А. Фурсов - De Secreto / О Секрете

• Название: De Secreto / О Секрете
• Автор: А. Фурсов
• Издательство: Товарищество научных изданий КМК
• Жанр: История
• Год: 2016
• ISBN: ISBN 978-5-9907838-2-9

Сборник научных трудов логически продолжает сборники «De Conspiratione/О Заговоре» (М., 2013) и «De Aenigmate/О Тайне» (М., 2015). В представленных работах исследуется ряд скрывающихся за завесой секретности событий XIX–XX вв. Речь идёт о событиях мировой борьбы за власть, информацию и ресурсы.

---

Удивляет и «Республика труда». Написать пьесу, в которой было несколько десятков действующих лиц, значит ничего не понимать не только в сценическом искусстве, но и в литературе. Не зря А.Т. Твардовский, отметив обилие героев, ограничился только одной фразой: «Вижу дело фуево»[183].

Таким образом, когда летом 1956 г. А.И. Солженицын в возрасте 37 лет возвратился из ссылки, в литературном отношении он ничего собою не представлял. А то, что к этому времени было написано им, свидетельствует скорее о затянувшемся ученичестве, чем о таланте.

В связи с этим нельзя не отметить, что в 37 лет умер А.С. Пушкин, в 35 — не стало С.А. Есенина, М.Ю. Лермонтов погиб, не дожив до 27. У всех к этому возрасту «болдинская осень» была позади. И какая «осень»! А ведь и другие выдающиеся писатели прожили немного: А.А. Блок — 41 год, Н.В. Гоголь — около 43, А.П. Чехов — 44.

Может быть, Александру Исаевичу удалось впоследствии не только догнать их, но и уйти далеко вперед?

В 1959 г. им были написаны два рассказа «Один день Ивана Денисовича» и «Матрёнин двор», в 1960 г. — киносценарий «Знают истину танки» и пьеса «Свеча на ветру». Сценарий и пьеса снова оказались неудачными, а два рассказа сделали А.И. Солженицына известным.

«Один день…» написан с максимально возможным для того времени приближением к действительности, что можно рассматривать как отход от социалистического реализма и возвращение к реализму критическому. С этим рассказом в нашу литературу вернулась проблема обычного, «маленького человека». Этого достаточно, чтобы оценить рассказ как необычное явление в послевоенной советской литературе.

Однако Лев Копелев был совершенно прав, когда назвал «Один день…» «производственной повестью». В этом отношении её новизна заключалась только в том, что вместо жизни рабочего, колхозника, учителя, врача была описана жизнь заключённого.

Оценивая это произведение, нельзя не отметить, что нам неизвестен его черновой вариант и мы судим о нём по напечатанному тексту. Между тем имеется свидетельство, что «Один день…» приобрёл современный вид во многом благодаря редакторской правке[184].

«Матрёнин двор» — довольно скромный журналистский очерк, достоинство которого только в том, что это одна из первых в советской литературе попыток показать нашу деревню без прикрас, такой, какой она была на самом деле. С этой точки зрения «Матрёнин двор» можно отнести к истокам того направления в советской литературе, представители которого получили название «деревенщики».

«После “Одного дня Ивана Денисовича”, превознесённого до небес, — пишет В. C. Бушин, — удивляли вещи, написанные торопливо, неряшливо, неглубоко: рассказ “Для пользы дела”, очерк “Захар Калита”, повесть “Раковый корпус”… Здесь громкая знаменитость представала писателем не только менее опытным, но и зачастую неумелым»[185].

«Раковый корпус» — по сути дела другой вариант производственной повести. «Один день» — о лагерной жизни, «Раковый корпус» — о больничной. И здесь, на мой взгляд, главное достоинство повести в том, в чем многие при её обсуждении видели недостаток и называли излишним «натурализмом», т. е. в стремлении показать больничную жизнь с максимальным приближением к реальности.

В 1966–1968 гг. повесть стала предметом открытого обсуждения, в ходе которого были отмечены её недостатки: «фельетонный разговор», «схематичность, прямолинейность, однозначность», «памфлетность», «публицистичность», «очерковость», «плакатность», «карикатурность», «примитивность»[186].

В 1968 г. на свет появился первый вариант романа «В круге первом»[187], в 1978 г. — второй вариант[188]. Это уже сложное многоплановое произведение, имеющее несколько взаимосвязанных сюжетных линий.

Роман имеет почти детективное начало. Советский дипломат Иннокентий Володин звонит в американское посольство и сообщает о предстоящей в США передаче одним советским разведчиком другому секретов американской атомной бомбы. Смысл этого шага — не позволить сталинскому режиму создать ядерное оружие. А дальше разворачиваются поиски дипломата.

Можно было бы ожидать, что Иннокентий Володин будет в центре романа. Однако главное внимание автор сосредоточил на заключённых «шарашки», которым доверено изобличить предателя. Это тоже любопытная коллизия, дающая большие возможности, чтобы показать драму людей, находящихся за колючей проволокой, но продолжающих служить тому режиму, который лишил их свободы.

Между тем, и она не составляет основу романа. Хотя в центре него заключённый Глеб Нержин, отказавшийся участвовать в разоблачении дипломата, и завершается роман высылкой Нержина в лагерь, высылают его за отказ перейти из одного подразделения «шарашки» в другое. Одного этого достаточно, чтобы поставить автору за композицию двойку.

При чтении романа не покидает чувство неестественности, надуманности, бутафории. Достаточно вспомнить первые страницы, посвящённые звонку Володина в американское посольство. Опытный человек идёт на такой шаг, зная, что телефонные разговоры с посольством прослушиваются. Дипломат сообщает информацию, которую даже в разведке могли знать всего несколько человек. Сотрудник Министерства государственной безопасности, занимающийся прослушиванием телефонных разговоров американского посольства, во время своего дежурства конспектирует «Краткий курс истории ВКП(б)».

А кроме этого: психологически трудно объяснимое поведение Иннокентия Володина (ведь он был дипломатом, а не барышней и речь шла ни более ни менее как об измене Родине, за которую грозила смертная казнь), карикатурный Сталин, театрализованное описание встречи новичков и такое же описание суда над князем Игорем, неправдоподобный разговор заключенного Бобыкина с министром государственной безопасности Абакумовым, совершенно неубедительное объяснения высылки Нержина и т. д. Даже финал романа имеет фельетонный характер. По Москве идёт воронок с арестантами, на котором красуется надпись «Мясо». А иностранный журналист, отмечая в своем блокноте мелькание таких автофургонов, делает вывод о превосходном снабжении столицы продовольствием[189].

Если в нашей стране А.И. Солженицын приобрёл известность после издания рассказа «Один день Ивана Денисовича», мировую известность ему принесла не Нобелевская премия, а появившаяся уже после её получения книга «Архипелаг ГУЛАГ» (1973–1975).

В «Архипелаге» прежде всего бросается в глаза его объём — почти сто авторских листов. Выступая в кёльнском Институте славистики, В.П. Некрасов выразил сожаление, что книга не попала в руки редактора «Нового мира» Анны Самойловны Берзер, которая умела «отжимать воду» и без ущерба для содержания «Архипелага» сократила бы его объём по меньшей мере вдвое[190].

Но дело не только в рыхлости и водянистости книги, она имеет явно незавершённый, сырой характер. Об этом свидетельствует знакомство с его оглавлением: Ч. 1 — 342 с., 4.2 — 78 с., Ч.З — 364 с., 4.4 — 46 с., 4.5 — 218 с., 4.6 — 88 с., 4.7 — 54 с. Причём часть 4-я (46 с.) по объёму меньше главы второй части 1-й (48 с.)[191]. Или автор неверно определил структуру своей книги, или у него не хватило времени для сбора необходимого материала.

Даже беглое знакомство с «Архипелагом» обнаруживает такую его особенность как смысловое дублирование, которое составляет треть книги. Если принять во внимание более мелкие повторы, этот показатель приблизится к 40 % всего текста. А если исключить из «Архипелага» тот материал», который был написан после 1967 г., т. е. если рассматривать только текст первой редакции, этот коэффициент составит почти 50 %. Как будто бы под одной обложкой механически соединены два «Архипелага», которые писались разными авторами[192].

При знакомстве с книгой в глаза бросается отсутствие единого замысла. С одной стороны, в её основу положен «принцип последовательных глав о тюремной системе, следствии, судах, этапах, лагерях ИТЛ, каторжных, ссылке и душевных изменениях за арестантские годы»[193]. С другой стороны, это попытка показать историю возникновения и развития советского террора, а значит историю возникновения и развития ГУЛАГа[194]. Но добиться гармонического сплава этих двух замыслов автору не удалось.

Причём в книге прослеживаются три совершенно разные концепции истории ГУЛАГа. Согласно одной из них, он возник в начале 1920-х гг. и просуществовал до середины 50-х. По другой, первые советские лагеря появились в 1918 г. Согласно третьей концепции, ГУЛАГ родился под залпы «Авроры», т. е. в октябре 1917 г. и продолжал существовать до конца 1960-х гг., когда был написан «Архипелаг»[195].

Уже после того, как на основании этого и некоторых других аргументов мною была выдвинута версия, что «Архипелаг ГУЛАГ» — это результат коллективного творчества[196], хорошо знавший автора Вячеслав Всеволодович Иванов («Кома») сделал заявление о том, что в этом произведении «много кусков написано разными людьми» и что на них приходится «большая часть его (Солженицына — И.О.) главной книги»[197].