Проспер Оливье Лиссагарэ - История Парижской Коммуны 1871 года

• Название: История Парижской Коммуны 1871 года
• Автор: Проспер Оливье Лиссагарэ
• Жанр: История

История Парижской Коммуны Лиссагарэ уже переводилась на русский язык в дореволюционной России и была выпущена товариществом "Знание" в 1906 году. Она была запрещена цензурой. Данный перевод книги на русский язык выполнен Сергеем Мальцевым с английского варианта статьи, размещенной в Интернете издательством Нью‑Парк.

---

Комиссар Дэйи потребовал смертного приговора.

Луиза Мишель: Чего я прошу от вас, вас, величающих себя военным трибуналом, называющих себя моими судьями, не маскирующих себя, как члены Комиссии по помилованию, похоронить меня в Сартори, где пали уже мои братья. Меня нужно изъять из общества, вам так сказали. Верно, комиссар республики прав. Поскольку, видимо, каждое сердце, которое бьется ради свободы, только и имеет право на небольшую надежду, я тоже хочу взять свою долю. Если вы сохраните мне жизнь, я не перестану призывать к мести убийцам из Комиссии по помилованию за своих братьев.

Председатель суда: — Я не разрешаю вам продолжать.

Луиза Мишель: — Дело сделано. Если вы не трусы, убейте меня.

Они не осмелились убить ее сразу. Ее приговорили к заключению в крепость.

Луиза Мишель не была одинока в своей мужественной позиции. Многие другие, среди которых следует упомянуть Лемель и Августину Шифон, показали версальцам, какими ужасными женщинами были эти парижанки, даже побежденные, даже в цепях.

Дело о казнях в Ла Рокетт слушалась в начале 1872 года. Там, как и в трибуналах по делам о расстрелах Клеман—Тома и Шоди, реальных исполнителей не было, за исключением Жентона, который доставил приказ. Почти все свидетели, бывшие заложники, показывали с гневными чувствами, присущими людям, пережившим страх. Обвинение, отказавшись поверить во вспышку ярости, сделало из судебного рассмотрения посмешище и штамповку смертных приговоров пленникам. Утверждалось, что один из заключенных скомандовал огонь, вопреки громким протестам Жентона, когда был внесен подлинный командир расстрельной команды, которого обнаружили умирающим в тюрьме. Жентона приговорили к смерти. Его адвокат откровенно клеветал на него, затем сбежал, а суд запретил ему воспользоваться другим адвокатом.

Наиболее важное дело, которое затем последовало, было дело в связи с гибелью доминиканцев Аркуэля. Ни одна гибель не была предумышленна. Эти монахи погибли, когда пересекали авеню Италия, попав под огонь бойцов 101‑го батальона. Обвинение было предъявлено Серизи, которого в то время даже не было на авеню. Единственный свидетель против него говорил: — Сам я ничего не утверждаю, мне говорили. — Но известно, как тесно связаны армия и духовенство. Серизи приговорили к смерти так же, как и его помощника, Буэна, против которого не было приведено ни одного свидетельства. Суд воспользовался возможностью вынести смертные приговоры Вроблевски, бывшему в то время на холме Кай, и Франкелю, державшему оборону в Бастилии.

12‑го мая в шестом трибунале под прежним председательством Делапорта рассматривалось дело о событиях на улице Аксо. С казнями заложников там было не более ясно, чем с казнями на улице Розьер. Обвинение предъявили начальнику тюрьмы Франсуа, который долгое время оспаривал выдачу заключенных, и двадцати двум лицам, осужденным трибуналом, на основе противоречивых сплетен. Ни один из свидетелей не признал обвиняемого. Делапорт угрожал им столь цинично, что комиссар Русто, который, хотя и доказал свою жестокость во время предшествовавших заседаний, не мог не воскликнуть: — Не хотите же вы осудить их всех? — На следующий день комиссара сменил кретин Шарьер. Несмотря на это, обвинение рассыпалось от часа к часу в силу отпирательства свидетелей. Однако ни один из заключенных не избежал приговора. Семерых приговорили к смерти, девятерых к каторге, других к заключению в крепость.

Комиссия по помилованию ожидала, с оружием наготове, добычи, передававшейся военными трибуналами. 22 февраля 1872 года она утвердила расстрел трех так называемых «убийц» Клеман—Тома и Леконта, даже при том, что их непричастность с очевидностью вытекала из судебного процесса. Это — Эрпин—Лакруа, Лагранж и Верданье. 28‑го ноября они погибли у расстрельных столбов с вдохновенными лицами и криками: — Да здравствует Коммуна! — 19‑го марта казнили Прео де Виделя. 30‑го апреля настала очередь Жентона. У него открылись раны, которые он получил в мае. Жентон взобрался на холм на костылях. Подойдя к столбу, он отбросил костыли и с возгласом — Да здравствует Коммуна! — упал после залпа на землю. 25‑го мая места у столбов заняли Серизи, Буэн и Буден. Последнему вынесли приговор как командиру расстрельного взвода, который расстрелял перед Тюильри версальца, пытавшегося помешать сооружению баррикад на улице Ришелье. Они обратились к солдатам со словами: — Мы — дети народа, как и вы. Мы покажем вам, как дети Парижа могут умирать! — Они тоже пали под возгласы: — Да здравствует Коммуна!

Эти люди, так отважно сошедшие в могилу, не испугавшиеся мушкетов, умиравшие с криками, что их дело не погибнет, их звенящие голоса и твердые взгляды глубоко трогали солдат. Мушкеты, стрелявшие почти в упор, дрожали и редко убивали пленников с первого залпа. Поэтому во время следующих расстрелов 6‑го июля командир расстрельного взвода Колен приказал закрывать глаза жертв повязками. Расстрелу подлежали двое. Бодуэн, обвиненный в поджоге церкви Сент‑Элой и убийстве лица, стрелявшего в федералов, а также Руляк, повстанец, стрелявший в буржуа, целившегося в федералов. Оба оттолкнули сержантов с повязками. Колен приказал привязать их к столбам. Бодуэн три раза срывал веревки, отчаянно отбивался Руляк, Священник, подошедший помогать солдатам, получил дважды удары в грудь. Когда, наконец, их одолели, пленники крикнули: — Мы умираем за правое дело. — Пули искромсали их. После прохождения солдат офицер, склонный к психологическим сентенциям, провел носком сапога по мозгам, которые вытекали из простреленных голов жертв, и сказал коллегам: — Этим они думали.

В июне 1872 года, когда все дела знаменитых пленников были исчерпаны, военная юстиция отомстила за смерть федерала, капитана Бофора. Этому странному факту есть лишь одно объяснение, которое состоит в том, что Бофор был агентом Версаля. В этом отношении мы получили важное свидетельство (252). В любом случае, если бы федералы расстреляли Делеклюза или Варлена, версальцы не стали бы карать за их смерть.

По этому делу предстали перед судом трое из четырех — Дешам, Денивей и мадам Лашез, знаменитая поставщица провианта 66‑го батальона. Она следовала за Бофором вплоть до проведения военного совета на бульваре Вольтера, и, выслушав обвинения, сделала все возможное, чтобы его защитить. Тем не менее, обвинение превратила ее в главного подстрекателя его казни. По письменному доносу свидетеля, которого так и не нашли, и с которым она никогда не встречалась, комиссар обвинил мадам Лашез в осквернении трупа Бофора. Услышав такое невероятное обвинение, эта замечательная женщина разрыдалась. Ее вместе с Денивеем и Дешамом приговорили к смерти.

Непристойная фантазия вояк с манерами алжирцев сама по себе компрометировала обвиняемых. Полковник Дулак, судивший близкого друга Риго, утверждал, что их дружба носила непристойный характер. Несмотря на эмоциональные протесты пленника, подлый офицер настаивал.

Буржуазная пресса, отнюдь не клеймила, но аплодировала. Без передышки, неустанно, с самого открытия трибунала, она сопровождала все суды тем же хором проклятий и злословием. Некоторые люди протестовали против таких казней, происходивших по истечении долгого времени после боев. Франциск Сарси писал: «Следовало бы обрубить топором руки палача».

До этого Комиссия по помилованию убивала за раз три жертвы. 24‑го июля она санкционировала убийство четырех — Франсуа, начальника тюрьмы Ла Рокетт, Обри, Даливу и де Сент‑Омера, осужденного за дело на улице Аксо. Де Сент‑Омер был под сильным подозрением, в тюрьме его сокамерники держались от него в стороне. Перед мушкетами они воскликнули: — Да здравствует Коммуна! — Он сказал: — Долой ее!

18‑го сентября казнили Денивея, Дешама и Лолива (обвиненного в причастности к казни архиепископа). Денвей и Дешам крикнули: — Да здравствует Всемирная социальная республика! Будь прокляты трусы! — 22‑го января 1873 года, через девятнадцать месяцев после уличных боев, Комиссия по помилованию поставила к расстрельным столбам еще три жертвы — Филипа, члена Совета Коммуны, виновного в энергичной обороне Берсн; Бено — за поджог Тюильри; Декама — за поджог улицы Лилля, хотя против него не было найдено ни одной улики. — Я умираю невиновным, — крикнул он. — Долой Тьера! — Филип и Бено воскликнули: — Да здравствует социальная республика! Да здравствует Коммуна! — Они пали, подтвердив отвагу солдат Революции 18‑го марта.

Это была последняя казнь в Сатори. Комиссия по помилованию была обагрена кровью двадцати пяти жертв. В 1875 году она санкционировала расстрел молодого солдата в Винсенесе, обвиненного в гибели детектива Вицентини, брошенного в Сену сотнями рук во время демонстрации у Бастилии (253).

Участников борьбы в провинциях судили трибуналы или суды ассизов, в зависимости от того, было или не было введено в департаменте осадное положение. Повсюду ждали исхода боев в Париже. Сразу после падения Коммуны в Париже, реакция перешла в наступление. Суды инициировал трибунал Эспивана. У него был свой Гаво в лице командира Вильнева, одного из тех, кто осуществлял бомбардировку 4‑го апреля; свои Мерлин и Буаденемец в лице полковников Томассена и Дуэ. 12‑го июня перед военными предстали Гастон Кремье, Этьен, Пелисье, Ру, Буше и все, кто участвовали в движении 23‑го марта. Претенциозный болван Вильнев послужил образцом военных прокуроров, которые наводнили Францию. Кремье, Этьену, Пелисье и Ру вынесли смертные приговоры. Но этого было недостаточно иезуитской буржуазной реакции. Эспиван объявил в Кассационном суде, что департамент Буш–дю–Рон находился на осадном положении с 9‑го августа 1870 года по указу императрицы, который так и не был опубликован в бюллетене законов. Этот указ не был санкционирован Сенатом и даже не объявлялся. На его основании Эспиван подвергал преследованию всех, на кого указывала Конгрегация. Муниципальный советник Давид Боск, бывший делегат Комиссии, судовладелец–миллионер, был обвинен в краже серебряных часов полицейского агента, и был оправдан лишь небольшим перевесом голосов. На следующий день председателя–полковника заменили подполковником 4‑го стрелкового полка Донна. Он был помешан на потреблении полынной водки. 75-летний рабочий был осужден на десять лет каторги и двадцать лет поражения в гражданских и политических правах за то, что 4‑го сентября захватил на полчаса полицейского агента, который отправил его в Кайен в 1852 году. Безумная старуха, поставщица провианта иезуитам, задержанная 4‑го сентября на несколько минут, обвинила бывшего командира Национальной гвардии в ее аресте. Ее обвинение было противоречивым и опровергалось посредством алиби и многочисленных доказательств. Бывшего командира осудили на пять лет тюрьмы и десять лет поражения в гражданских правах. Один из военных судей после вынесения этого несправедливого приговора сказал: — Нужно обладать весьма глубокими политическими убеждениями, чтобы выносить приговоры в подобных делах. — С такими циничными сообщниками Эспиван удовлетворил всю свою злобу. Он обратился к судам Весрсаля с просьбой доставить к нему члена Совета, Амуро, который некоторой время выполнял функции делегата в Марселе. «Я обвиняю его в оказании пагубного влияния на солдат, — писал Эспиван, — в преступлении, которое карается смертью. Убежден, что к нему применят эту кару».