Джон Чивер - Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы

• Название: Семейная хроника Уопшотов. Скандал в семействе Уопшотов. Рассказы
• Автор: Джон Чивер
• Жанр: Современная проза

Герои Джона Чивера — внешне преуспевающие и благополучные американцы. Их труды и дни, изображенные писателем с удивительной психологической глубиной и тонкой иронией, рисует панораму жизни современной Америки.

---

Мозес в те годы, когда я ближе всего его знал, обладал той привлекательной внешностью, которая помогает юноше блестяще окончить среднюю школу, по, увы, не слишком способствует дальнейшему преуспеянию в науках. У него были темно-золотистые волосы и желтоватый цвет лица. Все любили Мозеса, в том числе сент-ботолфские собаки, и он принимал это просто и с самой естественной скромностью. А вот другого брата, Каверли, не любил никто. У него была длинная шея и неприятная привычка хрустеть суставами пальцев. Сара Уопшот, мать Мозеса и Каверли, красивая и стройная женщина, носила пенсне, произносила слово «интересно» как «интерестно» и утверждала, что шестнадцать раз прочла роман «Миддлмарч». У нее была привычка забывать книги в саду, и томики собрания сочинений Джордж Элиот от дождя покрылись бурыми пятнами и покоробились. Их отец, Лиэндер, был одним из тех массачусетских янки, которые всегда кажутся мальчишками, хотя на склоне лет он был похож на мальчика, узревшего Медузу Горгону. У него было румяное лицо, красивые голубые глаза и густые седые волосы. Он говорил «компас» вместо «компас» и «рапорт» вместо «рапорт» и последние годы жизни водил прогулочное судно между Травертином и увеселительным парком в Нангасаките. Лиэндер утонул во время купания. Миссис Уопшот умерла через два года и вознеслась на небеса, где, вероятно, у нее хлопот полон рот, ибо она принадлежала к первому поколению американских женщин, добившихся равноправия с мужчинами. Всю жизнь она, не щадя сил, занималась добрыми делами. Она основала Женский клуб, Клуб последних известий, была председательницей Общества защиты животных и попечительницей Дома призрения незамужних матерей. В результате столь многообразной деятельности в доме на Ривер-стрит всегда было полно пыли, цветы в вазах увядали, а часы вечно стояли. Сара Уопшот была из тех женщин, которые привыкли рассматривать простые домашние обязанности как нечто им не подобающее. Каверли женился на девушке по имени Бетси Маркус, уроженке бесплодного края в штате Джорджия, она работала барменшей в молочном буфете на Сорок второй улице. В то время, о котором я сейчас пишу, он работал на ракетном полигоне в Талифере. Мозес бросил службу в банке, куда его приняли учеником, и устроился в маклерскую фирму «Леопольд и Кo», пользовавшуюся сомнительной репутацией. Он женился на Мелисе Скаддон. И у Мозеса и у Каверли было по сыну.

Представьте их себе летним вечером в чудесный предобеденный час на лужайке, которая тянется от их дома до берега Уэст-Ривер. Миссис Уопшот дает Лулу, кухарке, урок пейзажной живописи. Они поставили мольберт чуть правее остального общества. Миссис Уопшот предлагает Лулу посмотреть на реку сквозь картонную рамку и говорит:

— Cherchez le motif [31], Лулу. Cherchez le motif.

Лиэндер пьет виски и любуется окрестностями. Для человека, который во всем до мозга костей провинциал, Лиэндер прожил куда более разнообразную жизнь, чем можно было бы подумать. Однажды он добрался на запад до самого Кливленда с театральной труппой, игравшей Шекспира, а несколько лет спустя, на деревенской ярмарке, поднялся на воздушном шаре, наполненном нагретым воздухом, до высоты в сто двадцать семь футов. Он гордится собою, гордится своими сыновьями; частица этой гордости сквозит в спокойном, испытующем взгляде, которым он окидывает речные берега, думая при этом, что все реки в мире достаточно древние, но реки его страны, наверно, древнее всех.

Каверли окуривает яблони, чтобы уничтожить яблонную моль. Мозес складывает парус. Из открытых окон доносится Вальдштейнова соната [32], ее играет кузен Деверо, готовящийся к своему осеннему концерту. У Деверо беспокойное смуглое лицо, ему нет еще и двенадцати лет.

— Свет и тень, свет и тень, — говорит старая тетя Гонора об игре Деверо. То же самое она сказала бы о Шопене, Стравинском или Телониусе Монке [33]. Этой старой женщины, которой перевалило за семьдесят, все побаиваются. Она одета во все белое. (В День труда [34] она переключится на черный цвет.) Деньги Гоноры не раз спасали семью от позора или от еще худших бед, и, хотя ее собственный дом расположен в другом конце поселка, она окидывает ландшафт и действующих на его фоне персонажей взглядом собственника. Попугаи в клетке, висящей у черного хода, восклицает: «Юлий Цезарь, я крайне возмущен!» Это все, что он говорит.

Каким упорядоченным, чистым и разумным кажется мир, а главное, каким светлым, словно это начало мира, его ясное утро. На самом деле солнце уже проделало значительную часть своего пути, равно как и история этой части страны, но все же у них впереди еще немалый путь, и они бодро смотрят вперед. Неожиданно из окна кухни вырываются клубы черного дыма — сгорели булочки, но это неважно. Уопшоты ужинают в мрачной столовой, играют несколько робберов в вист, целуют друг друга на прощание с пожеланием спокойной ночи и идут спать, чтобы видеть приятные сны.

3

Неприятности начались однажды днем, когда Каверли Уопшот соскочил с подножки почтового поезда — единственного идущего на юг поезда, который останавливался в городке Сент-Ботолфс. Дело было в конце зимы; только-только начинало смеркаться. Снег уже сошел, по земля еще была покрыта жухлыми прошлогодними листьями, и природа словно еще не оправилась от февральских метелей. Каверли пожал руку мистеру Джоуиту и осведомился о своих родных. Он помахал буфетчику из «Ванадакт-хауса», помахал Барри Фримену, стоявшему за прилавком своей продуктовой лавки, и громко приветствовал Майлза Хауленда, выходившего из подъезда банка. Вечернее небо сияло ярко и тревожно, но редкие, будто ненастоящие, как на театральной декорации, звезды не озаряли темной лужайки. Это был спектакль, который целиком исполнялся в воздухе. Между домами Каверли видел Уэст-Ривер; по ней плыл огромный груз приятных для него воспоминаний; этот пейзаж, пронизанный светом, создал у него неправдоподобное впечатление, будто долгая история реки стала очищающей силой, сделавшей воду пригодной для питья. Он повернул направо, на Бот-стрит. Миссис Уильямс сидела у себя в гостиной и читала газету. В доме Брэтлов свет горел только в кухне. У Даммеров было темно. Миссис Бретейн, прощавшаяся с каким-то гостем, поздравила Каверли с приездом. Затем он свернул на дорожку, которая вела к дому тети Гоноры.

Мэгги открыла дверь, и он поцеловал ее.

— У нас одни только мясные консервы, — сказала Мэгги. — Тебе надо будет зарезать цыпленка.

Каверли прошел по длинному коридору мимо висевших на стенах семи видов Рима и очутился в библиотеке, где застал свою старую тетю с открытой книгой на коленях. Здесь был его «дом, любимый дом» [35], начищенная медь, запах яблоневых дров, горящих в камине.

— Каверли, дорогой! — воскликнула Гонора в порыве любви и поцеловала его в губы.

— Гонора, — сказал Каверли, обнимая ее.

Потом они отступили на шаг и с лукавой усмешкой стали рассматривать друг друга, ища перемен.

Седые волосы Гоноры были еще густые, лицо по-прежнему львиное, но ее новые искусственные челюсти были плохо пригнаны и делали ее похожей на людоедку. Это впечатление свирепости напомнило Каверли, что его тетя никогда не фотографировалась. Во всех семейных альбомах она фигурировала либо спиной к аппарату (она в этот момент убегала прочь), либо закрывала лицо руками, сумочкой, шляпой или газетой. Взглянув на эти карточки, всякий, кто ее не знал, мог бы подумать, что ее разыскивают по обвинению в убийстве.

Гонора пришла к заключению, что Каверли похудел, и так ему и сказала.

— Ты тощий, — сказала она.

— Да.

— Я велю Мэгги принести тебе портвейна.

— Я бы лучше выпил виски.

— Ты не пьешь виски, — сказала Гонора.

— Раньше не пил, — ответил Каверли, — а теперь пью.

— Неужели чудеса никогда не кончатся? — спросила Гонора.

— Если ты собираешься резать цыпленка, — сказала Мэгги, появляясь на пороге, — лучше зарезать его сейчас, а то ты и до полуночи не поужинаешь.

— Сейчас зарежу цыпленка, — сказал Каверли.

— Говори громче, — сказала Гонора. — Она совсем оглохла.

Каверли пошел вслед за Мэгги через дом в кухню.

— Она стала еще более сумасшедшей, — сказала Мэгги. — Теперь она твердит, что у нее бессонница. Говорит, что уже несколько лет подряд не спит. И что же, вхожу я как-то под вечер в гостиную, чай принесла, и на тебе. Она знай себе спит. Даже храпит. Я ей говорю; «Проснитесь, мисс Уопшот. Вот ваш чай». Она отвечает; «При чем тут проснитесь? Я не спала, я просто, — говорит, — была погружена в глубокие размышления». А теперь она задумала купить машину. Господи Иисусе, это ведь все равно что голодного льва на улицу выпустить. Она же будет наезжать на невинных маленьких детей и убивать их, если только сама сначала не убьется.

Старухи издавна привыкли постоянно злословить друг о друге за глаза, но их выдумки были так неправдоподобны, что их невозможно было принять всерьез. Слух у Мэгги был превосходный, но Гонора вот уже несколько лет уверяла всех, что ее кухарка ничего не слышит, Гонора всю жизнь отличалась эксцентричностью, но Мэгги говорила всем в поселке, что ее хозяйка спятила. Они приписывали друг другу самые невероятные физические и умственные недостатки и делали это так наивно, что вряд ли кто-нибудь хоть на грош верил в их злой умысел, когда они оговаривали одна другую.