Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.

• Название: Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.
• Автор: Роберт Бартлетт
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8243-0852-5

Роберт Бартлетт — профессор-медиевист в Университете Сент-Эндрю. До 1992 года был профессором истории средних веков Чикагского университета, а ранее преподавал в Эдинбургском университете. Он получал образование в университетах Кембриджа, Оксфорда и Принстона, занимался исследовательской работой в Мичиганском университете, научных центрах Принстонского университета — Институте углубленных исследований и Центре Шелби Каллом Дэвис, а также в Геттингенском университете. Среди более ранних публикаций — труды Gerald of Wales, 1146-1223: Trial by Fire and Water: The Medieval Judicial Ordeal; Medieval Frontier Societies (в качестве соредактора).

Профессор Бартлетт женат, имеет двух детей.

Книга «Становление Европы» в 1993 году удостоена Вульфсоновской премии по истории.

---

Свидетельства не всегда бывают однозначны. Конкретным примером могут служить имена в религиозных текстах. Когда чехи Радим и Милиц, получив епископский сан в Гнезно (1000 г.) и Праге (1197 г.), взяли себе имена Гауденций и Даниэль{947}, то принятие христианского или библейского имени в связи с посвящением представляется вполне логичным. Труднее объяснить случай с епископом Оломоуцким, посвященным в высокий сан в 1126 году: «Посвящен в сан был Здик, и, будучи посвящен, он отринул свое варварское имя и принял имя Генрих»{948}. Здесь мы имеем имя не библейское, хотя можно возразить, что это имя святого. Зато очевидно, что «варварское» имя было заменено на немецкое. Ономастическая экспансия господствующей этнической группы подчас протекала параллельно и оказывалась тесно переплетена с распространением имен определенных святых.

Таблица 4. Частота распространения мужских имен в династии Хаготов Колено 1 2 3 4 5 Мужчин в роду 1 2 12 20 11 Немецких имен 1 2 7 5 1 Венгерских имен 0 0 2 2 1

Такие имена, как Мария, Екатерина, Иоанн и Николай, которые мы встречаем в более поздних поколениях династий шотландских и мекленбургских правителей, тоже играли свою роль в процессе этнической интеграции. Принятие общепринятых библейских имен или имен святых вместо имеющих отчетливую национальную принадлежность было для переселенцев способом ослабления своей культурной изоляции без копирования традиций коренного населения. Например, аристократы из Штирии (современная Австрия), оказавшиеся на службе при дворе венгерского короля в XII веке и впоследствии известные под названием династии Хаготов (Hahot), первоначально, конечно, носили немецкие имена{949}. Спустя несколько поколений ситуация изменилась (см. Табл. 4). Все трое мужчин из первых двух колен Хаготов носили немецкие имена; примерно половина третьего поколения — тоже; в четвертом поколении это справедливо в отношении четверти; а в пятом немецкое имя было только у одного из 11 членов фамилии. Однако в целом переход от немецких к венгерским именам был незначителен: в младших поколениях Хаготов венгерские имена носили только 5 мужчин из 43 (то есть 11,6%). Преобладали же имена христианские, типа Иоганна или Николая. Выбор подобных имен был способом не причислять себя ни к иностранцам, ни к коренным жителям.

Процесс сужения используемого набора имен и распространения имен и культов святых панхристианского характера в наиболее выраженной форме можно видеть в тех областях Европы, где в этот период происходило отвоевание земель у мусульман и язычников. В регионах, где отсутствовал устоявшийся культ местных святых либо был выражен слабо, нишу заняли общехристианские святые. Постепенно завоевывая языческую Пруссию и Ливонию, крестоносцы принимали в качестве духовного покровителя своих новых территорий из всех святых наименее привязанную к какой-то местности Деву Марию. Если проанализировать, кому из святых чаще всего посвящались церкви и часовни в Пруссии до 1350 года, то окажется, что 56 процентов от общего числа приходилось на св. Марию в разных ипостасях. Оставшиеся 44 процента выпадали на таких широко распространенных в географическом плане святых, как Николай, Георгий, Екатерина и Лаврентий. Очень мало церквей были посвящены местным святым{950}. Справедливо, что в Прибалтике относительно большое число культовых сооружений было воздвигнуто в честь св. Николая (8 из 83), а несколько святых имели особую привязку к Пруссии, например Адальберт, принявший мученичество именно в этой области в X веке, или св. Варвара, чья голова попала в руки Тевтонских рыцарей в XIII веке. Однако в общем и целом те святые, которым посвящались церковные сооружения в Пруссии, не носили региональных особенностей. Сами названия мест в Пруссии — Мариенвердер, Мариенбург, Кристбург — воплощали новый, менее конкретизированный тип христианства, который по окраинам впитывал в себя мир язычества.

Еще одним регионом, где непревзойденным оставался культ Девы Марии, оказалась Испания эпохи Реконкисты. Пресвятой Марии посвящались не только соборы в крупнейших городах Реконкисты, но и десятки церквей в новых поселениях. Рыцарские ордена и цистерцианцы играли самую активную роль в этом «полном триумфе культа Святой Девы Марии»{951}. Аналогичным образом расцветали на Пиренеях и культы святых апостолов и других общехристианских мучеников, оттесняя на второй план вестготских святых великомучеников. В Валенсии, павшей под ударами христиан в 1238 году, первые десять новых церквей были посвящены: Христу Спасителю, св. Стефану, св. Фоме, св. Андрею, св. Мартину, св. Екатерине, св. Николаю, св. Варфоломею, св. Лаврентию и св. Петру. Ни в одном случае нет ничего сугубо испанского{952}. Если же мы обратимся к именам первых настоятелей этих десяти церквей, то тоже не увидим ничего, что разительно отличалось бы от других областей Европы: три Петра, два Иоанна, два Вильгельма, один Томас, один Доминик и один (предательски затесавшийся) Раймонд.

Культурная гомогенизация антропонимических моделей и культов святых, имевшая место в эпоху Высокого Средневековья, не была абсолютной. В XIV веке в разных регионах еще можно было встретить различные модели как в выборе имен, так и в культах святых. В каком-нибудь немецком городе в Прибалтике мы нашли бы Иоганна, Генриха, Германа и Николая, а на юге Франции — Петра, Иоанна, Вильгельма или Раймона. Имена Герман и Николай сразу наводят на мысль о севере Германии, так же, как имя Раймон — о юге Франции{953}. И все же ни одно из этих имен не является строго привязанным к какой-то конкретной местности, большинство из них бытовало по всей Европе. Таким образом, происшедшая за период между X и XIII веками трансформация культа и антропонимики не была лишь процессом распространения определенных имен и святых вследствие завоевания и колонизации. Разумеется, и то и другое имело место, но параллельно развивалась другая тенденция — переход к более универсальной ономастической модели и культу, что означало нечто большее, чем просто расширение сферы распространения. Точно так же, как английские крестьяне XII–XIII веков перенимали имена своих господ, так и простые европейцы в целом, выбирая имена своим детям, отдавали предпочтение именам Марии и апостолов, как наиболее почитаемых из всех святых — аристократов в своем роде.

МОНЕТЫ И ХАРТИИ

Более наглядная картина смешения — при менее выраженной роли вооруженного завоевания — предстанет, если обратиться от святых и имен к монетам и хартиям, двум ярким составляющим того культурного ансамбля, который и способствовал формированию Европы. Представляя собой дело рук, а не слов человеческих, эти два феномена не могли распространяться с той же легкостью, что имена или молитвы. Для их изготовления требовались определенные навыки, которые надо было сначала освоить. Но научиться этим навыкам было можно, и за период между серединой X и серединой XIV века число их создателей росло неустанно, равно как и число тех, кто был. знаком с монетами и рукописями.

Технология чеканки серебряных монет распространялась по Европе медленно{954}. Чеканка монет не была открыта самостоятельно в разных областях Европы, она имела общее, вполне определенное происхождение, и ход ее распространения можно проследить без труда. Производство серебряных пфеннигов — стандартных монет весом около 1,7 г, выпущенных Карлом Великим и сразу же скопированных англосаксонскими королями, было подхвачено разными народами в разное время. Так, до 900 года восточнее Рейна монетных дворов не существовало, однако вскоре после начала X века чеканка пенсов в больших количествах была налажена в Саксонии. По крайней мере с середины X века чешские герцоги тоже чеканили серебряные монеты по образу и подобию английских, только весили они около 1,2 г. Немного позднее, около 980 года, эту практику переняли и польские герцоги. Судя по всему, в большинстве случаев чеканка денег начиналась вскоре после обращения в христианство. Установление в Венгрии первой христианской иерархии и начало чеканки венгерских монет практически произошли одновременно — в 1000–1001 гг. В Дании, хотя там уже в IX–X веках выпускались легкие монеты в крупном торговом городе Хедебю, первая королевская валюта в Скандинавии была выпущена Харальдом Синезубом (ум. ок. 985 г.), короле, который, говоря его собственными словами, «завоевал всю Данию и Норвегию и сделал датчан христианами»{955}, а чеканка тяжелых пенсов началась в Дании при его сыне Свейне Вилобородом (ок. 985–1014). Одновременно со Свейном начали чеканку серебряных монет Олаф Трюгвасон в Норвегии и Олаф Скоттконунг в Швеции. Таким образом, начало второго тысячелетия было ознаменовано появлением монетных дворов на обширном пространстве от среднего течения Дуная до побережья Балтийского и Северного морей.