Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

• Название: Золотые миры.Избранное
• Автор: Ирина Кнорринг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 5-86020-054-14

---

Несмотря на то, что упоминаемые здесь «зеленые глаза» принадлежали определенному лицу, объекту ее очередных увлечений, все же все стихотворение обращено к будущему. Положительно удивительно, как эти стихи, прочитанные на упомянутом собрании поэтов в Париже, могли посчитаться «ломаньем».

Как тяжесть страшного недуга,
Тоска все шире и темней,
Тебя, неведомого друга,
Опять я видела во сне.

Пусть страшен день и ночь тревожна,
Ведь в жизни — пусто и темно.
Душа, в тоске о невозможном,
Все чаще просится на дно.

И все сильнее запах тленья
От комьев вспаханной земли.
И, как безумные виденья,
В даль уползают корабли.

И все мучительней и чаще
Я вижу чувственные сны…
Ты будешь мне вином пьянящим,
Дурманным воздухом весны.

Так что ж? Люби, целуй, замучай,
Сотри в моих глазах испуг,
И будь мне радостью певучей,
Загадочный, далекий друг!

16. I. 1925. (Бизерта). Сфаят

Это стихотворение, из цикла «Трепет», между прочим, послужило поводом для разговоров с матерью (разговоры на эту тему, конечно, у нас были часты). Вот что она записала в дневнике 9 февраля 1925 г. (еще в Сфаяте).

«Сейчас глаза болят от слез. Много плакала. Читала мамочке последние стихи, в том числе «Трепет». Она после долгого размышления сказала: «Да. У тебя сейчас есть только одно желание, оно сильно обнаруживается в тебе»… — «Ни одного!» — «Нет. Желание любви». Через несколько секунд я в слезах пришла в свою комнату. Мамочка всячески меня успокаивала, убеждала пить бром, нервничала сама, чуть не довела себя до истерики. О, стихи мои, горе мое! Все это правда, хотя немного уже и отстала. И что я могу еще желать? Стихи я люблю больше любви, а ведь больше я ничего не знаю. Ведь жизнь, ту настоящую жизнь, о которой говорит мамочка, я знаю только по книгам. Господи, что будет, что будет дальше?!»…

Не часто это бывает, чтобы любовь, любовные волнения вызывали не радость, а слезы. Бедная Ирина! Не легко ей далось это пробуждение Эроса — ее всегда больно ранили стрелы Амура

***

…Необходимо подчеркнуть, что у девочки, уехавшей из России в четырнадцать лет, представления о родине были очень узки и ограничены. Эти отрывочные сплетения памяти и случайные черты того смутного времени очень характерно выражены ею в стихотворении, к заглавию которого она прибегала не раз.

РОССИЯ

Россия — плетень, да крапивы,
Ромашка и клевер душистый;
Над озером вечер сонливый.
Стволы тополей серебристых.

Россия — дрожащие тени:
И воздух прозрачный и ясный,
Шуршание листьев осенних,
Коричневых, желтых и красных.

Россия — гамаши и боты,
Гимназии светлое зданье,
Оснеженных улиц пролеты
И окон замерзших сверканье.

Россия — базары и цены,
У лавок голодные люди,
Тревожные крики сирены,
Растущие залпы орудий.

Россия — глубокие стоны
От пышных дворцов до подвалов,
Тревожные цепи вагонов
У душных и темных вокзалов.

Россия — тоска, разговоры
О барских усадьбах, салазках…
Россия — слова, из которых
Сплетаются милые сказки.

1924

Через два года Ирина подходит к этой теме чисто романтически, отбрасывая реальные черты, и создает образ родины стилизованно по картинам художника.

Но время шло, Ирина подрастала, училась и много думала не только над своей судьбой, но и над судьбой близких ей людей, стараясь разобраться в создавшейся политической обстановке беженского окружения. Конечно, в шестнадцать лет она не могла создать собственных взглядов в этом отношении, но она много слышала разговоров на самые жгучие темы современности, особенно, в своей семье. Без сомнения она там и подслушала те мотивы, которые вскоре зазвучали в ее стихах. И, прежде всего, это коснулось самого больного для нее вопроса: жива Россия или погибла? Благоприятный ответ на этот вопрос для Ирины явился величайшим праздником ее сознания. Оно выражено ею в восторженном стихотворении.

***

Покоя нет. Степная кобылица
Несется вскачь.
А. Блок

Вокруг меня тоска и униженье,
Где человек с проклятьем на лице,
Забыв давно земное назначенье,
Мечтает о конце.

Но где-то есть она, страна родная,
Она не умерла…
Напрасно сквозь снега, в тоске рыдая,
Гудят колокола.

Пройдут тревоги долгого страданья,
Пройдут они,
Из темноты-тоски и ожиданья
Другие вспыхнут дни.

Пусть не для нас грядущие сплетенья
Ее игры…
Мы для нее слагаем песнопенья,
Для той поры.

Она взрастет, величием играя,
Пора тревог прошла,
И в новой радости поют колокола:
Она жива, родная.

1923

Эти оптимистические настроения в отношении своей родины у Ирины продолжают расти.

Я верю в Россию. Пройдут года,
Быть может, совсем немного,
И я, озираясь, вернусь туда
Далекой ночной дорогой.

Я верю в Россию. Там жизнь идет,
Там бьются скрытые силы;
А здесь — у нас — темных дней хоровод,
Влекущий запах могилы.

Я верю в Россию. Не нам, не нам
Готовить ей дни иные.
Ведь все, что свершится, так только там,
В далекой святой России.

1924

Рядом с верой в будущее России, у Ирины появляется критическое отношение к тем настроениям, которые она наблюдала в Морском Корпусе. Размышляя дальше в этом направлении, она приходит к мысли о бесплодности эмигрантского существования вообще и мысленно возвращается на родину с психологией побежденного. Вот стихотворение, которое не только по содержанию и горечи чувства, но и по музыке размера напоминает аналогичное стихотворение эмигранта 40-х годов XIX в. Владимира Печерина.

После долгих лет скитаний
С искалеченной душой,
Полны смутных ожиданий,
Мы вернемся в дом родной.

Робко станем у порога,
Постучимся у дверей.
Будет странная тревога,
Солнце станет холодней.

Нас уныло встретят стены,
Тишина и пустота.
Роковые перемены,
Роковое «никогда».

Жизнь пойдет другой волною,
В новый гимн сольются дни,
И с измученной душою
Мы останешься одни.

Наше горе не узнают,
На.с понять не захотят,
Лишь клеймо на нас поставят
И, как нищих, приютят.

1923

Эти переживания Ирины по времени совпадают с эпохой признания Францией Советов, что в какой-то мере отразилось в ряде ее стихов, например, в «Балладе о двадцатом годе». Но особенно яркое выражение этого подавленного настроения Ирины сказалось в одном ее стихотворении, которое она вложила в письмо в Россию к одной своей подруге, Наташе П.

***

Темна твоя дорога, странник,
Полынью пахнет хлеб чужой.

Анна Ахматова

Я девочкой уехала оттуда,
Нас жадно взяли трюмы корабля,
И мы ушли — предатели-Иуды,
И прокляла нас темная земля.

Мы здесь все те же. Свято чтим обряды,
Бал задаем шестого ноября.
Перед постом — блины, на праздниках — парады —
«За родину, за веру, за царя».

И пьяные от слов и жадные без меры,
Мы потеряли счет тоскливых лет,
Где ни царя, ни родины, ни веры,
Ни даже смысла в этой жизни нет.

Еще звенят беспомощные речи,
Блестят под солнцем Африки штыки,
Как будто бы под марш победный легче
Рассеять боль непрошеной тоски.

Мы верим, ничего не замечая,
В свои мечты. И если я вернусь
Опять туда — не прежняя, чужая, —
И снова к желтой двери постучусь, —

О, сколько их, разбитых, опаленных,
Мне бросят горький и жестокий взгляд, —
За много лет, бесцельно проведенных,
За жалкие беспомощные стоны,
За шепоты у маленькой иконы,
За тонкие, блестящие погоны,
За яркие цветы на пестрых склонах,
За дерзкие улыбки глаз зеленых,
За белые дороги, за Сфаят.

И больно вспоминая марш победный,
Я поклонюсь вчерашнему врагу,
И если он мне бросит грошик медный —
Я этот грош до гроба сберегу.

1924. Сфаят