Николай Угловский - Подруги

• Название: Подруги
• Автор: Николай Угловский
• Издательство: Вологодское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

Писатель Н. В. Угловский родился в 1921 году в Велико-Устюгском районе Вологодской области. Участвовал в боях против гитлеровской Германии и Японии в качестве военфельдшера. После войны работал фельдшером ремесленного училища в Великом Устюге, а позднее — в редакции местного радиовещания и в районной газете. Член КПСС с 1943 года.

Первый рассказ Николая Угловского был напечатан в 1941 году. Первая повесть «Наступление продолжается» вышла в Вологде в 1950 году. Заметным явлением в литературе были повести Н. Угловского «Огни в Снежном» (1954 г.) и «У нас на Севере» (1959 г.).

В новой повести «Подруги» Я. В. Угловский вновь обращается к волнующей его теме современной колхозной деревни.

---

А Лена и не помышляла об отъезде. Летучий Володин поцелуй жег ей сердце, против воли питал зыбкую надежду, и Лена, заранее решившись на любое унижение, искала с ним новой встречи.

XIX

Кукуруза подвела Осипова, Осипов — председателя колхоза… Больше, пожалуй, виноват был сам бригадир Бугров, который, хотя и соглашался весной с Логиновым, что кукуруза выгодная и вполне урожайная в этих местах культура, если к ней приложить руки, вскоре после сева начисто забыл о кукурузных полях. Видать, не дошли до его ума и сердца тогдашние доводы Логинова, и соглашался Бугров с ним лишь из приличия, чтобы не прослыть «консерватором».

Главное поле — десять гектаров — находилось на участке Алексея Осипова. За полторы недели теплых и солнечных дней кукуруза, как бы на зло маловерам, дала дружные, и богатые всходы. Тут бы Осипову провести рыхление, подкормить растения, прорежить рядки, но он, проходя мимо и невольно любуясь распушившимися бледно-зелеными и уже кое-где начинавшими желтеть стеблями, думал: «Гляди-ка, вся взошла как есть! Жалко, квадратов не получилось, а то бы можно культиватором проехать. А так где же людей на это дело возьмешь? Нехай! Она, видать, и так вырастет, теперь ей деваться некуда».

«Деваться» кукурузе действительно оказалось некуда. Гладкая, как столешница, с редкими трещинами, земляная корка не пропускала воздуха, недостаток азотистых удобрений тронул желтизной листья, стоявшие в рядках сплошняком растения отчаянно боролись за право выжить.

Такую картину и застал секретарь райкома на осиповском поле. Он прошелся с Логиновым по рядкам, трогал мокрые, чуть приободрившиеся от дождя острые листья, ожесточенно вырывал совсем хилые, мешавшие более мощным соседям стебли, топал ногой по затвердевшей земле (кратковременный ливень почти не, размягчил корку), с закипавшим гневом, прерывисто, не глядя на Логинова, говорил:

— Вот так дискредитируется большое партийное, государственное дело… Приказали — вы план сева выполнили, но ведь сеем-то мы не ради плана, а ради урожая. Смотрите, как она хорошо взошла, и это богатство вы хотите загубить. Только имейте в виду, Логинов, это вам дорого обойдется — вам лично, я хочу сказать… Почему до сих пор не провели рыхление, позвольте вас спросить? Где ваши агрономы, бригадиры, учетчики? Поразительная безответственность! Неужели вы видите, что посевы загущены, что им не хватает азота, воздуха, простора? Чего ждете? Какие еще указания вам требуются? Ведь вы же, как недавно мне объясняли, все делаете с расчетом? А это, что же, расчет на бескормицу? Так надо понимать, или, может, у вас какая-то особая агротехника возделывания кукурузы? Поделитесь в таком случае, постараюсь понять. Не пойму — посоветуюсь с членами бюро райкома. Думаю, это их заинтересует не меньше, чем меня…

Его сарказм, намеки на бюро райкома и, главное, чувство собственной вины и невозможности сказать Самойлову то, что он переживал и думал в эту минуту, подавляли Логинова. Он угрюмо ответил:

— Не буду оправдываться, Семен Михайлович. Думаю, что еще ничего не потеряно. Сделаем все, чтобы получить с этого участка самое, малое по 400 центнеров зеленой массы с гектара.

— Чушь! Слова! Сколько я их уже слышал от вас сегодня! — окончательно вспылил секретарь; он круто повернул обратно, всем видом показывая, что дальше осматривать поле — пустая трата времени. — Скажите прямо, эта тысяча тонн силоса действительно заложена или существует в вашем воображении? Тогда мне, собственно, здесь нечего делать. Будет больше проку, если мы встретимся и поговорим в райкоме.

«Да, чутье не подвело меня, — с горечью и одновременно с чувством собственного превосходства подумал Самойлов. — Самые худшие предположения о Логинове подтверждаются. Фразер, умело морочивший головы прежним руководителям района. А на деле — пустышка».

— Я готов отвечать за свои слова где вам угодно, — холодея от унижения и сдерживаемого гнева, сказал Логинов в спину секретарю. — В конце концов, цыплят по осени считают.

Самойлов болезненно поморщился. Логинову стало стыдно за беспомощные свои слова, которыми он против воли все-таки пытался оправдаться.

«Недоставало еще, чтобы он узнал о Кате Орешкиной. Ну почему же я, идиот, сразу не сказал правду? Пожалел Марту, что ли? Да нет, просто струсил, чего уж там… Ах, какой я слюнтяй! Сам засевал это поле и вот — понадеялся на Осипова, не нашел времени проверить, сделало ли что-нибудь. Самойлов прав, и обижаться тут, пожалуй, нечего».

Однако обида колючим комом подступала к горлу, и Логинову стоило большого труда взять себя в руки. Но говорить он уже не мог, только коротко отвечал на вопросы.

Между прочим, Самойлов спросил, где сейчас секретарь парторганизации (фамилию Марты Ивановны он так и не мог вспомнить, назвал ее — Перова). Логинов ответил, но на этом разговор и кончился. Зачем Самойлов спрашивал о Репиной — Логинов так и не мог догадаться. Из приличия, что ли?

Они поехали ко второй ферме, где Бугров заканчивал закладку большого силосного бурта наземным способом. Самойлов с живейшим интересом следил за гусеницами трактора, трамбующими зеленую массу, удовлетворенно мял в пальцах изрезанную влажную траву и при этом как-то не замечал людей, которые шепотом спрашивали у Логинова: «Кто это? Не из области?..» — и удивленно переглядывались. Очевидно, секретарю важно было, что дело шло быстро и правильно, а кто его делал — интересовало мало.

Потом они ходили по скотному двору, построенному еще по старым проектам, со стойлами и кормушками, с проходами посредине и возле стен. Логинов собирался переоборудовать двор к зимовке для беспривязного содержания скота. Секретарь райкома молча выслушал его объяснения, несколько раз одобрительно кивнул головой и, шурша плащом, вышел на волю. Он и здесь не заметил двух женщин, убиравших навоз, хотя среди них была та самая Анна Ляпунова, которую Самойлов упоминал весной в докладе на совещании животноводов. В другое время Логинов непременно сказал бы секретарю об этом, а сейчас только осуждающе усмехнулся.

В другие бригады Самойлов не поехал. Расстались они холодно, однако Логинова это уже не задело. Он был зол на себя и думал о том, что, так или иначе, эта встреча с секретарем райкома оказалась поучительнее всех прежних…

XX

Осипова с работы сняли. Логинов решился на эту меру с нелегким сердцем, так как чувствовал, что и он виноват в промахах бедового учетчика-нарядчика. Но, помимо того, что Осипов и раньше относился к своим обязанностям пренебрежительно, словно делал кому-то одолжение, Логинов считал, что этот шаг послужит уроком для других. С Бугровым у него был по-мужски прямой разговор, после которого тот два дня неотлучно находился на «чертовом» кукурузном поле. Культиватор пустить не удалось, сколько ни бились. С полсотни метров все шло хорошо, но в каком-то месте междурядья то суживались, то расширялись, и лапы культиватора безжалостно вырывали все растения подряд. Да, квадраты не получились, и это тоже был для Логинова горький урок. Пришлось все делать вручную. Бугров доказывал Логинову, что прореживание гнезд и рядков — глупость, нелепая причуда агрономов, наносящая вред урожаю, но Логинов был неумолим. С болью в сердце смотрел Бугров, как проворные руки колхозниц выдергивали лишние растения, как на его глазах оголялось, сиротело поле, еще недавно сплошь покрытое всходами. И не понимал, почему над ним посмеивались. Ему было по-крестьянски жаль каждый, пусть даже совсем хилый стебелек, только и нашедший и себе сил, чтобы взойти и затем зачахнуть, отняв у более сильного собрата пищу…

Логинов с четырех часов утра разъезжал по бригадам и участкам. С Мартой Ивановной он почти не виделся, но о приезде Самойлова и обо всем, что тогда произошло, рассказал ей при первой же встрече. Марта Ивановна возмутилась «придирками» и «черствостью» секретаря райкома, но в душе была рада, что Логинов умолчал о Кате. Умолчала и она о своем недавнем разговоре с Верочкой, хотя Логинов и спросил ее о самочувствии девушек.

— Все хорошо, не беспокойся, — уверенно сказала она. — Работают отлично, надои растут. Да ты разве не видел в газете? Звонили из райкома комсомола, спрашивали о показателях. Ну так вот, наша бригада на первом месте среди молодежных.

— Об Орешкиной ничего не слыхать?

— Нет. Да о ней уже и забыли все.

Логинов с внезапной горячностью сказал:

— Не верю! Не может быть, чтобы Вера и Лена могли забыть о своей подруге. А ты? Как ты можешь спокойно говорить об этом? Она же уехала в такой тревоге, я это сразу почувствовал, я не мог ошибиться… Но если я и ошибся, все равно надо узнать, что с ней.

— Нет уж, уволь, — сердито сузила она свои темные, не вбирающие сочувствия глаза. — Орешкина столько вреда бригаде принесла, а я бы о ней справлялась: не обидели ли Вас, уважаемая?.. Небось, знала, на что шла, а у меня и без того хлопот дай боже.