Ричард Форд - День независимости

• Название: День независимости
• Автор: Ричард Форд
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-86471-746-2

Этот роман, получивший Пулитцеровскую премию и Премию Фолкнера, один из самых важных в современной американской литературе. Экзистенциальная хроника, почти поминутная, о нескольких днях из жизни обычного человека, на долю которого выпали и обыкновенное счастье, и обыкновенное горе и который пытается разобраться в себе, в устройстве своего существования, постигнуть смысл собственного бытия и бытия страны. Здесь циничная ирония идет рука об руку с трепетной и почти наивной надеждой. Фрэнк Баскомб ступает по жизни, будто она – натянутый канат, а он – неумелый канатоходец. Он отправляется в долгую и одновременно стремительную одиссею, смешную и горькую, чтобы очистить свое сознание от наслоений пустого, добраться до самой сердцевины самого себя. Ричард Форд создал поразительной силы образ, вызывающий симпатию, неприятие, ярость, сочувствие, презрение и восхищение. «День независимости» – великий роман нашего времени.

---

Зачем я здесь? – почти наверняка думает она. Сколько времени нужно, чтобы доехать отсюда автобусом до Вермонта? Я могла бы сейчас, повязав голову чистым красным платочком, прохаживаться с Соней по фермерскому магазину Линдонвилла, покупая к празднику (беззаботно, но продуманно) то да се – что-нибудь экзотическое для «большой фруктовой вазы», которой мы украсим стол во время «пиршества» в честь Дня независимости. И бумажные китайские драконы покачивались бы над овощными прилавками. И кто-то бил бы в цимбалы и пел чудные песенки тамошних горцев с двойственным сексуальным подтекстом. А вокруг магазина лежали бы, лениво почесываясь, лабрадоры и ретриверы в цветастых банданах вместо ошейников. Куда все это ушло? – гадает она. Что я наделала?

Неожиданное ба-бах! Где-то в мирном небе невидимый реактивный истребитель берет барьер гармонических звуков и дремотных мечтаний – и гром сотрясает вершины гор, укатываясь к прибрежным равнинам. Филлис подпрыгивает на сиденье.

– Блядь! – вскрикивает она. – Что это?

– Это я пукнул, извини, – говорит, улыбнувшись мне, Джо, а затем наступает молчание.

В «Сонной Лощине» промолчавшие всю дорогу Маркэмы вдруг прониклись, как мне показалось, нежеланием покидать мою машину. На парковке жалкого мотеля стояла только их древняя «нова» с разномастными покрышками и заляпанным дорожной грязью Зеленых гор идиотским стикером анестезистов. Маленькая, вся в розовом уборщица с увязанными в пучок темными волосами впархивала в дверь № 7 и выпархивала наружу, загружая испачканное за ночь постельное белье в большую корзину и вкатывая внутрь тележку со стопками свежего.

Маркэмы померли бы скорее здесь, чем в любом из показанных мной домов, и на один головокружительный, неразумный миг я подумал: а не позволить ли им проследовать за мной до моего дома на Кливленд-стрит и устроиться там на уик-энд, пусть обсудят свою жилищную ситуацию в безопасной, ничуть не гнетущей обстановке? Оттуда они смогут сходить в кино, пристойно перекусить пеламидой или маникотти в «Харчевне Август», пройтись, разглядывая магазинные витрины, по Семинарской, и Филлис поймет наконец, что жить она может только здесь или где-то поблизости.

Но нет, такое попросту неисполнимо, от одной мысли об этом сердце мое производит два с половиной резких укоризненных удара. Мне не только не нравится, что Маркэмы станут рыться в моих пожитках (наверняка, а после наврут, что не рылись), но, поскольку никакой речи о покупном предложении у нас не идет, пусть они останутся одинокими, как в Сибири, и трезво обдумают свои возможности. Разумеется, они всегда могут переселиться, заплатив больше, чем здесь, в новый «Шератон» или «Кэбот-Лодж». Хотя каждый из этих отелей так же жалок на свой манер, как «Сонная Лощина». В прежней моей жизни спортивного журналиста я нередко искал прибежища, а то и романтических приключений в таких бездушных приютах и даже находил их, ненадолго. Но не теперь. Исключено.

Джо снова перебирает в уме список своих вопросов, оставленных без ответа спецификацией, которую он сначала скрутил трубочкой, а потом раскрутил и сложил; прежняя его львиная самоуверенность начинает улетучиваться.

– Возможность арендовать дом Хаулайхена с правом выкупа существует? – спрашивает он (мы все еще сидим в машине).

– Нет.

– А возможность, что Хаулайхен возьмет меньше ста пятидесяти пяти?

– Спросите у него.

– Когда он уезжает?

– Очень скоро. У него рак.

– Вы бы согласились снизить ваше вознаграждение до четырех процентов?

(Вполне ожидаемый вопрос.)

– Нет.

– Под какой процент банки дают сейчас деньги?

(То же самое.)

– Четырнадцать с рассрочкой на тридцать лет, плюс комиссионный сбор, плюс заявочный взнос.

Эта волынка тянется, пока Джо не иссякает. Я направил вентилятор кондиционера себе в лицо и снова почти решаю предложить им перебраться в мой дом. Но увы, сорок пять показов – это статистическая роковая черта, а Маркэмы посмотрели сегодня сорок шестой. Перейдя эту грань, клиенты, как правило, дом не приобретают и отваливают в другие места либо совершают нечто придурочное – отплывают грузовым судном в Бахрейн или отправляются покорять Маттерхорн. К тому же мне, возможно, придется попотеть, чтобы после вытурить их из моего дома. (Сказать по правде, я уже готов раскланяться с ними, пусть попытают счастья где-нибудь в Амбоях.)

Хотя они могут, разумеется, внезапно объявить: «Ладно. Хватит валять дурака, мы покупаем этого сукина сына. Нам все равно деваться некуда. Давайте заполним бланк предложения». У меня их в багажнике полный ящик. «Вот пять кусков. Мы переезжаем в “Шератон-Тара”. Вы оттаскиваете вашу тоскливую задницу к Хаулайхену и велите ему уложить вещички и уматывать в Тусон или на хер, потому как сто пятьдесят – наше последнее слово, больше у нас просто нет. Даем вам час, чтобы принять решение».

Подобное случается. Дома продаются прямо на месте, выписываются чеки, открываются счета сделок, покупатель звонит в перевозочную компанию из продуваемой ветром будки телефона-автомата рядом с «Хо-Джо». И это сильно облегчает мою работу. Впрочем, обычно таким покупателем оказывается богатый техасец, или челюстной хирург, или политтехнолог, уволенный за финансовые махинации и ищущий, где бы отсидеться, пока он не понадобится снова. С горшечниками и их пухлыми, мастерящими бумагу женами, людьми, которые возвращаются к цивилизованной жизни из жалкой вермонтской дыры с сильно похудевшими бумажниками и полным отсутствием представлений о том, что приводит мир во вращение, но зато с обилием мнений о том, как он должен вращаться, такое случается редко.

Джо восседает на переднем сиденье, скрежеща коренными зубами, шумно дыша и глядя на иностранную подданную, что выплывает со шваброй и бутылкой чистящего средства из их замаранной комнаты. Филлис сидит в своих темных очках и размышляет – о чем? Да кто ж ее знает. Вопросов, которые стоит задать, у них не осталось, тревог, которые стоит высказать, тоже, достойных провозглашения решений и ультиматумов – тем паче. Они достигли точки, когда остается лишь действовать. Или не действовать.

Но, видит бог, Джо действовать не желает, даже при том, что дом ему понравился, вот он и сидит, пытаясь придумать, что бы еще такое сказать, какой воздвигнуть барьер. Последний будет, скорее всего, связан все с тем же «видом сверху» – или с желанием совершить великое открытие.

– Может, нам стоит подумать об аренде жилья, – безучастно произносит Филлис. Я вижу ее в зеркальце, замкнувшуюся в себе, как потерявшая все вдова. Она смотрит на примыкающую к мотелю автолавку, вымоченный дождем двор лавки пуст, но колесные колпаки поблескивают и позвякивают на ветру. Возможно, Филлис видит в чем-то метафору чего-то еще.

Неожиданно она склоняется вперед и кладет утешительную ладонь на голое волосатое плечо Джо, отчего он дергается так, точно его ножом пырнули. Впрочем, Джо быстро опознает в этом жест солидарности и нежности, неуклюже оборачивается и сжимает ее ладонь в своей. Ну что же, все отряды и подразделения в сборе. Единый ответ неминуем. Это был краеугольный жест супружества, которого я когда-то лишился и о котором скорбел.

– Большая часть лучших арендуемых домов поступает на рынок, когда заканчиваются учебные занятия и люди разъезжаются. А это было месяц назад, – говорю я. – Тогда вы ничего арендовать не хотели.

– А нет дома, в который мы можем въехать временно? – спрашивает Джо, продолжая вяло сжимать пухлые пальцы Филлис – так, словно она лежит с ним рядом на больничной койке.

– Есть, и принадлежит он мне, – отвечаю я. – Да только он может вам не понравиться.

– А что с ним не так? – в унисон спрашивают Джо и Филлис с подозрением.

– С ним все так, – говорю я, – но расположен он в черном квартале.

– Иисусе. Приехали, – отзывается Джо тоном человека, давно предвидевшего ловушку и наконец в нее попавшего. – Именно это мне и требовалось. Нарики. Премного благодарен. – Он в отвращении трясет головой.

– Мы в Хаддаме смотрим на эти вещи иначе, Джо, – холодно отвечаю я. – И риелторством я тоже занимаюсь исходя из иных соображений.

– Ну и дай вам бог, – говорит он, бурля от гнева, но продолжая сжимать ладонь Филлис, может быть, сильнее, чем той хотелось бы. – Сами-то вы там не живете. И детей у вас нет.

– Дети у меня есть. И я бы с радостью жил там, если бы не владел другим жильем.

Сурово насупясь, я обращаю к Джо жесткий взгляд, имеющий целью сказать: помимо всего тебе до сих пор не известного, мир, который ты покинул в девятьсот семидесятом с чем-то году, – это остывший кратер, и если окажется, что в реальном мире тебе что-то не нравится, от меня ты сочувствия не дождешься.

– Арендную плату вы по субботам с дробовиком собираете? – спрашивает Джо тоном елейным и злобным. – Мой старик управлял такой же воровской трущобой в Али-киппе. Только китайской. И носил на поясе пистолет, всем напоказ. Я обычно оставался в машине.