Александр Забусов - Кривич

• Название: Кривич
• Автор: Александр Забусов
• Жанр: Фэнтези

Рукопись можно отнести к разряду славянской фэнтэзи. Все персонажи из настоящего времени имеют реальных прототипов живых или ушедших в Ирий. Рукопись рассчитана на людей, которым интересна история Руси, жизнь, быт и мифология средневековых славян, интересны приключения, встреча с непознанным и некоторые подробности жизни и менталитета нашей армии.

Что побудило написать фантастическую историю? Прожит большой отрезок жизни, вереница событий осталась в памяти, навсегда ушли люди, принимавшие участие в судьбе офицера, но еще остались друзья и сослуживцы, о которых хотелось бы рассказать, вот только многого рассказывать еще долго будет нельзя. Поэтому жанр фэнтэзи, история Руси и приключения персонажей дают возможность познакомить с теми, кто дорог или встречался на жизненном пути. Что может быть главным в книге профессионального военного, кроме как рассказ о том, что есть такая профессия — Родину защищать, даже за ее пределами, даже спустившись на десять веков назад. Оригинальность, в том, что на протяжении всего повествования о деятельности наших современников в 10-м веке, параллельно дается информация о жизни армии в нашей действительности, о ее проблемах, мыслях и разного рода высказываниях военнослужащих в адрес руководителей державы, которой они служат. В повествовании присутствует разумная доля юмора, т. к. в наше время без юмора жить сложно.

Итак, о самой рукописи. Время и место действия: 2000-й год — Подмосковье; 10-й век н. э. — княжество Черниговское, Переяславское, Ростовское, Полоцкое, Киевское, царство Болгарское, Дикое поле, полуостров Крым.

Словарь терминов и слов имеется в конце рукописи.

---

— В Константинополе платят за рабов шелками, «паволоками», по две паволоки за челядина. Одна паволока стоит от десяти до пятидесяти номисм. Если на дирхемы перевести, это… — купец в уме произвел нехитрый по размышлению ретивого раба расчет. — …, оттрехсот двадцати до тысячи шестисот дирхемов! Неплохо, да? Рабыни в четыре раза дороже. Ежели сможем все удачно провернуть, мы с тобой в большом барыше окажемся! Весь Курск в шелка оденем, еще и в Киеве на торгу отметимся.

— В Киеве и своих купцов в достатке. — Критически заявил напарник купца. — Ныне в княжествах неспокойно, челядинов в полон тысячами гребут.

— Мои розмыслы не зря мой хлеб едят. По ихним расчетам выходит, что рабов, кажногодно продаваемых арабам и в Византию, десятки тысяч. Ништо! Продадим с наваром! Даже не сомневайся.

Он не стал больше слушать пустой треп новых временных хозяев, отвернувшись, призадумался. Его самого перепродали уже в третий раз. Сначала княжеские дружинники. Во время походов они получали свою долю добычи, в том числе и взятой на поток, такой как челядь. Но те особо не торговались, им лишь бы сбыть обузу с рук. Дружинники получали содержание от князя — порядка двухсот «гривен кун», то есть четыре тысячи дирхемов в год. Это были очень большие деньги. Он «потоптавшись» на торговищах в качестве товара и имея аналитический склад ума и интерес ко всему происходящему вокруг него, прокачивал любую информацию. Знал — вол стоил одну гривну, а баран — ногату. От скучавших на постах, не обращавших внимание на человеческий скот, и потому трепавшихся между собой вслух охранников услышал, что варяжские гвардейцы в Византии получали за свою службу базилевсу тридцать солидов, то есть четыреста восемьдесят дирхемов в год, и были довольны. Но там и цены были значительно выше, чем на Руси.

Сама структура военизированных подразделений государства, в которое он непонятно как попал, воспринималась ним с сомнением. Теперь зная, что он далек от всего этого, не мог никак въехать в перипетии действительности. За то время пока он оклемывался после контузии и потери памяти, за время перевозов его с места на место, он смог пообщаться с такими же, как и сам неудачниками, загремевшими в плен и подвергшимися лишению права быть человеком. Теперь уже в прошлом профессиональные военные, они рассказали, что в дружине киевских князей преобладали варяги, и понятие «боярин», «старший дружинник», отождествлялось на Руси с варягом. Флотилии варягов и норманнских викингов — ловцов удачи в чужих державах, как и сотню лет тому назад, приходили на Борисфен в поисках добычи или по пути в Царьград. При этих разговорах из памяти всплывали названия: Днепр, Константинополь. Он все подмечал и продолжал слушать.

Многие из воинов поступали дружинниками к киевским князьям, однако, если в Византии варяги были просто наемниками, то на Руси дружинники были причастны к власти, без совета с дружиной князь не предпринимал никакого важного дела. Дружинники владели обширными усадьбами с множеством челядинов и холопов. Знатные бояре имели свои дружины из младших родовичей. Собирали дань для князя, часть этой дани шла в пользу бояр-наместников и их дружинников.

«Прямо не государство получается, а банда батьки Махно, живущая по понятиям братков, во главе которой стоит пахан, именуемый Великим князем», — непроизвольно выскочило сравнение.

Вот, опять! Из каких глубин памяти, по каким извилинам мозга, пришло сравнение с батькой Махно? Махно! Махно! Кого же ему подсунула чертовка память? Нет, не помнит! Промелькнула мысль и исчезла в никуда.

Действительность он и не мог воспринять по иному, информации было маловато. На самом деле, это правда, князья, имевшие столы на Руси, жили в главных волостных городах, в ратных делах опираясь на дружину и бояр. Бояре, служа князю, занимали важные посты в управлении городской общиной, получали в кормление младшие города и села. Свободные граждане старшего города, пригородов и близлежащих сел образовывали ополчение. Свободное население было поголовно вооружено и в совокупности составляло «тысячу», делившуюся на «сотни».

Городские и торговые новости узнавались на торгу. Торговые сделки осуществлялись только при свидетеле — весовщике, собиравшем весовой сбор в пользу казны наместника, отчитывавшегося перед князем. Средняя цена раба не поднималась выше пяти гривен. Челядин находился в полной и безусловной власти своего господина. Это — забитое и бесправное существо, отличающееся от животного лишь речью. Но челядь — это не просто рабы, а именно пленники-рабы. За коня платили две-три гривны. На четыреста гривен можно было купить сто пятнадцать кобылиц, или двести коров, или две тысячи баранов. Торговля здесь шла полным ходом. С курских рынков вывозились меха, рабы, воск, мед, лен, полотно, серебряные изделия.

Купленные товары загружались на корабли. Вниз по течению рек шли одиночные корабли, а иной раз и целые флотилии из сотен лодий отправлялись на юг в Константинополь и на юго-восток, пересекая море, плыли в страны Азии. Это был всего лишь один из торговых путей.

* * *

Дикое поле. Это не ровное как бильярдный стол поле зеленого цвета весной, и не равнина с пожелтевшей выгоревшей на летнем солнце травой. Земная твердь, изрезанная реками и оврагами, которые подмывают почву и оголяют мел горных срезов, покрытых обильной буйной растительностью лесов на севере, переходит в лесостепь — ниже по течению Танаиса — Великого Дона, через пять сотен лет окончательно закрепившего за собой имя — Северский Донец. Это — степь поросшая седым ковылем, с оврагами и балками, курганами и целым ареалом стариц и разветвлений водной магистрали — в срединной части. Ближе к югу ровное полотно колышущегося моря трав от чабреца и ковыля до полыни.

Флотилия из пяти лодий, главенство в которой взял на себя торговый человек из Посемесья, Гнат Косой, уважаемый всеми курский купец, везла на продажу помимо воска, меда и пушной рухляди, множество рабов. Такой товар купцы везли не впервые, знали, чем рискуют, и знали, чем окупится риск, если удача повернется к ним лицом. Суда шли по широкой глади реки на веслах, корабельщики без напряга добавляли ними ход, чуть прибавляя скорости, помогая лодьям идти быстрее течения Донца. В унисон поскрипывали по бортам уключины, да и сами корабли, словно живые существа, издавали каждый только ему одному характерный звук дерева, голос большой лодки. Паруса подвязанные на мачтах пока не использовались.

Остались далеко позади за кормой меловые горы, с громадой скал стоявших белесой стеной по левую руку от бортов. Лес плавно перешел в степь, и через окна кустарников и деревьев по берегам реки на пойменных лугах можно было любоваться желтыми и красными тюльпанами. Весной приятно путешествовать по воде: тепло, но не жарко, красиво и зелено, но это только если ты не прикован цепью к кольцу на полу такелажа.

— Э-хе-хе! — тяжело вздохнул сосед по рабской лавке, худой крепкий старик со старым шрамом, пересекавшим бровь, которого торговец прикупил за сущие гроши, можно сказать получил в нагрузку к товару. — Видать от чужбины не отвертеться.

Искоса глянув на молодого парня, позавидовал:

— Ты-то, вон молодой да крепкий! Ежели фарт будет, может сбежишь, вернешься в земли полоцкие, а мне уж чую, назад дороги не будет. Видать придется в землицу чужую лечь.

— Как же, сбежишь от этих мироедов! Так что, не боись дед, вместе ляжем.

Сосед, понизив голос, зашипел в ухо, через щербатый рот, выплескивая капли слюны молодому на щеку:

— Глуповство баишь, молодой! Оно-то конечно, живые и мертвые пред богами равны, потому, как души вечны…, - пошамкал ртом. — Только рано тебе ишо про Ирий думать. Ежели все поляжем, кто отомстит за поруганные очаги. Ты свободным рожден, так будь им даже в колодках рабских. Ты в челядины где угодил?

Парень сделал вид, что не понял вопроса. Помотал головой. Что ему ответить, если и в самом деле ничего не знал? Только тоска в душе и пустота, но чувствовал, если проснется, то будет еще хуже. Может он потерял в этой жизни большее чем просто свободу? Не хочу-у! Пусть лучше снится все это. Просыпаться не буду!

Но деду-то это все не скажешь. Абориген не поймет. Да и зачем объяснения персонажу из сна? Сколько их, таких вот челядинов встретилось за время мытарств по рынкам рабов в его растянувшемся сне.

Настырный дед въедливо продолжил расспросы:

— По говору, так и не наш вовсе. Говор больше на киевский смахивает. Гм! Я-то думал, ты под дланью нашего князя сражался. Ан, нет. Ты чей будешь, рысич?

Свист плети оборвал разговор. Сплетенная в косицу кожа, словно бритвой распорола рубаху на предплечье парня, болью, как гадюка ужалила тело.

— Йё-ё-ё! — вырвалось из уст.

— Эй, раб! — один из воинов команды набранной для сопровождения груза, его кажись, Груздем зовут, после удара окликнул именно его. — Еще раз откроешь свой поганый рот, раньше яиц, лишишься языка! Понял ли, нет, бесталанный?