Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы

• Название: Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы
• Автор: Джон Чивер
• Жанр: Современная проза

Герои Джона Чивера — внешне преуспевающие и благополучные американцы. Их труды и дни, изображенные писателем с удивительной психологической глубиной и тонкой иронией, рисует панораму жизни современной Америки.

---

— Это неправда, мама.

— Но зачем он мне все это рассказал, зачем рассказал мне все эти небылицы? Он сказал мне про ту женщину, с которой ты уезжал. Сказал, что она все время звонит в магазин, хотя ей ничего не нужно, и что он знает, в чем тут дело.

— Это неправда.

— Зачем же он рассказал мне все эти небылицы? Может быть, он ревнует? спросила она в безрассудной надежде. — Ты ведь знаешь, в позапрошлом году он просил меня выйти за него замуж. Конечно, я больше не выйду замуж, но, когда я ему отказала, он вроде как обозлился.

Она села и вытерла слезы.

— Может быть, все дело в этом.

— Как-то вечером, когда я была одна, он пришел сюда. Принес коробку конфет и попросил меня выйти за чего замуж. Когда я сказала нет, он рассердился и сказал, что я пожалею. Так ты думаешь, он именно этого добивается? Чтобы я пожалела?

— Да, наверно, в этом все дело.

— Но ведь это же смешно. Подумать только, кто-то хочет мне навредить. Это же смешно! Ну зачем, зачем люди ведут себя так странно?

Миссис Кранмер умылась и стала готовить ужин, а Эмиль ушел к себе в комнату, с беспокойством думая о сапфировом кольце, спрятанном в ящике стола. Лучше переложить его в карман, так будет спокойнее. Он выдвинул ящик, достал кольцо из коробочки и, инстинктивно обернувшись, увидел в дверях мать.

— Дай мне, — сказала она. — Дай мне, дьявол ты этакий! Кто только вселил в тебя дьявола, кто? Дай мне это кольцо. Так вот как она тебе платила, ах ты, грязная, мерзкая тварь! Не думай, что я буду из-за тебя плакать. Свои последние настоящие слезы я выплакала над могилой твоего отца. Я знаю, что значит, когда тебя любит хороший человек, и никто у меня этого не отнимет. Оставайся у себя в комнате, пока я не разрешу тебе выйти.

На следующий вечер, когда миссис Кранмер позвонила, дверь ей открыл Мозес. На посетительнице была шляпа, перчатки и так далее, и он недоумевал, что ей может быть нужно. Машины у нее не было, она, очевидно, пришла пешком от автобусной остановки. Сначала он подумал, что она ошиблась адресом: наверно, какая-нибудь кухарка или портниха, ищет работу. Теперь, когда она очутилась прямо перед ним, смелость и чувство собственного достоинства стали ее покидать.

— Скажите своей жене, пусть она оставит моего сына в покое.

— Я вас не понимаю.

— Скажите своей жене, пусть она оставит моего сына в покое. Я не знаю, скольким еще мужчинам она вешается на шею, но, если я поймаю ее с моим мальчиком, я выцарапаю ей глаза.

— Я не…

Силы миссис Кранмер иссякли; Мозес закрыл дверь и позвал:

— Мелиса, Мелиса!

Почему она не отвечает? Почему она не отвечает? Он слышал, как она поднималась по лестнице, и пошел за пей. Дверь была распахнута настежь. Мелиса сидела у туалетного столика, закрыв лицо руками. Мозес почувствовал, что в крови у него закипает жажда убийства; и подобно тому, как прежде ему, охваченному желанием, казалось, что он ощущает под своими руками ее тело, еще не прикоснувшись к ней, так теперь ему казалось, что он ощущает ее горло с сухожилиями и мышцами, словно уже лишает ее жизни. Его била дрожь. Он подошел к ней сзади, обхватил руками за шею и, когда Мелиса громко закричала, придушил ее крик, но затем в нем поднялся страх перед муками ада, и, швырнув ее на пол, он вышел из комнаты.

26

Что случилось, что случилось с Мозесом Уопшотом? Он был более красивый, более способный, более естественный из двух братьев, и все же в свои тридцать с небольшим лет он состарился так, словно испытания, выпавшие на долю его поколения, отразились на его простой и порывистой натуре сильней, чем на Каверли, у которого была длинная шея, отвратительная привычка хрустеть суставами пальцев и который страдал припадками меланхолии и раздражительности.

Однажды субботним утром Мозес без предупреждения явился в Талифер. Брата он застал за мытьем окон. Библейские предания, способные пролить некоторый свет на окутанные мраком взаимоотношения братьев, ограничиваются как будто бы историей Каина и Авеля, и, вероятно, это к лучшему. Братья восторженно приветствовали друг друга, но к этому восторгу невольно примешивалось бессознательное желание причинить боль. Мозес насмешливо улыбнулся при виде тряпок, которыми брат мыл окно. Каверли отметил, что лицо у Мозеса красное и одутловатое. Мозес держал в руке трость с серебряным набалдашником. Едва войдя в дом, он отвинтил набалдашник и налил себе из трости мартини.

— Целая пинта входит, — спокойно сказал он. — Отцу бы такая понравилась!

Он пил свой джин в столь ранний час, словно память об отце и о многих других крепких на голову людях из его предков избавляла его, как истого Уопшота, от проблем воздержанности и самодисциплины.

— Я лечу в Сан-Франциско, — сказал он. — Надумал заглянуть к вам. Следующий самолет будет в пять часов. Мелиса и мальчик в полном порядке. Они просто молодцы.

Он произнес эти слова громко и уверенно, так как, подобно Каверли — и Мелисе, — развил в себе способность верить, что происшедшее в действительности не произошло, а происходящее в действительности не происходит, а то, что может произойти, в действительности невозможно. Прежде всего братья заговорили о таинственной истории с Гонорой. Каверли уже звонил по телефону в Сент-Ботолфс, но никто не ответил. Его письма Гоноре вернулись назад. Мозес высказал предположение, что в ее письмах относительно падуба скрывается намек на то, что она больна, но как увязать это с тем обстоятельством, что она нарушила какой-то закон? Каверли мог бы показать брату вычислительный центр или дать ему посмотреть в бинокль на ракетные установки, но вместо этого повез его к заброшенной ферме, и они погуляли там в лесу. В этом районе страны стоял прекрасный зимний день, но Каверли омрачил его яркость своим унылым настроением. На фруктовых деревьях кое-где сохранились еще сморщенные плоды; хруст и аромат паданцев казались ему столь же древней принадлежностью мира, как и океаны. Рай, подумал он, должен пахнуть паданцами. Ветер гнал по земле сухие листья, напоминая Каверли о силах, которые управляют сменой времен года. Наблюдая за листьями, облетавшими с деревьев и уносимыми вдаль, он чувствовал, как в нем пробуждаются смутные желания и дурные предчувствия. Мозеса, по-видимому, больше всего заботила собственная жажда. После того как они немного погуляли, он предложил отправиться на поиски винного магазина. Когда они возвращались к машине, на линии пусковых установок, должно быть, произошла авария. Оттуда донесся громкий взрыв, а затем, похоже, объявили воздушную тревогу. Самолетов в голубом небе видно не было, только слышался рокот моторов — точь-в-точь невинное гудение морской раковины, которую старик прикладывает к уху ребенка.

Каверли и Мозес вернулись к машине и поехали в предместье к винному магазину, но он был закрыт. На витрине висело объявление: «Магазин закрыт, чтобы служащие могли побыть со своими семьями». Время от времени весь Талифер охватывала бессмысленная паника. Кое-кто из мужчин и женщин впадал в пессимизм и укрывался в убежищах, чтобы помолиться и напиться вдрызг; впрочем, на Каверли это производило не большее впечатление, чем выходки адвентистов в дни его детства, когда они иногда закутывались в простыни, взбирались на Пасторский холм и ждали воскресения из мертвых и второго пришествия. Мысль о всеобщей катастрофе то и дело тревожила воображение людей во всем мире. Братья поехали дальше к торговому центру и нашли там открытый винный магазин. Мозес сказал, что ему нужны наличные деньги, и владелец магазина выдал ему сто долларов взамен чека, на котором Каверли сделал передаточную надпись. Когда они вернулись домой, Мозес наполнил свою трость и приступил к серьезной выпивке. В четыре часа Каверли отвез брата в гражданский аэропорт и попрощался с ним у главного входа; для обоих в этом прощании как бы смешались горячая любовь и соперничество.

Через три дня из винного магазина позвонили по телефону и сообщили, что чек Мозеса банк не оплачивает. Каверли заехал туда и дал взамен свой собственный чек. В четверг позвонили из мотеля, расположенного близ аэропорта.

— Я видел вашу фамилию в телефонной книге, — сказал незнакомый голос, и фамилия у вас такая странная, что я подумал, не родственники ли вы. У нас живет человек по имени Мозес Уопшот. Он здесь с субботы и, судя по количеству пустых бутылок, выпивал, по-моему, около двух кварт в день. Он никому не мешал, но если он не выливал спиртные напитки в раковину, то его ждут неприятности. Я и подумал, что, если он ваш родственник, вам следует это знать.

Каверли сказал, что сейчас же выезжает, но когда он добрался до мотеля, Мозеса там уже не было.

27

Сомнительно, чтобы Эмиль когда-нибудь любил Мелису, чтобы он когда-нибудь питал настоящую любовь к кому-либо, кроме себя и призрака своего отца. Иногда он думал о Мелисе и всякий раз приходил к заключению, что его не в чем упрекать, что, какие бы страдания она ни перенесла, он за них не отвечает. После того как его уволили из магазина Нэроби, он некоторое время слонялся без дела, но вскоре поступил на работу в новый универсам, открывшийся на холме, в здании со шпилем. Формально он был принят на должность помощника кладовщика, но, нанимая его, мистер Фрили, управляющий магазином, объяснил ему, что у него будут другие обязанности. Магазин открылся два месяца тому назад, но дела шли плохо, покупательницы из поселка были, как избалованные дети, капризны, а иногда и раздражительны; ведь в их жизни не было таких стимулов, как стремление к какой-либо цели и нужда. В день открытия магазина они на глазах мистера Фрили штурмовали двери и уносили букетик живых орхидей, который вручался каждому покупателю; однако, когда цветов не осталось, он увидел, как они прямо с каким-то бессердечием вернулись к своим старым друзьям, в магазины фирм «Грэнд Юнион» и «А. и П.». Они, как саранча, расхватывали у него некоторые товары, которые он продавал себе в убыток, а за остальными продуктами шли в другое место. Но ведь его магазин так великолепен, думал он. Широкая стеклянная дверь открывалась по сигналу фотоэлемента, и взору покупателя представал целый музей продовольственных товаров — стеллажи за стеллажами консервов, груды мороженой домашней птицы, а дальше в рыбном отделе маленький маяк над резервуаром с морской водой, в котором плавали омары. Звучала негромкая музыка, помещение было залито мягким светом. Для детей в магазине были всякие развлечения, а для лакомок — сладости, но никто — почти никто — в эту дверь не входил.