Генри Джеймс - Повести и рассказы

• Название: Повести и рассказы
• Автор: Генри Джеймс
• Жанр: Классическая проза

В сборник входит девять повести и рассказы классика американской литературы Генри Джеймса.

Содержание:

ДЭЗИ МИЛЛЕР (повесть),

СВЯЗКА ПИСЕМ (рассказ),

ОСАДА ЛОНДОНА (повесть),

ПИСЬМА АСПЕРНА (повесть),

УРОК МАСТЕРА (повесть),

ПОВОРОТ ВИНТА (повесть),

В КЛЕТКЕ (повесть),

ЗВЕРЬ В ЧАЩЕ (рассказ),

ВЕСЕЛЫЙ УГОЛОК (рассказ),

ТРЕТЬЯ СТОРОНА (рассказ),

ПОДЛИННЫЕ ОБРАЗЦЫ (рассказ),

УЧЕНИК (рассказ),

СЭР ЭДМУНД ДЖЕЙМС (рассказ).

---

— О, не упоминайте ничего здесь о том, что написал я: в этом доме есть другой человек, он-то и есть наше настоящее! — когда он изрек этот короткий искренний протест, он верил, что она не увидит в его словах ни насмешливого самоуничижения, ни неблагодарности преуспевающего писателя, который пресытился похвалами.

— Вы говорите о мистере Сент-Джордже? Не правда ли, он обаятелен?

Пол Оверт взглянул на нее в эту минуту: глаза ее загорелись каким-то лучезарным светом.

— Увы, я с ним не знаком, я могу восхищаться им только на расстоянии.

— Ну, так вам надо с ним познакомиться, ему так хочется побеседовать с вами, — продолжала мисс Фэнкорт, у которой, очевидно, была привычка говорить людям то, что, как она сама же стремительно решала, может доставить им удовольствие. Оверт догадался, что расчет этот основывался на том, что, в ее глазах, отношения между людьми складывались просто.

— Мне бы и в голову не пришло, что он что-нибудь обо мне знает.

— Знает, все знает. А если бы вдруг оказалось, что нет, то я бы ему о вас все рассказала.

— Рассказали обо мне все?

— Вы говорите совсем как герои вашей книги! — воскликнула девушка.

— Выходит, что они все говорят одинаково.

— Но ведь писать так трудно. Судя по рассказам мистера Сент-Джорджа, на это уходит столько сил. Я ведь и сама тоже пыталась и убеждена, что это действительно так. Я пыталась написать роман.

— Мистеру Сент-Джорджу не следовало бы вас так разочаровывать, — сказал Пол Оверт.

— Вы разочаровываете меня гораздо больше тем, что говорите это с таким лицом.

— Но, в конце-то концов, зачем это нужно, непременно становиться писателем? — продолжал молодой человек. — Это такая жалкая, такая жалкая доля!

— Я вас совсем не понимаю, — сказала Мэриан Фэнкорт, и лицо ее сделалось серьезным.

— Ну если, скажем, сравнить его с человеком дела, с тем, который испытал на себе все то, о чем мы только пишем.

— Но что же такое искусство, если не жизнь — вы сами понимаете, что я говорю о настоящем искусстве? — спросила девушка. — Мне думается, что это-то и есть настоящая жизнь: все остальное так нелепо!

Пол Оверт рассмеялся.

— Это ведь так интересно встречать столько знаменитых людей, — продолжала она.

— Думается, что да; но ведь для вас же это не ново.

— Как не ново, я никогда никого не видела, я ведь всю жизнь прожила в Азии.

— Что же, мало разве в Азии примечательных людей? Разве вы не управляли в Индии провинциями, и не было у вас там разве пленных раджей и данников-принцев, прикованных к вашей колеснице?

— После того как мне пришлось бросить школу, чтобы туда поехать, я все время была там с отцом. Жилось нам чудно, мы были одни на целом свете! Но вокруг не было никакого общества, а для меня это самое важное. Никаких картин, никаких книг, разве что самые скверные.

— Никаких картин? Как? А разве сама ваша жизнь в Индии не походила на картину?

Мисс Фэнкорт обвела взглядом чудесную галерею, в которой они сидели.

— Ничего, что могло бы сравниться вот с этим. Я обожаю Англию! — воскликнула она.

— Ну, конечно, я вовсе не отрицаю, что здесь нам надо кое над чем потрудиться.

— Она еще и до сих пор остается нетронутой, — сказала девушка.

— Это что, мнение Сент-Джорджа?

В вопросе этом сквозила едва заметная и, как ему казалось, вполне простительная ирония, которой девушка, однако, не почувствовала и приняла все за чистую монету.

— Да, он говорит, что она нетронута, по сравнению со всем остальным, — ответила она совершенно серьезно. — Он рассказывает о ней столько всего интересного. Послушаешь его, так действительно хочется что-то делать.

— Мне бы, наверно, тоже захотелось, — сказал Пол Оверт, отчетливо ощущая в эту минуту и смысл сказанного, и чувство, которое ею владело, равно как и то, как воодушевляюще звучал этот призыв в устах Сент-Джорджа.

— О, вам… можно подумать, что вы ничего не сделали! Как бы я была рада послушать вас обоих вместе, — воскликнула девушка.

— С вашей стороны это очень любезно, только у него ведь свой собственный взгляд на вещи. Я склоняюсь перед ним.

Лицо Мариан Фэнкорт сделалось на минуту серьезным:

— Вы считаете, что он настолько совершенен?

— Далек от этой мысли. Среди его последних книг есть такие, которые кажутся мне ужасно плохими.

— Да, конечно… он это знает.

— Как — знает, что они мне кажутся ужасно плохими? — изумился Пол Оверт.

— Ну да, во всяком случае, что они не такие, какими ему хотелось бы их видеть. Он сказал, что ни во что их не ставит. Он мне такие удивительные вещи рассказывал — он такой интересный.

Пол Оверт был поражен, когда узнал, что знаменитый писатель, о котором они говорили, был вынужден сделать столь откровенное признание и унизил себя, сделав его невесть кому: ведь, как ни прелестна мисс Фэнкорт, все-таки это совсем еще юная девушка, которую он повстречал случайно в гостях. Но именно таким было в известной мере и его собственное чувство, которое он только что высказал; он готов был простить своему старшему собрату все его погрешности не потому, что не дал себе труда углубиться в его романы, но как раз потому, что он в них внимательно вчитался. Его благоговение перед ним наполовину состояло из нежного чувства, которое он испытывал к тем наскоро наложенным штрихам, к которым — он был в этом уверен — сам писатель относился наедине с собою крайне сурово и за которыми скрывалась некая трагическая тайна его личности. У него должны были быть свои основания для этой психологии a fleur de peau[135] — и основания эти могли быть жестоки; и от этого он только становился еще дороже для тех, кто его любил.

— Вы возбуждаете во мне зависть. Я сужу его, я нахожу в нем недостатки, но… я люблю его, — решительно сказал Оверт. — И то, что я в первый раз в жизни его вижу, для меня большое событие.

— Как это важно, как это великолепно! — вскричала девушка. — Как я буду рада вас познакомить!

— Если это сделаете вы, то лучшего и не придумать, — ответил Оверт.

— Он хочет этого так же, как и вы, — продолжала мисс Фэнкорт, — только до чего же странно, что вы до сих пор еще не знакомы.

— Не так уж это странно, как может показаться. Меня столько времени не было в Англии, за последние годы я несколько раз уезжал.

— И, однако, вы пишете о ней так, как будто безвыездно здесь жили.

— Может быть, как раз потому, что я уезжал. Во всяком случае, все лучшие куски написаны за границей, и притом в самых печальных местах.

— А почему же в печальных?

— Да потому, что это были курорты, куда я возил мою умирающую мать.

— Умирающую мать? — с участием прошептала девушка.

— Мы все время переезжали с места на место в надежде, что ей станет легче. Но легче ей не становилось нигде. Мы ездили на эту мерзкую Ривьеру (я ее ненавижу!), в Верхние Альпы, в Алжир и очень далеко — это была отвратительная поездка — в Колорадо.

— И что же, ей теперь не лучше? — спросила мисс Фэнкорт.

— Год тому назад она умерла.

— Правда? Как и моя! Только это было совсем давно. Расскажите мне когда-нибудь о вашей матери, — добавила она.

Оверт посмотрел на нее:

— Какие это золотые слова! Если вы так вот говорите с Сент-Джорджем, то не приходится удивляться, что он у вас в рабстве.

— Я не знаю, что вы имеете в виду. Я не слышу от него никаких речей и никаких заверений — он не хочет быть смешным.

— Боюсь, что смешным в ваших глазах окажусь я.

— Нет, что вы, — довольно резко возразила мисс Фэнкорт. — Он все понимает.

У Оверта едва не вырвалось шутливое: «А я, значит, нет?» Но слова эти, прежде чем он успел открыть рот, превратились в другие, несколько менее тривиальные:

— А как вы думаете, жену свою он понимает?

На этот вопрос девушка не дала прямого ответа; она задумалась, а потом вдруг воскликнула:

— Какая она славная, не правда ли?

— Ну, я бы этого не сказал.

— Вот он идет. Теперь-то я вас познакомлю, — продолжала мисс Фэнкорт.

Несколько человек гостей собралось в это время на противоположном конце галереи, и вышедший из соседней комнаты Генри Сент-Джордж к ним присоединился. Некоторое время он стоял возле них, по-видимому, не принимая участия в разговоре и с мечтательным видом разглядывая взятую со стола старинную миниатюру. Впрочем, не прошло и минуты, как он заметил в отдалении мисс Фэнкорт и ее собеседника и, поставив миниатюру на место, направился к ним все тем же неторопливым шагом, заложив руки в карманы и продолжая разглядывать висевшие справа и слева картины. Галерея была настолько длинна, что этот переход потребовал некоторого времени, тем более что по дороге он еще остановился, чтобы полюбоваться великолепным Гейнсборо.[136]