Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.

• Название: Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.
• Автор: Роберт Бартлетт
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8243-0852-5

Роберт Бартлетт — профессор-медиевист в Университете Сент-Эндрю. До 1992 года был профессором истории средних веков Чикагского университета, а ранее преподавал в Эдинбургском университете. Он получал образование в университетах Кембриджа, Оксфорда и Принстона, занимался исследовательской работой в Мичиганском университете, научных центрах Принстонского университета — Институте углубленных исследований и Центре Шелби Каллом Дэвис, а также в Геттингенском университете. Среди более ранних публикаций — труды Gerald of Wales, 1146-1223: Trial by Fire and Water: The Medieval Judicial Ordeal; Medieval Frontier Societies (в качестве соредактора).

Профессор Бартлетт женат, имеет двух детей.

Книга «Становление Европы» в 1993 году удостоена Вульфсоновской премии по истории.

---

«Ученик, который приходит обучаться ремеслу сапожника, должен быть представлен мастеру и членам гильдии. Если он принадлежит к тем, кто по рождению и по крови имеет право работать, то его берут в обучение, в противном случае — нет. Ибо мы запрещаем сыновьям брадобреев, ткачей, пастухов, славян, детям священников и всем незаконнорожденным заниматься ремеслом в нашем городе».

Примерно так же настроены и пекари города Беескова: «Кто бы ни пожелал стать членом гильдии, он должен представить советникам и членам гильдии доказательства того, что он рожден законно, в добропорядочной немецкой семье… Никто из вендского племени в гильдию не допускается»{827}. Претенденты на членство в гильдии, чтобы доказать, что они «праведные и честные немцы, а не венды» (echte und rechte dudesch und nicht wendisch){828}, зачастую обязаны были представить свидетельство о рождении (Geburtsbhef), с указанием имен родителей и прародителей и подтверждением того, что податель принадлежит к «добропорядочному немецкому племени» либо является «немцем по крови и языку»{829}. Некоторые такие бумаги сохранились в восточноевропейских архивах.

Естественным следствием этого дискриминационного законодательства был запрет на смешанные браки. Например, в 1392 году рижская гильдия пекарей издала распоряжение: «Кто бы ни пожелал удостоиться чести членства в нашей компании, он ни за что не должен брать в жены ни одну женщину с дурной репутацией, либо незаконнорожденную, либо не немецкого происхождения (un-teutsch); ежели же он женится на такой женщине, то должен будет оставить компанию и должность»{830}. Иногда подобные ограничения налагались и на кандидатов в городской совет. В начале XV века, например, претенденту на кресло городского судьи немецкого городского поселения в Венгрии Офена (Пешта) вменялось наличие четырех прародителей-немцев{831}. Биологический критерий национальной принадлежности заменил собой фактор культурного самоопределения.

В Позднее Средневековье аналогичную расовую нетерпимость демонстрировали и бюргеры Ирландии. Городские статуты в ряде англо-ирландских городов не допускали гражданства представителей коренного населения либо их членства в гильдиях. В середине XIV века архиепископ Армагский в своих проповедях порицал горожан Дрогиды англо-нормандского происхождения за исключение ирландцев из их гильдий{832}. В городе Лимерике в XV веке «ни один человек, кто по крови и по рождению ирландец», не должен был допускаться к официальным должностям либо к ученичеству у ремесленников{833}. Аналогичным образом ремесленники Дублина обязывались «не брать в ученики никого, кроме лиц английского происхождения»{834}. Можно привести еще множество примеров из истории других ирландских и валлийских городов. Тот факт, что в ирландских документах дискриминационного характера в XV веке начинает активно использоваться выражение «по рождению», означает, что и тут произошла смена критериев национальной принадлежности. Как и в Восточной Европе, колониальное население и этнически обособленные группы горожан стремились окружить себя защитными барьерами перед лицом экономического спада и притязаний коренного населения.

Одновременно имело место стремление оградить культурную чистоту эмигрантской части населения. Практически сразу после первого вторжения англо-нормандцев в Ирландию новые власти стали предпринимать усилия не только по дискриминации коренного населения, но и недопущению ассимиляции переселенцев. Кульминация этой политики пришлась на XJV век. В наиболее детально проработанном виде меры такого рода зафиксированы в Статутах Килкенни 1366 года, которые суммируют и развивают прежние законодательные нормы{835}. В этих статутах запрещались браки между коренными и новыми жителями; предусматривалось использование англичанами — жителями Ирландии только английского языка и ношение исключительно английских имен. Даже скакать верхом они должны были на английский лад, то есть в седле, равно как и носить английскую одежду. Ни один ирландец не мог быть допущен к духовному сану либо в монастырь в английских областях Ирландии. В свою очередь, английским поселенцам запрещалось играть в ирландскую игру гэрлинг (прообраз хоккея на траве) или содержать ирландских менестрелей. Здесь, на границах Европы, завоевание и колонизация уже начали выдыхаться. Отсюда — осознание реальной угрозы того, что сами колонизаторы могут подвергнуться ассимиляции со стороны коренного населения. Выражаясь словами Статутов Килкенни, колониальное население усваивало «манеры, моды и язык своих ирландских врагов». Не сумев ассимилироваться в культурном плане с большинством населения, англичане в Ирландии создали небольшую колонию в границах Пэйла, которая жила по английским порядкам, имея в ближайшем соседстве, с одной стороны, прошотландски настроенных эмигрантов, а с другой — враждебных шотландских горцев. Результатом такого сосуществования явилось обострение расизма в его агрессивно-оборонительной форме.

Этнически пестрые социумы на европейских окраинах существовали в контексте более широкой европейской культуры, которая на протяжении всего Средневековья эволюционировала в сторону все большей однородности. В XI или XII веке один венгерский церковный автор записал такое наблюдение: «По мере того, как иммигранты приходят сюда с разных концов земли, они несут с собой разные языки и обычаи, разнообразные умения и виды вооружения, которые украшают и множат славу королевского двора и подавляют гордыню внешних держав. Королевство одной нации и одного обычая — слабое и хрупкое королевство»{836}. Спустя несколько столетий расистское по сути законодательство некоторых колониальных государств убеждает нас в том, что от этого плюрализма не осталось и следа. На всех вновь освоенных, завоеванных либо обращенных в христианство окраинах Европы мы имеем примеры ущемления в правах коренного населения, стремления усугубить сегрегацию общества, когда коренные жители высылались на окраины, наподобие «ирландских городов» («айриштаунов») в колониальной Ирландии, и политики объявления вне закона определенных культурных институтов коренного общества. Последние столетия Средневековья отмечены созданием гетто и расовой дискриминацией.

Со временем в текстах, отражающих состояние межнациональных отношений в пограничных областях Европы, идеи естественной и извечной вражды стали доминировать. Французский доминиканец с легкостью писал о «естественной ненависти» между поляками и немцами, а комментатор «Саксонского Зерцала» в XIV веке объяснял его положения, запрещавшие саксонцам и вендам свидетельствовать друг против друга либо выступать судьей, тем обстоятельством, что «они издавна были врагами». Аналогичная тенденция укоренилась и в Ирландии. Для характеристики отношений между англичанами и ирландцами в «Ремонстрации» исконно ирландских князей 1317 года использовано такое выражение: «непримиримая вражда и вечные войны». Поколение спустя Ричард Фиц-Ральф, архиепископ Армагский, объяснял папе римскому, что «эти две нации всегда настроены друг против друга в силу традиционной ненависти, поскольку ирландцы и скотты испокон веков имели разногласия с англичанами»{837}.

История мудехар, испанских мусульман, оказавшихся под христианским владычеством, служит еще одним подтверждением этой тенденции. Ясно, что в Позднее Средневековье их положение постепенно ухудшалось. По первоначальным условиям их покорения в XII и XIII веке испанские мусульмане обычно сохраняли за собой свою землю, судей и законы, а также право совершать молитву в мечетях. «У меня в стране много сарацинов, — писал Хайме I Арагонский. — И все они сохраняют свои законы, как если бы жили в стране сарацинов»{838}. Однако, несмотря на то, что преемники Хайме и другие короли христианского мира подтверждали их основные права, вымывание судебно-правовой автономии мусульман было налицо и приобретало все более необратимый характер. Тот принцип, что свидетельствовать против мусульман в суде могли только представители их национальности, в Валенсии был нарушен в 1301 году, когда Хайме II издал распоряжение, что «только два добропорядочных свидетеля-христианина могут свидетельствовать против иудея или сарацина, независимо от тех привилегий, какие мы или наши предки даровали иудеям и сарацинам»{839}. Позднее тот же монарх повелел, дабы во всех его владениях преступления, совершенные мусульманами против христиан, подлежали суду христианских судей и по христианскому закону, хотя тяжбы между мусульманами либо гражданские иски христиан против мусульман по-прежнему могли слушаться судом в составе мусульманских судей и по законам мусульман. В XIV–XV веках наступление на юридическую независимость мусульман продолжалось. Один кастильский документ 1412 года гласил: «Отныне общины мусульман в моем королевстве не должны иметь своих судей… судебные дела между мусульманами, как уголовные, так и гражданские, отныне надлежит слушать в городском суде»{840}.