Рейнолдс Прайс - Земная оболочка

• Название: Земная оболочка
• Автор: Рейнолдс Прайс
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1980

Роман американского писателя Рейнольдса Прайса «Земная оболочка» вышел в 1973 году. В книге подробно и достоверно воссоздана атмосфера глухих южных городков. На этом фоне — история двух южных семей, Кендалов и Мейфилдов. Главная тема романа — отчуждение личности, слабеющие связи между людьми. Для книги характерен большой хронологический размах: первая сцена — май 1903 года, последняя — июнь 1944 года.

---

Не отводя глаз от пустынной улицы, Ева потрогала цепь от качели — старую, заржавленную коровью цепь. Она осторожно перещупала с десяток звеньев — теперь рука до утра будет пахнуть ржавчиной.

— А ты уверен, что Хатч захочет переселиться туда?

— Да.

— Ты уже спрашивал его?

— Я сказал ему.

— И он согласен жить с тобой в этой развалюхе?

— Он готов уехать и подальше. Он ведь растет.

— Как он тебе это сказал? — спросила Ева.

Роб никогда прежде не поднимал против нее настоящего оружия, да и не было у него никогда такого оружия. Она смотрела на дорогу, лица ее не было видно, и он усомнился: есть ли оно у нее сейчас, да и трогает ли ее это сколько-нибудь. Нужен ли ей Хатч, как еще один объект для забот — понянчится с ним недолго, а потом вздохнет облегченно — или он для нее нечто большее? Роб не захотел узнавать, пощадил ее. — Я говорю о нашей поездке, — сказал он. — Только о поездке. Хатч хочет, чтобы она продолжалась подольше, он хочет поехать в Гошен, увидеть дом своей матери.

— И ты поедешь?

— Едва ли. У нас хватит бензина съездить в Ричмонд и на день к морю; разве что заедем по дороге в Джеймстаун.

— Пусть он съездит, — сказала Ева. — Пусть посмотрит дом своей матери. Рейчел этого заслуживает.

Он соврал: Хатч вовсе не просился в Гошен, но отступать было поздно. — Что ты хочешь сказать?

— Хочу сказать, что он последнее время все спрашивает о ней; прежде не спрашивал. Очень долго вообще не упоминал ее имени. Начал он с год назад, с Сильви. Она сказала мне как-то вечером: «Мисс Ева, Хатч спросил меня, сколько лет было бы его маме». Я велела ей в следующий раз послать его ко мне, я ему все скажу, но он больше ее не спрашивал. Наверное, от Рины узнал, только она ведь мне не скажет.

— Я расскажу ему все, что его заинтересует, — сказал Роб.

— Будь осторожен, — заметила Ева. — Детям нельзя давать почувствовать, что их в чем-то винят.

— Тут ты права, как никогда, — сказал Роб. — По-моему, я об этом где-то слышал. — Он почувствовал вдруг страшное утомление: беспокойная ночь у Сильви, сегодняшний день с его бурной сменой впечатлений, мысли о завтрашнем дне и поездке на север по палящей жаре. Он сказал, вставая: — Извини меня, пожалуйста, я что-то совсем раскис.

— Еще рано, — сказала Ева. — Ты же все равно не уснешь.

— Хоть полежу спокойно, — ответил он. — Пусть глаза отдохнут. Помочь тебе запереть двери?

— Не надо. Я дождусь Рины. Она все еще в кухне. Наверное, селедки оказывают сопротивление.

— Она их одолеет, — сказал Роб.

— Нимало не сомневаюсь, — сказала Ева.

Он не наклонился поцеловать ее, но, повернувшись к ней лицом, медленно поднял правую руку до уровня плеча и ладонью, показавшейся широкой и темной, сделал приветственный жест, словно повстречал незнакомца после долгих скитаний в неприступных горах.

Или словно свидетель в суде, дающий присягу говорить правду и только правду. Ева восприняла это именно так. — В чем ты присягаешь? — спросила она.

Не меняя позы, он с удивлением посмотрел на нее.

— Только Библии не хватает.

— В том, что искуплю свою вину, — сказал Роб. — Хотя бы частично.

— Ты никогда не причинял мне зла. Возвращайся сюда, — сказала Ева.

Больше сказать ему было нечего. Он понимал, что уже никогда ему не суждено ощутить с большей уверенностью свое право на жизнь. Теперь можно жить дальше и искупать прошлое. Он так же медленно опустил руку, повернулся, вошел в дом, поднялся наверх, туда, где спал его сын, — главное его достижение. Разделся и быстро уснул, уносимый вдаль теплым баюкающим потоком.

15

Он проснулся на рассвете около шести часов — тишину нарушало только пение птиц: никаких звуков внизу, Ринина дверь еще заперта. Хатч спал так тихо, что Роб приподнялся и посмотрел — жив ли. Сын лежал на самом краю кровати, сбив простыню и подсунув под щеку стиснутые руки; полуоткрытый рот, казалось, не дышал, но грудная клетка с редко обозначенными ребрами ритмично поднималась и опускалась, — значит, все-таки жив. Не отводя глаз от Хатча, Роб повторил привычную молитву: «Да будет воля твоя!» — затем встал и, как был в трусах и майке, подошел к столу и, не перечитывая написанного накануне, продолжил письмо.

«Я прекрасно понимаю, ты ждешь уже много лет, — не забывай, что и я ждал все это время — и те немногие радости, которыми я мог тебя вознаградить, ты принимала, таясь от всех. И как же мало их было! Все же я прошу тебя: потерпи еще немного! Самый последний раз. Тогда, надеюсь, я смогу дать тебе лучшее, на что способен: окончательный ответ. Это будет безусловное „да“ или безусловное „нет“. Как ты и просила.

Сказать „да“ я могу по той простой причине, что с самого детства мы с тобой испытывали взаимную приязнь; кроме того, теперь я наконец могу оторваться от прошлого и официально просить тебя соединить свою жизнь с моей, чтобы вместе пройти остаток отпущенного нам земного пути, разделяя пополам радости и горести (предпочтительно радости, поскольку горестей ты и без того хлебнула со мной немало). К тому же я всегда скучаю без тебя — так было и так, наверное, всегда будет. И, наконец, я благодарен тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Мне бы очень хотелось, чтобы ты поверила мне, я готов жизнь положить, только бы ты поверила.

Если же я скажу „нет“, то это будет значить лишь одно: я не сумел придумать, как мне жить между Хатчем и тобой, чтобы никому из вас не было обидно. Вспомни, девять лет назад я укатил, оставив его — пятилетнего мальчика — в доме, способствовавшем развитию моих комплексов, и видел его с тех пор лишь мимолетно, являясь в качестве Деда Мороза (с грошовыми подарками и порой нетвердого на ногах). Во время нашей предстоящей поездки я постараюсь выяснить, что я могу дать ему — что ему может понадобиться из того, что у меня есть — и с чем я уже опоздал. Не исключено, что я вовсе и не нужен ему и все это только мое воображение.

Ты сказала — неделя! Я напишу тебе по истечении этого срока или постараюсь дозвониться; но исчерпывающего, твердого ответа через неделю у меня еще не будет. Может статься, и через несколько недель не будет и этот срок отодвинется даже до осени, когда мы с сыном устроимся жить отдельно. Если для тебя это слишком поздно, напиши мне сразу же (адресуй письмо Полли в Ричмонд); и на случай, если мы никогда больше не встретимся наедине, я могу сказать уже сейчас, что благодарен тебе по гроб жизни. Ты была мне незаменимым помощником. Ты неповинна в моих непрестанных бедах, не будь тебя, они захлестнули бы меня окончательно. Может, туда мне и дорога? В надежде, что все-таки нет.

Всегда твой, Роб». 16

Запечатав конверт и надписав его, он услышал, как в своей комнате кашлянула Рина, — этим она неизменно начинала день; стало слышно, как она проворно одевается — пожалуй, это единственный случай увидеть ее один на один. Он быстро натянул брюки, взял бритвенный прибор и вышел в коридор. Ее дверь была закрыта, он подошел и прислушался — полная тишина. Неужели она все-таки ускользнула? Или умерла внезапно, без напутствия, не дождавшись благодарности? Он приоткрыл дверь. Постель была застелена, но самой Рины нигде не было видно. Он глубоко вздохнул.

Рина прошептала: — Входи! — Она сидела у окна в плетеном кресле, спиной к двери.

Роб вошел и притворил за собой дверь. — Я шел бриться, — сказал он, — и мне послышались какие-то шорохи в твоей комнате. А потом все стихло.

Она повернулась вместе с креслом к нему. — Иди сюда, садись, — и, наклонившись, указала ему место на своей кровати.

Роб подошел и сел. — Готовы мои селедки?

— Всему свое время, — сказала она. На коленях у нее лежала открытая Библия (до этого он в жизни не видел ее за чтением Библии). — Это твоя, — сказала она. — Библия и правда была его: принадлежала когда-то его бабушке и была подарена ему дедом лет тридцать тому назад, когда он научился читать. — В прошлом году я взяла ее во временное пользование. Она лежала у тебя в комнате.

— Наверное, мне следовало забрать ее с собой. Глядишь, легче жилось бы.

— Все может быть, — согласилась она.

— А тебе она помогает?

Рина посмотрела на Библию — книгу первых христиан. — От чего? — спросила она.

Он вспомнил смерть ее отца, их встречу в гостиной. — Ты когда-то говорила о покое. Надеюсь, ты нашла его.

Она задумалась на минуту, затем с улыбкой посмотрела на него. — О нет! — сказала она. — Но его вовсе не нужно искать; он приходит сам, он приходит, — она заглянула в Библию и прочла ему стих. «Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь с упованием ожидает откровения сынов Божьих».