мне, кто ты».

«И я рассказал ей свою историю от начала до конца, – говорил Ибрахим, – и она удивилась и сказала: «О господин мой, заклинаю тебя Аллахом, скажи мне, не Ибрахим ли ты, сын аль-Хасыба?» И он ответил: «Да». И она припала ко мне и сказала: «О господин мой, это ты сделал меня не охочей до мужчин. Когда я услышала, что в Каире находится мальчик, красивей которого нет на всей земле, я полюбила тебя по описанию, и к моему сердцу привязалась любовь к тебе из-за того, что до меня дошло о твоей ослепительной красоте, и я стала с тобой такова, как сказал поэт:

В любви перегнало ухо взоры очей моих –
Ведь ухо скорее глаз полюбит порою.

Да будет же хвала Аллаху, который показал мне твоё лицо! Клянусь Аллахом, если бы это был кто-нибудь другой, я распяла бы садовника, и привратника хана, и портного, и всех, кто с ними связан».

И затем она сказала мне: «Как бы мне ухитриться, чтобы ты что-нибудь поел без ведома невольниц?» И я сказал ей: «Со мною то, что мы будем есть и пить». И я развязал перед ней мешок, я она взяла курицу и стала класть куски мне в рот, и я тоже клал ей куски в рот, и когда я увидел, что она это делает, мне показалось, что это сон. И затем я поставил вино, и мы стали пить, и при всем этом она была подле меня, а невольницы пели. И мы делали так с утра до полудня, а затем она поднялась и сказала: «Поднимайся теперь и приготовь себе корабль и жди меня в таком-то месте, пока я к тебе не приду. У меня истощилось терпение переносить разлуку с тобой». – «О госпожа, – ответил я ей, – у меня есть корабль, и он – моя собственность, и матросы наняты мной, и они меня ожидают». – «Это и есть то, чего я хочу», – сказала Джамила. И затем она пошла к невольницам…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Девятьсот пятьдесят восьмая ночь

Когда же настала девятьсот пятьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что госпожа Джамила пошла к невольницам и сказала им: «Поднимайтесь, мы пойдём во дворец». И они спросили: «Как же мы уйдём сейчас – ведь у нас обычай проводить здесь три дня?» – «Я чувствую на душе великую тяжесть, как будто я больна, и боюсь, что это будет для меня тягостно», – отвечала Джамила. И невольницы сказали: «Слушаем и повинуемся!» И надели свои одежды, а потом они пошли к берегу и сели в лодку. И садовник подошёл к Ибрахиму (а он не знал о том, что с ним случилось) и сказал: «О Ибрахим, нет тебе удачи в том, чтобы насладиться её видом. Она обычно остаётся здесь три дня, и я боюсь, что она тебя увидела». – «Она меня не видела, и я не видел её – она не выходила из домика», – сказал Ибрахим. «Твоя правда, о дитя моё, – сказал садовник. – Если бы она тебя увидела, мы бы, наверное, погибли. Но побудь у меня, пока она не придёт на следующей неделе, ты её увидишь и насмотришься на неё досыта». – «О господин мой, – сказал Ибрахим, – у меня есть деньги, и я за них боюсь. Со мной люди, и я боюсь, что они найдут моё отсутствие слишком долгим». – «О дитя моё, – сказал садовник, – мне тяжело с тобой расстаться!»

И он обнял его и простился с ним, и Ибрахим отправился в хан, в котором он стоял, и встретился с привратником хана, и взял свои деньги. И привратник хана спросил его: «Добрые вести, если хочет того Аллах?» И Ибрахим ответил ему: «Я не нашёл пути к тому, что мне нужно, и хочу возвратиться к моим родным». И привратник хана заплакал, и простился с ним, и понёс его вещи, и довёл его до корабля, и потом Ибрахим направился к тому месту, о котором ему говорила Джамила, и стал её там ждать.

И когда спустилась ночь, девушка вдруг подошла к нему в облике мужественного человека с круглой бородой, и её стан был перехвачен поясом, и в одной руке у неё был лук и стрела, а в другой – обнажённый меч. «Ты ли сын аль-Хасыба, правителя Египта?» – спросила она. И Ибрахим ответил: «Это я». И она воскликнула: «Какой же ты негодяй, что пришёл портить царских дочерей! Иди поговори с султаном!»

«И я упал, покрытый беспамятством, – говорил Ибрахим, – а матросы – те умерли в своей коже от страха. И когда девушка увидела, что меня постигло, она сняла с себя эту бороду, бросила меч и развязала пояс, и я увидел, что это госпожа Джамила, и сказал ей: «Клянусь Аллахом, ты разрубила мне сердце!» И затем я сказал матросам: «Ускорьте ход корабля!» И они распустили паруса и ускорили ход, и прошло лишь немного дней, и мы достигли Багдада. И вдруг я увидел, что у берега стоит корабль. И когда матросы, которые были там, увидели нас, они закричали матросам, бывшим с нами: «О такой-то и такой-то, поздравляем вас с благополучием!» И они направили свой корабль к нашему кораблю, и мы посмотрели и вдруг видим – в нем Абу-ль-Касим ас-Сандалани! И, увидев нас, он воскликнул: «Это то, чего я хотел. Идите под охраной Аллаха, а я хочу отправиться по одному делу». А перед ним стояла свечка, и он сказал мни: «Хвала Аллаху за благополучие! Исполнил ли ты своё дело?» И я ответил «Да». И ас-Сандалани приблизил к нам свечку, и когда Джамила увидела его, её состояние изменилось, и цвет её лица пожелтел, а ас-Сандалани, увидев её, воскликнул: «Идите в безопасности, хранимые Аллахом, а я пойду в Басру по делу сутана. Но подарок следует тому, кто пришёл».