Валерий Шамбаров - «Пятая колонна» Советского Союза

• Название: «Пятая колонна» Советского Союза
• Автор: Валерий Шамбаров
• Жанр: Публицистика
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906880-68-0

Новая работа известного писателя-историка Валерия Шамбарова продолжает цикл его исследований о силах и группировках, в разные эпохи содействовавших внешним врагам нашей страны. Она охватывает период от образования СССР до его расчленения и разделения. Троцкисты и бухаринцы, участники подпольных антисоветских организаций, власовцы, бандеровцы, диссиденты, заговорщики и агенты влияния в партийной верхушке, загадки катастрофических зигзагов «хрущевщины», теневые процессы «застоя», творцы разрушительных «перестроек» — обо всем этом расскажет читателю книга «„Пятая колонна” Советского Союза».

---

Суд учел, что каких-либо конкретных диверсий участники подпольных кружков не совершали. Поэтому приговоры они получили относительно мягкие, на смерть не осудили никого. Но некоторые контакты подсудимых с Бухариным все же обнаружились. Суханов показал, что встречался с ним, возлагал на него большие надежды: «Но правые не выступили и уклонились от борьбы. Я высказал по этому поводу Бухарину свою досаду и мнение, что правые выпустили из рук собственную победу. Я сравнивал при этом правых с декабристами… Бухарин отвечал мне, что я ничего не разумею… События развиваются в направлении, им указанном… В будущем предстоит перевес отрицательных сторон проводимого курса над положительными, только тогда можно говорить о победе его принципов». Показания против Бухарина дал и профессор Рамзин. Но когда Сталин сообщил об этом Николаю Ивановичу, тот ответил оскорбленным письмом, назвал обвинения «гнусной и низкой провокацией, которой ты веришь». Среди знакомых распустил даже слух, что помышляет о самоубийстве, и вопрос замяли.

Но здесь следует отметить один немаловажный момент. Сталин уже понял, что в руководстве государства творится неладное. Однако он еще не соотнес эти явления с фигурами видных большевиков. Считал, что их окрутили и регулировали помощники. Он писал Молотову: «Теперь ясно даже для слепых, что мероприятиями Наркомфина руководил Юровский (а не Брюханов), а «политикой» Госбанка — вредительские элементы из аппарата Госбанка (а не Пятаков), вдохновляемые «правительством» Кондратьева — Громана… Что касается Пятакова, то он по всем данным остался таким, каким он был всегда, — плохим комиссаром при не менее плохом спеце (или спецах). Он в плену у своего аппарата… Насчет привлечения к ответу коммунистов, помогавших громанам-кондратьевым. Согласен, но как быть тогда с Рыковым (который бесспорно помогал им) и Калининым (которого явно впутал в это «дело» подлец — Теодорович)? Надо подумать об этом».

А от гражданских «спецов» нити потянулись к военным. Среди них тоже выявились оппозиционные кружки, связанные с активистами Промпартии, меньшевиками, ТКП, троцкистами. Правда, и они активных действий не предпринимали. Лишь собирались, совещались: какую позицию занять в случае «кровавой каши», переворота, интервенции. Но ведь для военных, принесших присягу, даже обсуждение подобных тем — уже измена. Поэтому приговоры для них были гораздо более суровыми. Из участников «военного академического кружка» расстреляли 6, из участников «военного заговора» — 31. Другие подсудимые получили разные сроки заключения.

Но в делах военной оппозиции оказались замешаны и видные коммунистические деятели. Из уст бывшего полковника Н. Какурина прозвучала фамилия Тухачевского. И прозвучала она вовсе не под давлением следствия. Ка-курин, друг Тухачевского, сперва проболтался своей родственнице, оказавшейся осведомительницей ОГПУ. Экс-полковник сообщил: «В Москве временами собирались у Тухачевского, временами у Гая… Лидером всех этих собраний являлся Тухачевский». Было решено «выжидать, организуясь в кадрах», а целью организации признавалась «военная диктатура, приходящая к власти через правый уклон». Показания Какурина подтвердил И. Троицкий, проходивший по тому же делу.

24 сентября 1930 г. Сталин писал Орджоникидзе: «Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам… Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии… Кондратьевско-сухановско-бухаринская партия — таков баланс. Ну и дела». Письмо было сугубо личное, для обмана Орджоникидзе у Сталина не было никаких оснований. Но Тухачевский, как и Бухарин, сумел «отмазаться». На очных ставках все отрицал, иначе толковал смысл разговоров. Сталин поверил ему (кстати, это опровергает утверждения о «болезненной подозрительности» генсека в данный период). Он писал Молотову: «Что касается дела Тухачевского, то последний оказался чист на все 100 %. Это очень хорошо».

Но «пятая колонна» в советских структурах оставалась и действовала. Очередное подтверждение этому дает то же самое дело Промпартии. На скамье подсудимых не оказалось одного человека — проходившего по делу как основатель и руководитель Промпартии. Инженера П.А. Пальчинского. Впрочем, он был далеко не простым инженером. В годы Первой мировой являлся товарищем (заместителем) председателя военно-промышленного комитета, а председателем был масон Гучков, главный организатор и «двигатель» заговора против Николая II. Во Временном правительстве Пальчинский стал товарищем министра торговли, прокручивал контракты с американцами. В дни корниловского мятежа Керенский назначил его генерал-губернатором Петрограда. В октябре 1917 г., удирая из столицы, Керенский передал власть Пальчинскому, поручил ему оборонять Зимний дворец (вместе с Рутенбергом, который позже возглавил первое еврейское правительство в Палестине). Но штурмом Зимнего дворца руководил Чудновский — приближенный Троцкого и друг Пальчинского, поэтому драться не пришлось, дворец был легко сдан.

Как видим, деятель был очень непростой, с серьезными и разнообразными связями. Большевики арестовали его ненадолго, быстро отпустили. Правда, в 1918 г. ретивые чекисты снова взяли Пальчинского, но за него неожиданно заступился Карл Моор (швейцарский социалист и немецкий шпион, кличка «Байер», именно он курировал проезд Ленина через Германию). Ну а потом Пальчинского взял под опеку Кржижановский. Еще один эмиссар «за-кулисы», в начале XX в. — один из ближайших подручных Парвуса. По его протекции Пальчинского назначили директором Горного института (который в 1920-х вел разработки не столько для Советской России, сколько для иностранных концессионеров).

На процессе Промпартии Пальчинский должен был стать главным обвиняемым. Но его не довели до суда вообще! А.И. Солженицын предполагал, что он держался слишком мужественно, отказался подписывать фальшивые материалы, за что и поплатился жизнью. Но почему? Другие обвиняемые тоже сперва упорствовали или давали уклончивые показания, лишь по ходу следствия и суда становились более откровенными — так вел себя, например, Суханов. Все они получили довольно умеренные приговоры. А главного фигуранта, Пальчинского, расстреляли почти сразу после ареста, в мае 1929 г. Без суда, по приговору коллегии ОГПУ, то бишь по приказу Ягоды. И его следственное дело исчезло! Учитывая очень уж «богатое» прошлое Пальчинского, не логичнее ли предположить, что он слишком многое мог рассказать? Или неосторожно выразил готовность рассказать?

А при расследовании заговора военспецов в руки ОГПУ попал еще один «непростой» деятель — генерал М.Д. Бонч-Бруевич. В свое время он также поучаствовал в заговорах. В феврале 1917 г. был начальником гарнизона Пскова, где царя вынудили к отречению. В октябре 1917 г. оказался начальником гарнизона Могилева — обеспечив бездействие Ставки Верховного Главнокомандования. В 1918 г. был помощником Троцкого в Высшем военном совете, работал в тесном контакте с Сиднеем Рейли, предоставляя ему все сводки и планы Красной армии. Но с ним обошлись совершенно иначе, чем с Пальчинским. Вступились неведомые покровители, его участие в оппозиционных собраниях замяли и быстро освободили без всяких последствий.

Что же касается вредительства, то оно шло вовсю! Но, конечно, не в форме мелких аварий на предприятиях. Оно осуществлялось куда более масштабно. Годы «большого скачка» во многих отношениях стали прямым продолжением революционных бедствий России. Коллективизация была действительно нужной. Но на уровне исполнителей, передаточных звеньев, подправлялись цифры, нагнеталась штурмовщина, требовалось повысить темпы. «Раскулачиванием» взялись дирижировать не партийные органы, а ОГПУ. Рассылали на места «контрольные» цифры — какое количество требуется раскулачить, выслать, отправить в лагеря. В итоге кампания вылилась в катастрофу. Вместо эффективной и плодотворной реорганизации сельского хозяйства подорвала его. Пришлось вмешиваться лично Сталину, разъяснять политику партии, одергивать слишком усердных работников, исправлять «перегибы». Причем когда начали разбираться, среди виновных оказалось множество троцкистов. Как выяснилось, громили деревню именно они — так, как привыкли в Гражданскую войну.

С 1929 г., в то же самое время, когда на крестьян обрушилась повальная коллективизация, развернулась вторая волна гонений на Церковь. Всю страну охватили антирелигиозные акции. В Ленинграде в рождественский сочельник учинили «ночь борьбы с религией» и арестовали всех, кого застали в церквях. На Кубани под Рождество закрыли церкви, устроив в них молодежные вечеринки. В Оренбуржье на Пасху комсомольцы закидывали камнями крестные ходы. Это творилось по всему Союзу. Для молодежи организовывались буйные антирелигиозные шабаши с факелами, шествиями, плясками, кощунственными песнями и частушками.