Проспер Оливье Лиссагарэ - История Парижской Коммуны 1871 года

• Название: История Парижской Коммуны 1871 года
• Автор: Проспер Оливье Лиссагарэ
• Жанр: История

История Парижской Коммуны Лиссагарэ уже переводилась на русский язык в дореволюционной России и была выпущена товариществом "Знание" в 1906 году. Она была запрещена цензурой. Данный перевод книги на русский язык выполнен Сергеем Мальцевым с английского варианта статьи, размещенной в Интернете издательством Нью‑Парк.

---

Газеты не упоминали об этих судилищах, но в отсутствие имен жертв я раскрою для истории имена некоторых судей.

Прежде, во времена славы французской армии, в 1795 году, после сражения за Киберон требовалось пригрозить офицерам Республики смертью, чтобы они согласились участвовать в трибуналах для суда над мятежниками Вандеи. Но тогда эти побежденные под прикрытием артиллерии, с английским оружием, ударили в спину своей стране, в то время как союзные державы атаковали ее с фронта. В 1871 же году соучастники Базеня добивались почетного, с их точки зрения, права судить побежденный Париж, который был оплотом национального достоинства. В течение долгих месяцев 1 509 офицеров этой деградировавшей армии, которая не потратила и часа на восстановление и обучение, выделили из своей среды в состав трибунала и комиссаров, 14 генералов, 266 полковников и подполковников и 284 командира. Кого выбрать из этого сборища скотов? Назвав наугад несколько председателей суда — Мерлина, Буаденемеца, Жоби, Делапорта, Дюлака, Бартеля, Донната, Обера — я упущу сотню других.

Мерлин и Буаденемец уже упоминались. Полковник Делапорт представлял собой подобие Галифе. Старый, исчерпавший себя, мнительный, он оживлялся лишь после вынесения смертного приговора. Именно он произнес их больше всего при содействии своего помощника Дюльплана, который готовил приговоры заранее и впоследствии бессовестно подделывал протоколы. Говорят Жоби потерял сына во время сражений с Коммуной, и теперь он пользовался возможностью отомстить. Его маленькие сморщенные глазки искали следы страданий на лице несчастного человека, которому он выносил приговор. Любой призыв к здравому смыслу он воспринимал как оскорбление. — Я был бы счастлив, — говорил он, — зажарить адвокатов вместе с преступниками.

Между тем как мало адвокатов выполняли достойно свой долг! Многие заявляли, что не могут защищать таких пленников должным образом. Другие хотели отказаться. За четырьмя–пятью исключениями (247) эти недостойные защитники пировали вместе с офицерами. Адвокаты и комиссары согласовывали друг с другом приемы обвинения и защиты. Офицеры объявляли приговоры заранее. Адвокат Рише хвастал участием в составлении обвинительного заключения Росселю. Официально назначенные адвокаты не отвечали на вызовы.

Невежественным судьям, организовавшим парад насилия, оскорблявшим пленников, свидетелей и адвокатов, ревностно помогали комиссары. Один из них, Грималь, продал газетам документы знаменитых пленников (248). Гаво, злобный тупица, без тени таланта, умер несколько месяцев спустя в сумасшедшем доме. Бурбулон жаждал представлений, рассчитанных на ораторское красноречие. Бартелеми, любитель пива, толстый и румяный, каламбурил, когда требовал смертных приговоров для обвиняемых. Шарьер, в свои пятьдесят лет все еще капитан, похожий на дикого кота, слабоумный и претенциозный лжец, говорил, что дал обет жестокости Цезарю. Жуэсн, прославившийся в армии глупостью, компенсировал ее своей стойкой злобой. В таких судах больших способностей не требовалось. Самыми жестокими из них были третий, четвертый и шестой суды, а также тринадцатый суд в Сен‑Клу, который гордился тем, что никого не оправдал.

То же можно сказать о судьях и правосудии, навязанных буржуазией тем пролетариям, которых она не расстреляла. Мне хочется проследить шаг за шагом их сумасбродную юриспруденцию, разобрать один за другим судебные процессы, показать все нарушения закона, пренебрежение элементарными процессуальными нормами, сфальсифицированные документы, искаженные показания, пленников, осужденных на каторжные работы и смерть без малейшего доказательства. Хочется показать цинизм чрезвычайных судов Реставрации и смешанных комиссий декабря вкупе с жестокостью военных, мстивших за свою касту. Такая работа потребует большого исследовательского труда (249). Я намечу лишь главные направления. Но, разве эти судебные решения уже не осуждены?

В 1871 году версальское правительство потребовало от Швейцарии выдачи управляющего Военной школы, в 1876 году — выдачи Франкеля от Венгрии. Оба были осуждены на смерть за убийство и поджоги. Их сразу арестовали.

Либеральная Швейцария и аграрная Венгрия, считая действия Коммуны обычными преступлениями, были готовы выдать пленников, если Версаль предоставит правовые основания, согласно требованиям соглашений о выдаче, которые подтверждали бы, что пленники совершали инкриминируемые им преступления. Версальские власти представили только приговоры военных трибуналов, и не могли подкрепить их минимумом доказательств или какой–нибудь достоверной уликой, устанавливающей виновность осужденных (250). Пленных пришлось освободить.

8‑го сентября Россель предстал перед третьим трибуналом. Он оправдывал свое служение Коммуне надеждой, что восстание послужит делу возобновления войны с пруссаками. Мерлин уделил этому пленнику особое внимание, тот, в свою очередь, демонстрировал глубокое уважение к армии. Но требовалось показать пример романтически настроенным военным, и Росселя приговорили к смерти.

21‑го сентября Рошфора приговорили к заключению в крепость. Бонапартисты в трибунале следили с особым рвением за судом над автором «Лантерна». Мерлин защищал в свое время Пьера Бонапарта. Гаво обвинял пленника в оскорблении персоны императора. Трошю, которого Рошфор вызвал в качестве свидетеля, ответил человеку, который во время осады пожертвовал для него своей популярностью, оскорбительным письмом!

Революционная журналистика имела честь понести некоторые потери в своих рядах. Юный Морото за две статьи — только две — в «Салю Публик» был осужден на смерть. Альфонса Гумберта а три–четыре статьи в «Пер Дюшен» приговорили к пожизненной каторге.

Других журналистов приговорили к заключению в крепость. В чем состояло их преступление? В защите Коммуны. Между тем Коммуна ограничилась закрытием газет, поддерживавших версальцев. Фактически, трибуналу поручили искоренить революционную партию.

Страх перед будущим делал их неумолимыми. После многочисленных убийств на улице Розьер, они хотели также организовать бойню во имя Леконта и Клеман—Тома. Реальных исполнителей казни генералов они не искали. Взрыв ярости, стоивший жизни генералам, был стихийным, таким же внезапным, в результате которого погибли в 1789 году Флисель, Фулон и Бертье. Участниками драмы был легион, поэтому найти виновных было невозможно. Военные судьи выбирали обвиняемых наугад точно так же, как их коллеги отбирали для расстрелов первых попавшихся людей на холмах Монмартра.

«Симон Майер, — говорится в отчете, — пытался в последний момент защитить заключенных, а Каздански делал все возможное для предотвращения расправы. Толпа оскорбляла его и сорвала его золотые галуны». Эрпин- Лакруа прилагал отчаянные усилия. Лагранж, отказавшийся сформировать расстрельную команду, настолько считал себя невиновным, что добровольно предстал перед судьями. Отчет сделал его главным обвиняемым, наряду с Симоном Майером, Каздански, Эрпин—Лакруа и сержантом Верданье, который 18‑го марта поднял свое ружье прикладом вверх.

Суд вершился полковником Обером, глумливым, мелодраматическим изувером. Вопреки усилиям его и комиссара, против пленников не было обнаружено ни одной улики. Даже армейские офицеры, соратники генерала Леконта, свидетельствовали в их пользу. — Симон Майер делал все возможное для нашего спасения, — говорил командир Пуссарг. Офицер слышал, как один голос кричал: — Без суда не убивайте даже предателей, сформируйте трибунал. — Так говорил буквально Эрпин—Лакруа. Из всех обвиняемых свидетель узнал только Майера. Другой офицер дал такие же показания. Верданье доказывал, что во время казней он находился в хижинах Курселя. Обвинение все отрицало, но не могло обеспечить ни одного свидетеля. Рибемонт доказывал, что противодействовал толпе в помещении на улице Розьер. Против Масселота не было никаких иных улик, кроме свидетельств некоторых враждебных ему женщин. Они утверждали, что слышали его хвастовство, как он расстреливал генералов. Капитан Беньо, адъютант военного министра, присутствовавший на месте казни, наоборот, подтвердил, что генералов окружила толпа солдат. Де Майефю сообщил, что расстрельная команда состояла из девяти солдат, и назвал полки, где они служили.

Здесь не привлекались даже фальшивые свидетели, как на суде членов руководства Коммуны, и все же обвинение, вместо того чтобы освободить их, проявило наибольшее жестокосердие в отношении людей, которые с риском для жизни пытались спасти генералов. Комиссар пригрозил арестовать свидетеля, который отозвался тепло о пленнике. После нескольких заседаний они обнаружили, что судили одного обвиняемого вместо другого. Председатель суда велел прессе замолчать инцидент. Каждое заседание, каждое новое свидетельство отметало доводы обвинения и делало наказание невозможным. Тем не менее, 18‑го ноября Верданье, Майеру, Эрпин—Лакруа, Масселоту, Леблону и Альденхофу вынесли смертные приговоры. Другие наказания варьировались от каторги до тюремного заключения. Одному из осужденных Леблону было всего пятнадцать с половиной лет.