Игорь Суриков - Сапфо

• Название: Сапфо
• Автор: Игорь Суриков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Филология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03851-6

Сапфо — фигура, известная, наверное, всем. Она — первая не только в Древней Греции, но и во всей истории человечества женщина-поэтесса, автор многих замечательных лирических стихотворений, вошедших в золотой фонд мировой литературы. О жизни Сапфо известно немного, но даже из этих скудных сведений видно, что она была, помимо прочего, неординарной, талантливой личностью. Самой Сапфо, ее творчеству, ее эпохе посвящена эта книга, в которой — в связи с судьбой героини — подробно говорится и о положении женщин в античном греческом мире в целом.

знак информационной продукции 16+

---

Чувствуется, вот именно тут-то поссорились Алкей и Питтак. О последнем все-таки буквально назрело рассказать подробнее. Что ни говорить, Митилена времен Сапфо и Алкея — это в первую очередь Митилена Питтака, фигуры первой величины в истории архаической Греции. И, напомним, помимо всего прочего, Питтак был признан одним из Семи мудрецов — высокая честь, выше уже почти некуда! Именно поэтому, кстати, биографию Питтака и сохранил для нас Диоген Лаэртский: первая книга его труда о философах посвящена исключительно Семи мудрецам.

«Питтак, сын Гиррадия, из Митилены» — так начинается это жизнеописание (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. I. 74). Здесь, судя по всему, позднеантичным писателем допущена небольшая ошибка. По данным Алкея, отца Питтака звали не Гиррадием, а Гирром. А этим данным, естественно, с куда большим основанием можно доверять: Алкей являлся современником Питтака, а Диоген Лаэртский жил много веков спустя.

В любом случае, перед нами — имя, звучащее явно как-то не по-гречески. Ситуация разъясняется уже буквально следующей фразой Диогена Лаэртского: «отец его (Питтака. — И. С.)… был фракиец». Таким образом, персонаж, о котором идет речь, был лицом смешанного, греко-«варварского» происхождения. Это совершенно не обязательно должно означать, что он принадлежал к простолюдинам. Скорее наоборот: гречанку-митиленянку могли выдать замуж за представителя знатного фракийского рода.

Диоген Лаэртский, упомянув далее, что Питтак «с братьями Алкея низложил лесбосского тирана Меланхра» (об этом мы уже знаем), и рассказав о том, как он убил в войне с афинянами их командира Фринона (данное свидетельство тоже цитировалось выше), продолжает: «С тех пор Питтак пользовался у митиленян великим почетом, и ему была вручена власть. Он располагал ею десять лет; а наведя порядок в государстве, он сложил ее и жил после этого еще десять лет» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. I. 75).

На самом деле всё было не так просто: перед тем как Питтак получил в свои руки бразды правления, имели место еще несколько эпизодов гражданской смуты. Перед тем, как к ним перейти, приведем из того же труда несколько штрихов, характеризующих личность Питтака.

Он «имел жену знатнее себя — сестру Драконта, сына Пенфила, высокомерно презиравшую его. Алкей обзывал его “плосконогом»”, потому что он страдал плоскостопием и подволакивал ногу; “лапоногом”, потому что на ногах у него были трещины, называемые “разлапинами”;…“пузаном” и “брюханом” — за его полноту; “темноедом”, потому что он обходился без светильника; “распустехой”, потому что он ходил распоясанный и грязный. Вместо гимнастики он молол хлеб на мельнице…» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. I. 81).

Выпады Алкея против Питтака нам уже встречались. Они, конечно, глубоко несправедливы, продиктованы личной неприязнью. Но и в общем-то весь только что процитированный пассаж рисует интересующего нас лесбосца в не слишком выгодном свете. Так, может быть, мы все-таки ошибаемся, относя его к аристократической элите? Не был ли он на самом деле «плебеем», мельником? Есть и такая точка зрения.

Да, Питтак молол на мельнице. Но, судя по всему, не для того, чтобы заработать, а в качестве своеобразного развлечения. В частности, он продолжал этим заниматься даже и тогда, когда стал правителем полиса, хотя уж тогда-то ему, конечно, не приходилось думать о добывании хлеба насущного. На Лесбосе еще долго после этого бытовала народная песня, включавшая такие слова:

Мели, мельница, мели,
Так ведь мелет и Питтак,
Царь великой Митилены!

(Плутарх. Моралии. 157е)

Странноватое, конечно, хобби, не очень-то подходящее для представителя знати. Питтак, как видим, и в целом в повседневном быту вел себя, так сказать, антиаристократически. Обходился без светильника, ходил распоясанный и грязный… Да к тому же и босиком, коль скоро другим были видны трещины у него на ступнях. Это и вправду образ жизни, характерный для последнего бедняка.

Но, думается, тут перед нами сознательная позиция. Питтак, видимо, презирал аристократические ценности и сопряженную с ними модель поведения, потому-то и отвергал ее. Иными словами, поступал в точности так, как полтора века спустя поступал великий афинянин Сократ. Тот ведь тоже жил максимально непритязательно; его часто называют «босоногим мудрецом», а ведь этот эпитет, кстати, с тем же успехом можно было бы дать и Питтаку. В результате Сократа тоже очень часто, почти всегда (и ошибочно!) считают выходцем из простонародья, в то время как в действительности его происхождение было достаточно знатным[120].

Возвращаясь к Питтаку, можно, правда, обратить внимание еще и на то, что он «имел жену знатнее себя». Но и это тоже ровным счетом ни о чем не говорит. Вспомним, что эта его жена была дочерью некоего Пенфила. А это означает, что она принадлежала к роду Пенфилидов — самому элитарному в полисе, бывшему царскому. Уже поэтому по отношению к женщине из этого рода абсолютно любой митиленянин, кто бы ни стал ее мужем, оказывался менее знатным.

В ходе смут, начавшихся на Лесбосе после свержения Меланхра, к власти уже вскоре удалось прийти новому тирану — Мирсилу. По мнению Г. Берве[121], этот последний тоже был из Клеанактидов и ранее являлся одним из сподвижников Меланхра. Когда правление того было насильственно прервано, Мирсил то ли был изгнан, то ли сам бежал, но уже через несколько лет сумел вернуться на родину и установить собственную тиранию.

Возможно, его успех был связан с тем, что в Митилене остро воспринимались внешнеполитические трудности — неудачи в борьбе с афинянами за Сигей. Потому-то междоусобица и не прекращалась. Впрочем, не смог прекратить ее и Мирсил. Непохоже, что положение (по крайней мере вначале) его было прочным, а сам он завоевал популярность в среде лесбосской аристократии.

Алкей с братьями и Питтак на первых порах еще сообща боролись против этого нового режима единоличной власти. Скорее всего, именно тогда ими и были даны взаимные клятвы, о которых упоминалось в предыдущей главе (и цитировалось соответствующее алкеевское стихотворение). Между прочим, в клятвах между союзниками нужда возникает тогда, когда подлинного доверия уже нет…

И неудивительно, что в какой-то момент пути Алкея и Питтака разошлись самым решительным образом. Их гетерия запланировала переворот, но заговор был раскрыт, и его участники в большинстве своем вынуждены были обратиться в бегство. Такая судьба постигла и Алкея. Но не Питтака! Этот последний внезапно перешел на сторону Мирсила и в дальнейшем входил в его ближнее окружение.

Ну как тут было лесбосскому лирику не возненавидеть бывшего друга и союзника, оказавшегося в стане противников? Да и нам теперь, признаться, очень хотелось бы получить какое-нибудь объяснение подобному поведению Питтака. За многое его порицали, за что-то, возможно, и заслуженно, — но при всём том он как-то не производит впечатления беспринципной личности, этакого «политического флюгера».

Можно, конечно, только гадать, какими соображениями руководствовался Питтак, столь резко меняя курс. Один из возможных (а на наш взгляд, даже наиболее вероятных) вариантов таков. Питтак — а он, будучи, бесспорно, умным человеком, прекрасно понимал, что город пресыщен многолетней смутой, — посчитал Мирсила человеком, который сможет исправить ситуацию. Выражаясь современным языком, сделал на него ставку.

Если действительно так оно и было, то Питтак, похоже, имел основания для своего поступка. О Мирсиле, вообще говоря, отрицательных отзывов почти нет. Не считая, конечно, выпадов Алкея — но уж Алкей-то, как мы неоднократно видели, ругал чуть ли не всех и каждого. А правление Мирсила, по мнению такого авторитетного специалиста, как Г. Берве, было умеренным и не имело деспотического характера; в результате этот тиран сумел со временем сделать свою власть устойчивой и приобрести немалое количество сторонников[122]. В числе последних был теперь и Питтак, который мог ведь рассуждать, в частности, и так: тирания, хоть как-то обеспечивающая стабильность и порядок, все-таки лучше, чем постоянный хаос междоусобиц.

«Умеренный тиран» — для нас подобное выражение звучит парадоксом, оксюмороном. Но это только потому, что само слово «тиран» со времен древних греков изменило свое значение. Ныне оно содержит однозначно негативные обертоны, его относят к жестокому, склонному к террору и репрессиям правителю-самодуру. А вот в архаической Элладе этот термин был еще нейтральным в этическом плане. Тираном (в отличие от царя) называли любого монарха, который пришел к власти не законным путем (то есть получив ее по наследству), а посредством захвата, узурпации. Но это еще ничего не говорит о том, как такое лицо своей властью будет пользоваться. Совершенно не исключено, что и на пользу государству.