Александр Забусов - Кривич

• Название: Кривич
• Автор: Александр Забусов
• Жанр: Фэнтези

Рукопись можно отнести к разряду славянской фэнтэзи. Все персонажи из настоящего времени имеют реальных прототипов живых или ушедших в Ирий. Рукопись рассчитана на людей, которым интересна история Руси, жизнь, быт и мифология средневековых славян, интересны приключения, встреча с непознанным и некоторые подробности жизни и менталитета нашей армии.

Что побудило написать фантастическую историю? Прожит большой отрезок жизни, вереница событий осталась в памяти, навсегда ушли люди, принимавшие участие в судьбе офицера, но еще остались друзья и сослуживцы, о которых хотелось бы рассказать, вот только многого рассказывать еще долго будет нельзя. Поэтому жанр фэнтэзи, история Руси и приключения персонажей дают возможность познакомить с теми, кто дорог или встречался на жизненном пути. Что может быть главным в книге профессионального военного, кроме как рассказ о том, что есть такая профессия — Родину защищать, даже за ее пределами, даже спустившись на десять веков назад. Оригинальность, в том, что на протяжении всего повествования о деятельности наших современников в 10-м веке, параллельно дается информация о жизни армии в нашей действительности, о ее проблемах, мыслях и разного рода высказываниях военнослужащих в адрес руководителей державы, которой они служат. В повествовании присутствует разумная доля юмора, т. к. в наше время без юмора жить сложно.

Итак, о самой рукописи. Время и место действия: 2000-й год — Подмосковье; 10-й век н. э. — княжество Черниговское, Переяславское, Ростовское, Полоцкое, Киевское, царство Болгарское, Дикое поле, полуостров Крым.

Словарь терминов и слов имеется в конце рукописи.

---

Сон в один миг отпустил из своих объятий. Проведя рукой по лицу и волосам, почувствовал на ладони влагу. Холодный пот залил и тело под одеждой. Раннее утро. Солнце еще не взошло, но ночь отступила, дала серой мгле заступить место темноты.

— Подъем! Седлать лошадей! — хрипло распорядился боярин, заставляя сонное царство вступить в утреннюю круговерть жизни, — Глеб, быстро всем перекусить, и отправляй Хольми и Юшка в передовой дозор. Эй ты, найденышь! Как там тебя? Удал. Чего встал, словно мавку увидел? Шевелись! Не поспеешь, ждать никто не будет.

Он встряхнулся, стараясь побыстрей отогнать от себя ночную одурь, само воспоминание о минувшем непонятом сне.

С десятком воев, находившихся под дланью боярина Садко скакавших по служебным нуждам в Курск, Удал повстречался еще перед вечерними сумерками, сам вышел на развилку дорог к намеченному старшим месту ночевки. У костра нашлось место для молодого парня, а рассказ о странствиях потешил всех. Отказа новому попутчику не последовало, да и свободная лошадь нашлась. И вот поутру вои как заведенные, легкой рысью бороздили летник, в самом хвосте кавалькады скакал и Удал, мысленно благодарил судьбу за то, что с каждым шагом лошади он становился все дальше от ведьминого поместья.

Ближе к обеду всадникам пришлось сойти с летника, отклониться с пути следования и углубиться в чащобу. А все почему? Будто ураган прошелся полосой по лесной сторонушке, вырванные с кореньями огромные сосны и ели, расщеперившись ветвями, покрыли дистанцию неширокой дороги. Ни пройти, ни проехать, хоть вертайсь обратно! Лесная айна чуть видна. Теперь только шагом, покачиваясь в седлах, ехали по едва протоптанной стёжке, напоминавшей больше охотничью тропу, способную пропустить в одну сторонулишь телегу. Под сенью зелени над головой, сомкнувшихся с двух сторон от обочин густых ветвей деревьев, дружинники, добротно одетые в брони, имевшие в своем арсенале разномастное оружие, замедлились. За спиной у каждого на ременной петле висел круглый щит, выкрашенная красной краской лицевая сторона его, имела еще и рисунок, символ-оберег. Пришло время, и немногочисленное воинство спешилось. По причине скованности лесного предела, скорым шагом дружинники повели в поводу лошадей, цепью вытянулись за спиной предводителя, по одежде ничем не отличавшегося от своих бойцов.

— А ну, пошла-а!

Молодой воин в самом хвосте колонны прикрикнул на свою лошадь, чем-то всполошенную, вставшую на месте и косившую глазом на густой придорожный кустарник.

— Чего ты, Бежан, рот раззявил? Повышать голос приказа не было. — Сделал внушение шедший за молодым воин в летах.

— А, чего она…

— Нишкни! На летник выйдем, ох получишь у меня.

Он, слыша словестный нагоняй, хмыкнул про седя. Все это показалось до боли узнаваемым. То, что в прошлом он был воином, теперь не вызывало никаких сомнений.

Тропа выплеснула военный караван к околице довольно большой, по виду зажиточной деревеньки в три десятка дворов. Причем дорожный загиб представил глазам воев сначала широкий луг, а вот уже за ним домишки по обеим сторонам единственной улочки, в центре которой, издали возвышалась маковка деревянной церквушки.

— Чудно! — высказал удивление в голос Хольми. — Византийская вера дошла и в лесную глушь.

Луг, огибая жилища и огороды, примыкал к змейке поросшей ивняком мелкой речушки, больше похожей на широкий и глубокий ручей.

Лепота! Летнее солнце, находившееся в зените, жаря неимоверно, создавало влажную духоту в самой чащобе, а здесь микроклимат. Легкий ветерок со стороны реки приносил прохладу, заставив тела, закованные в брони слегка расслабиться. Глаза людей вставших полукругом у кромки поляны, блуждали по местным достопримечательностям. Деревня будто вымерла. Никого! Никого, ни людей, ни скотины. Не слышен и лай собак, а ведь здесь поселились те, кто пробавляется охотой, ею же и живут.

— Хольми, Глеб где? — спросил у дозорного боярин.

— Десятник там, — указывая направление, скандинав махнул рукой в сторону, — в деревне. Они с Юшком по хатам пошли. Глядишь, может, и разыщут кого живого. А так, на скорый погляд, дак деревня брошена.

— Как думаешь, давно?

— С седмицу точно, боярин.

Сразу за околицей, деревня встретила отряд неказистыми избами, скорее всего в них проживает поселковая беднота. Ну, этого следовало ожидать. Все как везде. Садко повел воинов по набитой дороге. Кругом ни души. Вымерла деревня! Придержал жеребца на скромной деревенской площади напротив храма, подал команду:

— Всем спешиться! А ну, пробежались по жилищам, прошерстили все что можно. Живых ищите!

Бойцы с энтузиазмом бросились исполнять приказ. Сойдя с лошади, Удал размял ноги. Он не дружинник, значит приказ отдан не ему. Сам Садко не слазя с седла наблюдал за подчиненными, которые рассыпавшись командами, проверяли дом за домом. Услыхав топот копыт, повернул голову на звук. Глеб, его десятник, находившийся в передовом дозоре, несся во весь опор со стороны леса. Осадил на полном скаку лошадь у самих стремян боярского рысака, отдышавшись, доложил:

— Деревня пуста, батька! Только живую душу я все ж отыскал!

Десятник осклабился в улыбке. Вот он я какой! Хвали! Но, судя по всему, Садко не было никакой охоты терять попусту время на похвальбу. Хотел было отчитать весельчака, да вспомнил, что по возрасту десятнику нет еще и тридцатника. Молодой, лихость и жажда деятельности прет из него как вода из реки в половодье.

— Хм! Говори. Чего тянешь? Кого нашел? Где? Сколько?

Глеб стушевался.

— Так, это, одного и нашел…

— Ну-у!

— Деревня заканчивается у самого лес, а дальше дорога. В полверсте от околицы мельница поставлена. Вот мельник на ней живехонек…

— А тебе не показалось странным, что деревенские не сеют, не пашут, занимаются исключительно охотой и огородами, а мельница считай в деревне есть, а?

— Ну, так здеся все просто, боярин-батюшка. Деревня церкву имеет, люд в ней живет крещеный, в Христа верующий. Мельник тоже христианин. По округе соседние деревни славят родных богов, а землю возделывают, хлеб ростят, им все едино в какого бога Петруха верует, главное помол. Видать добрый из него мельник. Да и деревне через него, какой-никакой, а прибыток. Одним словом, чего такого — Русь-матушка. В ей всем места и дела хватить.

— Ну-ну! Все ко мне! — подал команду. — По коням! Веди Глеб, показывай своего мельника.

* * *

— Бог наказал Лесную и ее жителей. — Обреченно, скорее выдохнул, чем произнес слова мельник.

Печальный, меланхолический взгляд коснулся лица боярина. Удал, стоявший за спинами боярина и скандинава, заметил под радужной оболочкой глаз аборигена полоску белка. Широколицее, бородатое лицо собеседника, казалось, излучало усталость и нерешенные жизненные проблемы. Было явно видно, что зрелый мужчина стыдится своего положения.

— Сначала по округе поползли слухи. Потом соседи из дальних от нас деревень сорвались с мест, семьями со всем скарбом потянулись к нам с просьбой к обчеству принять. При этом рассказывая, как мы думали про небылицы.

— Чего ж не приняли?

— Язычники. — Видно поняв, что перед ним не единоверец, мельник потупился. — Батюшка сказал от лукавого сбегли, а правильную веру отринули. Не хотели они креститься, вот им остаться и не позволили!

— Эх вы! Случись ранее такое с вами, вас бы приютили!

— Может и так. Седмицу тому, в деревне объявился человечишка. Сам я его не видал, но кум приходил, рассказывал. Старикашка горбатый попросился у нашего старосты остаться в Лесной на прожиток. Мол, обузой не будет, а за поставленную обчеством избу деньгой заплатит. Емеля наш, спрос учинил, в какого бога верует чужак. Ну, тот засмеявшись, и скажи, мол, бог у него свой и точно не Иисус. Емеля ему отлуп заказал. Грит, иди до своих, в округе еще три деревни имеются. Они примут, а у нас все правоверные христиане, в церковь ходят, богу молятся, да и батюшка, как бы против такого соседства с язычником, ясно против будет. Чуть не повздорили. Выгнали из деревни чужака. Тот, уходя, слово приносящее порчу, вредящее християнам произнес, де вы свой урок сами заслужили. Ты ведь знаешь, боярин, урочить — значит говорить недоброе, во вред кому-то. Видишь, наслал-таки колдун на деревню порчу, теперь куда взгляд ни кинь, всюду смерть.

Петро сидя на чурбаке напротив боярина, в окружении стоявших на ногах дружинников прямо у распахнутой двери водяной мельницы повествовал о том, что происходило в родном поселении. Весь вид его говорил о том, что боится до колик в животе, что готовился умереть в скором времени, и что рад до чертиков прибытию боярина с воями. Удалу, даже на одно мгновение показалось, что осмысленный взгляд Петра, скользнувший по людям, озарился какой-то не людской радостью. С чего бы так прагматично радоваться?