Борис Вахтин - Портрет незнакомца. Сочинения

• Название: Портрет незнакомца. Сочинения
• Автор: Борис Вахтин
• Издательство: Журнал «Звезда»
• Жанр: Публицистика
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7439-0149-4

В книге представлена художественная проза и публицистика петербургского писателя Бориса Вахтина (1930–1981). Ученый, переводчик, общественный деятель, он не дожил до публикации своих книг; небольшие сборники прозы и публицистики вышли только в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Тем не менее Борис Вахтин был заметной фигурой культурной и литературной жизни в 1960–1970-е годы, одним из лидеров молодых ленинградских писателей. Вместе с В. Марамзиным, И. Ефимовым, В. Губиным, позднее — С. Довлатовым создал литературную группу «Горожане». Его повесть «Дубленка» вошла в знаменитый альманах «МетрОполь» (1979). По киносценарию, написанному им в соавторстве с Петром Фоменко, был снят один из самых щемящих фильмов о войне — телефильм «На всю оставшуюся жизнь» (1975). Уже в 1990-е годы повесть «Одна абсолютно счастливая деревня» легла в основу знаменитого спектакля Мастерской Петра Фоменко.

---

Такова программа, таковы были цели.

Ни одно из перечисленных выше программных положений не выполнено и не будет выполнено к 1980 году.

Ни одно.

И напрасно крупными буквами в 1961 году заявили: «Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»

Не будет. Ни нынешнее, ни — с уверенностью можно сказать — следующее. Завидовать внукам и правнукам нашим нечего, если дела будут идти так, как идут.

Из года в год миллионными тиражами печатается программа. Из песни слова не выкинешь, и перепечатываются и такие ее пункты, которые вызывают только улыбку:

«Шире и глубже развивать мичуринское направление в биологической науке, которое исходит из того, что условия жизни являются ведущими в развитии органического мира».

«Советская литература, музыка, живопись, кинематография, театр, телевидение, все виды искусства достигнут новых высот в развитии идейного содержания и художественного мастерства».

Программа поражает честностью — никаких оговорок не сделано, никаких лазеек не оставлено на случай невыполнения. Разве что сказано: «Осложнение международной обстановки и вызываемое этим необходимое увеличение затрат на оборону может задержать реализацию планов подъема благосостояния народа». Что ж, естественно. Но — не осложнилась с 1961 года международная обстановка, наоборот, согласно официальным заявлениям — упростилась. Разрядка происходит.

Удивительный документ.

Почему он кажется мне таким странным? Нет, не потому, что обещания не выполнены и звучат сейчас забавно — никто из серьезных людей и не ждал, что они будут выполнены. И не потому, что текст программы продолжают печатать и сейчас, когда очевиден провал намеченного на первое десятилетие (по 1970 год). Понятно, что печатают — куда же деваться? Новую, четвертую, составлять программу партии, эту, третью, не выполнив? Вот в 1980 году, ужо, может быть, составят — цифры выбросят, слова сохранят.

Нет, такие обстоятельства мы особенно странными в нашем отечестве не находим.

Самым, на мой взгляд, странным в программе КПСС, принятой в октябре 1961 года, является то, что она была выполнима. Да, наша страна могла выйти на первое место в мире по объему производства на душу населения. Да, наш народ мог стать самым зажиточным и свободным народом на земле.

Но — не вышла страна.

Но — не стал народ.

Обернулась программа правящей партии — утопией. И получилось так, что именно утопией руководствовалась и продолжает руководствоваться мощная организация, включающая несколько миллионов человек, централизованная, с почти армейской дисциплиной, бесконтрольно решающая все вопросы управления страной.

Правящая партия не смогла предложить народу реальную программу, не смогла наметить способы решения стоящих перед страной задач.

Это правящая партия. А оппозиция?

Странные документы христианской оппозиции

Прежде всего оговоримся, что оппозиция — понятие расплывчатое. Порой начинает казаться, что каждый интеллигент в нашей стране — сам себе партия, что сколько инакомыслящих — столько и программ. К счастью, это не так. Все оппозиционные настроения в стране объединяет общее понимание необходимости реформ, а сейчас выделились два главных и наиболее сильных направления: либеральное (Сахаров) и христианское (Солженицын и Шафаревич). Есть талантливые писатели, у которых несомненно существует собственная позиция (Максимов, Синявский), но они эту позицию высказывают преимущественно в критике.

В среде оппозиции много оттенков, много споров, много столкновений, много порой ругани в худших традициях нашего прошлого. Точек зрения не счесть, но программных документов мало. Дело, как мне кажется, в том, что оппозиция не является у нас политическим движением, она скорее напоминает великое студенческое движение второй половины шестидесятых годов, охватившее почти весь мир, — у студентов не было политической программы, не было сколько-нибудь прочной массовой организации, студенты открещивались (как и «новые левые») от социал-демократического и большевистского опыта строительства политических партий. В этом наша оппозиция идет, пожалуй, еще дальше студентов и — «новых левых», — она свой печатный орган, журнал «Континент», создала, провозгласила и издает как внеполитический журнал.

Но многообразие взглядов, точек зрения и предложений оппозиции померкло сразу же с выходом в свет сборника «Из-под глыб» и статьи Сахарова «О стране и мире». В первом в статьях Солженицына и Шафаревича сформулирована христианская программа; во второй — либеральная. Обратимся к ним и посмотрим, что они предлагают стране.

Солженицын отвергает западную парламентскую систему «как единственный выход для нашей страны». Почему же?

Он считает, что в последние десятилетия стали явными опасные, если не смертельные пороки этой демократии: «…когда отсутствие этической основы для партийной борьбы сотрясает сверхдержаву; когда в осуществлении своих свобод группы лиц, организации и гражданские слои теряют чувство ответственности перед национальным целым; когда безграничная свобода дискуссий приводит к разоружению страны перед нависающей опасностью и к капитуляции в непроигранных войнах; когда исторические демократии оказываются бессильны перед террором наглых одиночек. Сегодня западная демократия — в политическом кризисе и в духовной растерянности!»

Это очень важное положение — много лет для многих наших граждан западная демократия рисовалась чуть ли не райским блаженством, да, впрочем, и сейчас многим рисуется. И вот Солженицына эта демократия не устраивает — с оговоркой, что как единственный выход.

Такое отношение к западной демократии, повторяю, чрезвычайно важно. Что там, на Западе, не рай — мы, конечно, знали; что искать образцов общественного устройства где-то вне своей собственной истории, культуры и традиции бесполезно — в общем тоже, с грехом пополам, догадывались; но такой критики западной демократии еще вроде бы не слышали.

Попробуем пристальнее вчитаться в приведенную только что цитату.

Что значит «в последние десятилетия»? Это после второй мировой войны? Очевидно, так. И только тогда исчезли этические основы для партийной борьбы? Или только тогда их отсутствие стало сотрясать некую «сверхдержаву»? Ясно, что речь идет о США. Но там партийная борьба никогда на этической основе и не велась — достаточно почитать американских писателей, чтобы в этом убедиться. Эта борьба всегда там велась с совершенным забвением «этических основ». Значит, новое только то, что сотрясает? Или что — сверхдержаву? Ведь несверхдержавы эта борьба трясла и трясет — например, в послевоенной Франции, в догитлеровской Германии (на волнах такой безнравственной партийной борьбы Гитлер и выплыл к власти). Скорее всего, речь идет об уотергейтском деле — но этот скандал лишь укрепил демократию, развил ее, укрепил сверхдержаву.

А где и какие группы лиц, организации и гражданские слои потеряли в осуществлении своих свобод чувство ответственности перед национальным целым? Надеюсь, речь не идет о крайностях негритянского движения в США? Ведь и в этом случае негры «в осуществлении своих свобод» укрепили национальное целое, хотя еще продолжают страдать от неравенства — может быть, именно из-за чувства ответственности перед национальным целым. Во всяком случае в Африку не бегут — значит, либо им в Америке лучше, либо чувствуют Америку своим отечеством.

Наш национальный опыт учит нас, что «безграничная свобода дискуссий» — это хорошо; что хорошо, когда общество предпочитает страдать от наглости одиночек, но не хватает подряд без разбора правого и виноватого, чтобы этих «наглых одиночек» отыскать; что хорошо, когда группы лиц, а тем более организации, а еще тем более целые гражданские слои «теряют чувство ответственности перед национальным целым» (кто его представляет, это национальное целое?!).

В главном Солженицын прав — нам не годится западный образец, но не годится не потому, что в нем что-то плохо или что-то хорошо, а потому и только потому, что этот образец — чужой. Сколько ни напяливала Россия на себя чужую одежку, всегда она приходилась ей не впору.

И как это по-русски — писать, что западная демократия нынче «в политическом кризисе и в духовной растерянности»! Как будто были сколь-нибудь длительные периоды в жизни человеческого рода (или отдельной нации, или — даже! — отдельного человека), когда не было бы этого самого «кризиса» и этой самой «растерянности»! Удивительный мы народ! Сколько нас история терзает, мучит, учит, гнет и давит, а мы все мечтаем об отсутствии «кризиса и растерянности»! И маскируем от самих себя страдания от своих кризисов и растерянности уверенной критикой других. К счастью, у Солженицына это проскальзывает редко, хотя приводит к тому парадоксу, что он не в силах понять тех людей на Западе, которые оскорбляются несправедливостью в своих странах — не в силах, как мне кажется, потому, что по сравнению с несправедливостями собственного отечества те, западные, несправедливости кажутся ему пустяками. Боюсь, что так недалеко до попыток взвешивать нравственность на весах или мерять ее сантиметрами и километрами.