Джоанн Харрис - Страхослов

• Название: Страхослов
• Автор: Джоанн Харрис
• Издательство: Клуб Семейного Досуга
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-617-12-1390-6

«Чертова дюжина» – довольно емкое и точное описание сборника ужасов под редакцией непревзойденного Стивена Джонса! Под одной обложкой собраны 12 интригующих рассказов именитых мастеров хоррора. Дж. Харрис, К. Ньюман, М. Грей, Р. Кэмпбелл и др. гарантируют вам бессонную ночь в атмосфере таинственности и мистики… Говорят, что в парижском Театре Ужасов разыгрывают кровавые представления. Тридцатидвухлетняя Кэйт Рид подобралась слишком близко к разгадке… («Гиньоль») Знаменитый актер Даррен Лоури на пике популярности… был, пока не рассердил ведьму! («Забвение»)

---

Чтобы выйти из театра, ей пришлось пробираться сквозь толпу работников театра в масках Гиньоля. Они продавали сувениры: пивные кружки с изображением Гиньоля; пиалы с аутентичной кровью Théâtre des Horreurs; открытки с актерами в запечатанных конвертах, чтобы зрители не знали, какую открытку покупают (сколько открыток с Крошкой Цахесом приходилось купить коллекционеру, чтобы раздобыть редкую открытку с полуголой Бермой?); крошечные пищики, очевидно, созданные для того, чтобы довести родителей до массового убийства детей, которому можно будет посвятить новый номер; значки с лицом Гиньоля или окровавленными вырванными глазами.

Поддавшись искушению, она купила роскошно иллюстрированную брошюру с фотографиями номеров и диаграммами, показывавшими, как создавались сценические эффекты, а также краткие contes crueles[92] для тех, кто не понял сюжет. Эта брошюра может пригодиться ей в расследовании. Кэйт была убеждена, что существует какая-то связь между преступлениями на улице и преступлениями на сцене. Словно реальные ужасы подтверждали главную мысль «Баллады о Бертране Кайе». Впрочем, жертвам, безусловно, было все равно, убивали ли их для того, чтобы донести до публики некую философскую мысль, или же просто так.

Пройдя в боковую дверь, Кэйт увидела толпу поклонников, собравшихся у гримерок актеров. Некоторые из них были неумело загримированы: вывалившиеся глаза, сочащиеся язвы, вампирские клыки. Какой-то mec[93] в морской тельняшке гордо демонстрировал еще не зажившую татуировку, изображающую ухмылку Гиньоля. На других были дешевые маски. Невзирая на отсутствие пищиков, они пытались имитировать голос Гиньоля. Пьяный франт в смокинге пытался удержать в охапке огромный букет черных роз. Кэйт подозревала, что этот Жанно-у-Гримерки[94] был поклонником настрадавшейся сегодня Бермы, хотя он скорее походил на того, кто любит получать порку, а не пороть, пусть и по обоюдному согласию.

Вернувшись на рю Пигаль, Кэйт заметила вдалеке бросавшийся в глаза головной убор Юки и остановилась в раздумьях. Предполагалось, что они должны возвращаться в pied-a-terre[95], которое Перс арендовал для этого расследования, разными дорогами. Кэйт вспомнила несколько возможных маршрутов.

В идеале ей хотелось бы пройтись по берегу Сены, чтобы проветрить голову. Театр Ужасов производил гнетущее впечатление. После вечера в битком набитом зале с этим странным дымом и запахом гниения у любого закружится голова, даже без парада пыток.

Кэйт миновала веселые кафе и кабаре, но ужасы исказили ее восприятие. Она взирала на мир не сквозь розовые очки, а через залитые кровью. Музыка и смех звучали пронзительно и жестоко. Красивые лица казались безумными и коварными.

С афиш на нее взирал Гиньоль. Кэйт почудилось, что она заметила его в толпе. Впрочем, этого нельзя было исключать. В тупике Шапталь продавалось много масок Гиньоля из папье-маше.

Кэйт приняла необходимые меры предосторожности, чтобы исключить слежку: скорее для тренировки, чем из опасений, что за ней следят. Она вошла в ресторан и вышла оттуда через кухню – одного взгляда хватило, чтобы отбить у нее всякое желание когда-нибудь отобедать в этом заведении. На ходу она переоделась, сменив броский клетчатый пиджак на неприметный зеленый.

Затем Кэйт заняла столик в углу многолюдной забегаловки в маленьком дворике и заказала pastis[96].

Никто не пытался флиртовать с ней, и в какой-то мере это навеивало грусть. Если девушка сидит одна во французском кафе и никто к ней не пристает, должно быть, от нее исходят невидимые волны опасности.

Кэйт уже исполнилось тридцать два года. Совсем молодая… хотя ее школьные подружки, рано выскочившие замуж, уже обзавелись детьми, и их дочери и сыновья были почти взрослыми. Как незамужняя, «нетипичная» женщина, она привыкла к постоянному неуместному вниманию – в Англии, не говоря уже о Париже. Кэйт Рид манила парней, как аттракцион на ярмарке: каждый думал, что может выиграть. А если проиграет – что ж, ничего страшного, все равно она старая дева. Особенно ей докучали «респектабельные» джентльмены – мужья ее школьных подруг и даже их отцы, – но хуже всего были пламенные борцы за идеи, которые она поддерживала, сторонники независимости Ирландии или женской эмансипации. Они полагали, что она должна спать с ними просто потому, что они выступают за правое дело. Что ж, теперь она бы предложила этим надоедливым «товарищам» приударить за Кларой Ватсон, знатоком изощренных пыток.

Послышалась игра аккордеона. Музыкант в точности походил на стереотипного француза со сцены мюзик-холла – берет, навощенные усы, разве что связки лука не хватало. Он играл вальс «вразвалочку» из «Бабочки» Жака Оффенбаха[97]. В дворике расчистили место для пары танцоров, собиравшихся исполнить знаменитый танец апашей. Парень в шляпе набекрень и полосатой рубашке в такт бравурной вихлястой музыке закружил свою длинноногую партнершу по двору, имитируя жестокую сексуальную игру. Fille[98] то отвергала грубые поползновения своего garçon[99], то заискивала с ним. Все это время с уголка его рта свисала зажженная сигарета, и парень выдыхал колечки дыма, а затем впивался в губы девушки поцелуем. Даже танец на Монмартре предполагал тычки, пощечины, удары в пах и захваты. Девушка выхватила из-под подвязки нож, но mec отобрал его и швырнул в стену. Лезвие воткнулось в афишу Гиньоля.

Кэйт потягивала ликер, от едкого вкуса слезились глаза и жгло язык. Этот напиток с сильным запахом аниса почти не отличался по крепости от абсента. А тот, как известно, приводил к сифилису, чахотке и смерти.

Танец закончился, уличные музыканты наслаждались аплодисментами. Они собирали монетки, и Кэйт дала девушке су, надеясь, что синяки, просматривавшиеся под ее пудрой, проступили от чрезмерных репетиций.

Идея гиньолевской пьесы о Кейе состояла в том, что жестокость повсеместна, она не ограничивается одним безумцем и сценой маленького театра. Ужас был всеобъемлющим, всеохватывающим… Он прослеживался и в статуях Святого Дионисия, державшего в руках собственную отрубленную голову, и в ритуализированном домашнем насилии танца апашей. Эпоха Террора и дни Коммуны миновали, но Гиньолевы Легионеры Ужаса занимали высокие посты во власти. Жорж Дю Руа мог бросить честных министров на съедение les loups[100], но помогал Эжену Мортену сохранить должность. Где бы ни заходила речь о деле Дрейфуса, вспыхивали народные волнения. На одной неделе война с Германией казалась неизбежной, на следующей столь же неизбежным выставлялся союз с Германией против Великобритании. Отца Керна назначили инспектором детских домов. Ширились ужасные слухи о его ночных визитах к маленьким подопечным, но даже Золя не решался открыто бросить вызов священнику. Недавний заговор военных, собиравшихся сделать из генерала Ассоланта нового Наполеона, сорвался в последнюю минуту. Кэйт нравилось считать себя благоразумным человеком, но она работала на безликое создание, которое якобы швырнуло люстру на голову зрителей в опере просто потому, что ему не понравилась актриса в роли Гретхен в «Фаусте».

Может быть, все это просто шутка?

Насилие не ограничивалось Парижем. Британский Панч, брат Гиньоля, бил свою Джуди не меньше любого апаша… а еще убивал полицейских, судей и крокодилов. В Ист-Энде Кэйт провела немало времени с женщинами, пытавшимися вывести синяки после того, как они отправились за мужьями в паб, чтобы не дать им пропить деньги на оплату квартиры. Потому шоу Джуди и Панча совсем не вызывало у нее смеха. По крайней мере, девушки апашей давали сдачи.

Кэйт обвела взглядом дворик. Люди отлично проводили время, пусть тут и орудовали карманники. Невзирая на все ужасы мира, жизнь продолжалась – и в ней было много радостей. После танца уличные музыканты сели за столик выпить – и девушка флиртовала со своим партнером по танцу и аккордеонистом. Кэйт немного успокоилась и, пожав плечами, попыталась отбросить тягостные мысли.

Нож уже вынули из стены – и под глазом Гиньоля на афише зияла треугольная дыра, похожая на слезу.

Кэйт подумала о глазах Гиньоля, этих живых глазах, поблескивавших за маской из папье-маше. Ей казалось, она узнаёт эти глаза. Но так ли это? Гиньоль был сокрыт, когда снимал маску. Он мог оказаться кем угодно.

Программка и брошюра мало чем помогли ей. Там были напечатаны биографии Бермы, Фрозо, Морфо (якобы ветерана сражений в Марокко, раненного в бою) и остальных, но на странице о Гиньоле приводились сведения о персонаже, а не об актере. Гиньоль – это Гиньоль, а не исполнитель этой роли… Жан-Франсуа Такой-то или Феликс-Фредерик Имярек. Неважно. Под фотографией Бермы был абзац, посвященный ее прежней жизни и карьере. До того как стать примадонной в Théâtre des Horreurs, она играла и в других театрах, начав с эпизодической роли служанки Клеопатры и заканчивая ролями Джульетты и Дездемоны. Под снимком же Гиньоля – только список его преступлений. Обретший славу сценариста, постановщика и управляющего Театра Ужасов, он вынырнул словно ниоткуда, купив остатки компании покойного месье Юло.