Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.

• Название: Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.
• Автор: Роберт Бартлетт
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8243-0852-5

Роберт Бартлетт — профессор-медиевист в Университете Сент-Эндрю. До 1992 года был профессором истории средних веков Чикагского университета, а ранее преподавал в Эдинбургском университете. Он получал образование в университетах Кембриджа, Оксфорда и Принстона, занимался исследовательской работой в Мичиганском университете, научных центрах Принстонского университета — Институте углубленных исследований и Центре Шелби Каллом Дэвис, а также в Геттингенском университете. Среди более ранних публикаций — труды Gerald of Wales, 1146-1223: Trial by Fire and Water: The Medieval Judicial Ordeal; Medieval Frontier Societies (в качестве соредактора).

Профессор Бартлетт женат, имеет двух детей.

Книга «Становление Европы» в 1993 году удостоена Вульфсоновской премии по истории.

---

СВЯТЫЕ И ИМЕНА

Святые и имена — два тесно связанных предмета. Родители или другие взрослые, на ком лежала ответственность за выбор для ребенка имени, часто отдавали предпочтение именам святых, которых считали для себя самыми важными. У чехов в Средние века, по-видимому, существовал обычай «давать детям имена святых, чей день был днем их появления на свет»{923}. Таким образом, географические и временные колебания в популярности тех или иных святых и имен часто совпадали.

В Раннем Средневековье в большинстве регионов Европы частота наречения теми или иными именами в высшей степени зависела от той или иной местности. Имея данные о распространенности всего нескольких имен, можно довольно легко установить, о каком регионе или этнической группе идет речь. В случае с немецкой знатью можно даже с большой вероятностью определить принадлежность к тому или иному роду, настолько отчетливы и характерны их предпочтения в выборе имен для своих отпрысков. Люди, вынужденные постоянно менять языковую или культурную среду, зачастую принимали новое имя, стремясь быстрее «слиться» со своим новым окружением. Так, в 1085 году, прибыв в Нормандию, малолетний послушник Ордерик получил новое имя: «взамен моего английского имени, звучавшего грубовато для нормандских ушей, мне было дано имя Виталий»{924}. Когда знатные дамы выходили замуж за представителей иностранных королевских фамилий, говоривших на другом языке, обычным явлением было принять новое имя. Чешские принцессы Сватава и Маркета стали соответственно немецкой графиней Лиутгард и королевой Дании Дагмар{925}. Женой Генриха I Английского была «Матильда, прежде носившая имя Эдит»{926}. Необходимость такого «дипломатического» переименования диктовалась тем, что имена были тесно привязаны к определенной этнической или региональной общности.

Подобная привязка к местности была характерна и для святых. Как правило, культ какого-то святого имел один или два центра, где хранились главные реликвии, и распространялся на прилегающий район с относительно высокой культовой плотностью, то есть с большим количеством посвященных этому святому церквей, иногда с реликвиями меньшего значения. Соответственно, здесь было большое число людей, названных в честь этого святого. Район одного культа плавно переходил в районы поклонения другим святым. Если мы видим город, в котором большинство церквей посвящено святым Чаду, Марии и Алькмунду, то сразу можем сказать, что это английский Мидленд (наглядный пример — город Шрусбери{927}). Такая региональная концентрация характерна и для более массовых культов. Например, общее число храмов, посвященных св. Ремигию Реймскому, превышало 700, 80 процентов из них находились в радиусе 200 миль от центра этого региона — Реймса{928}. Историк Шарль Гигуне нанес на карту места, названные в честь святых Аквитании эпохи Меровингов, и обнаружил, что они резко обрываются на Луаре, Роне и Жиронде{929}.

В XI и XII веках картина начала меняться, и четкие региональные границы поклонения тем или иным святым стали размываться. Начался «круговорот» имен и святых в разных системах. Иногда это было следствием завоевания. Такого рода перемены происходили в Англии. В 1066 году страна была завоевана армией франкоязычных выходцев с севера Франции. За несколько лет эта армия превратилась в феодальную знать — франкоязычных аристократов, стоящих над англоязычным крестьянством. Представители этих двух социальных групп не только говорили на разных языках, но и носили разные имена. Хотя изначально и нормандские, и англо-саксонские имена имели общие германские корни, в ходе развития языков сформировались два совершенно различных набора наиболее употребительных имен. У англичан были популярны Этельреды, Альфреды и Эдуарды, а у нормандцев — Вильгельмы, Генрихи и Роберты. В XI веке эти различия приобрели настолько явственный характер, что по имени можно было безошибочно установить происхождение. В XII веке ситуация претерпела изменения. Конечно, среди всех элементов языковой культуры имена стоят в ряду наиболее подверженных изменениям, поскольку в предпочтениях такого рода у людей всегда есть и был выбор. И судя по всему, довольно скоро английское население Англии стало перенимать имена у своих завоевателей. Показательна в этом плане история некоего мальчика, родившегося около 1110 года в районе Уитби: при крещении родители нарекли его Тостиг, но, «когда приятели стали дразнить его за это имя», его назвали более респектабельно — Норман Вильям{930}. Начался этот процесс в среде высшего духовенства и горожан. Например, в Лондоне уже в начале XII века среди каноников церкви св. Павла (общим числом около тридцати человек) насчитывались только один или двое с английскими именами{931}. Со временем моду подхватили и крестьяне. Список крестьян епископа Линкольнского за 1225 год, то есть спустя полтора столетия после нормандского завоевания Англии, показывает, в какой степени низшие слои сельского населения переняли имена своих господ. В списке значится свыше 600 человек; у трех четвертей из них — несколько самых расхожих имен: очевидно, что популярны были полтора их десятка. Из этой группы опять-таки три четверти имеют имена нормандского происхождения. В списке значатся 86 Вильямов, 59 Робертов и так далее. И лишь менее 6 процентов носили имена англосаксонского или англо-скандинавского происхождения{932}.

Святые, коим поклонялись в Англии, оказались не столь податливы, как английские имена, и их история в период после завоевания представляет противоположность тому, что происходило в антропонимике. Сразу после 1066 года нормандцы, похоже, с недоверием и насмешкой воспринимали местных святых. Завоевательный поход привел их из местности, где царил один пантеон хорошо знакомых им святых, в страну с совершенно иными, чуждыми и раздражающими святыми и непривычными именами. Первый нормандский архиепископ Кентерберийский Ланфранк пишет: «Эти англичане, среди которых мы живем, воздвигли себе святых, которым поклоняются. Но иногда, когда я перебираю в памяти их собственные рассказы о том, кем раньше были эти святые, я не могу не усомниться в качестве их святости»{933}. Частично он опирался на свои сомнения, когда изъял из кентерберийских обрядов поклонение св. Эльфги и св. Дунстану{934}. В аббатстве св. Альбана произошло повальное разрушение гробниц донормандских святых, это было сделано при первом нормандском аббате, который счел своих англосаксонских предшественников «неотесанными и неграмотными» (rudes et idiotas){935}. Последовавшее соперничество между культами и вызванная им напряженность в обществе ярко описаны в следующем рассказе, взятом из жития и чудес англо-саксонского святого Этельберта:

«По соседству с местом, где была построена церковь мученика [Этельберта], жил человек по имени Виталий, который был нормандского происхождения. Из-за великой извечной ненависти между англичанами и нормандцами он считал нашего святого недостойным чести и почитания. В один из дней, когда жена его всегда ходила в церковь, он заставил ее пойти в другую церковь и принять там торжественный обряд очищения. Она исполнила службу и вернулась. Виталию же случилось войти в дом некоего рыцаря великого благочестия по имени Годискальк, и хозяйка дома, Лесельма, обругала его за то, что он осмелился с таким непочтением отнестись к церкви святого Этельберта. Он, однако, раздираемый душевной болезнью и полубезумный, сказал: “Я бы скорее заставил свою жену молиться на ясли моих коров, чем на того, кого называете вы Этельбертом”. Сказав это, несчастный тотчас пал на землю и умер на глазах у всех»{936}.

Однако не всегда культовые симпатии завоевателей имели столь ограниченные рамки. Крупные церкви, вложившие в своих святых большие средства, сохранились. Приезжая знать постепенно становилась знатью местной. К концу XII века в гробницах старых святых можно было встретить прихожан как английского, так и нормандского происхождения. Символический апогей наступил в эпоху правления Генриха III. Выходец из французского аристократического рода, Генрих повелел захоронить свое сердце в Фонтевро в долине Луары, одновременно оставаясь горячим сторонником св. Эдуарда Исповедника, последнего короля из династии Уэссекс, скончавшегося в 1066 году. Генрих пожертвовал тысячи фунтов на возведение в Вестминстерском аббатстве подобающего последнего пристанища этому англосаксонскому правителю, причисленному к лику святых. Позднее гробница была перестроена на французский манер. В 1239 году Генрих окрестил в честь св. Эдуарда своего первого сына и таким образом стал первым королем после нормандского завоевания, избравшим для своих детей англо-саксонские имена. История Генриха показывает, что зеркальным отражением нормализации английских имен стало заимствование местных культов эмигрантскими французскими правящими и аристократическими фамилиями.