Константин Жемер - Висельник и Колесница

• Название: Висельник и Колесница
• Автор: Константин Жемер
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-02077-0

Со времен Вавилона члены Ордена Башни, не оставляют надежды объединить человечество, освободить его от следования Божьему замыслу, даровав собственную, независимую от высших сил судьбу. Увы, не получается. Завоеватели неизменно терпят крах. Что за сила на протяжении истории противостоит всем великим завоевателям? Почему ни разу никому не удалось создать Мировую империю? 

Наполеон Бонапарт был предупрежден, что и его ждет подобный удел, если не удастся вырвать из рук носителей необычное оружие - Книгу Судьбы. 

Когда-то египетские жрецы сумели спасти Книгу Судьбы от полчищ Александра Македонского и унесли с собой в Индию. С тех пор бьют дороги мира кибитки вечных скитальцев-цыган - носителей этой Книги. Это племя умеет предсказывать судьбу и обладает другими мистическими способностями. А если спрячет что в таборе - никому и никогда не сыскать!

---

Максим поймал взгляд немолодой толстой цыганки. Страх! Лютый безмерный ужас засел глубоко в зрачках женщины. Кого или чего она боится?

- Чует моё сердце – худо дело. Колдуны оне здеся все, – зашептал возле уха Ильюшка, кивая на группу людей, примостившихся у костра.

Там сидели две бабки и брюхастый дед. Последний, вероятно, и вызвал у денщика нехорошее предчувствие. Опрятная седая шевелюра и такая же борода. На шее – грубо раскрашенное ожерелье из глиняных катышков. Одет в цыганское, но отчего-то не похож на остальных. Главное же – взгляд! Такой мог бы быть у архиерея – мудрый, властный, отеческий и совершенно бесстрашный.

- Доброй туме, витязо! – обратился старик по-цыгански, но тут же поправился, как до него делали другие: – Здравствуйте, добры молодцы! Добро пожаловать к нашему очагу. Сейчас поужинаем, чем Бог послал. Я здешний фэрмэкэтори, знахарь. Лехом Мрузом кличут. Ай, командир, да ты, никак, ранен, – углядев окровавленную штанину Максима, всплеснул руками дед. – Сейчас мы тебе поможем. – Еленик, непата[93]! Скорее неси сюда мои причиндалы!

Из шатра появилась девушка.

Сердца полковника и графа много претерпели за последние дни и ни разу не давали сбоя. Но тут споткнулись и прозевали пару тактов. В краткий миг, пока не бились сердца, помыслы обоих унеслись одинаково далеко – к идиллическим пейзажам Эмпирей и прекрасным гуриям с пышными бедрами, маленькими грудками и одним ликом на всех – лицом цыганской красавицы. Однако же стоило моргнуть, и страна Аркадия рассыпалась прахом. Вместе с ней рухнули и небеса – девушка отдала знахарю ларчик из красного дерева и вернулась к себе.

- Кто это? – хрипло прошептал Фёдор Толстой.

- Внучка моя, барин, Елена, – с достоинством ответил Лех Мруз.

«После всех мнимых чудес – вот оно, настоящее чудо!» – решил Крыжановский.

Более бесцеремонный в таких вещах Толстой поклялся найти прелестницу.

«Сегодня же! Ой, как кости-то ломит! Ну ладно – завтра! Завтра же утром!»

- Заголяй ляжку, командир! – не терпящим возражений тоном приказал Мруз. Полковник не посмел ослушаться. Тотчас старухи принесли чан с кипятком, и знахарь принялся за дело. Промыв рану, он намазал её зелёным, пахнущим базиликом составом, и наложил повязку. Максим почувствовал облегчение, с удивлением понимая, что старый цыган показал куда большее лекарское искусство, нежели орденский врач, пользовавший недоброй памяти младшего Белье.

- Вот и всё, командир, теперь надо покушать, поспать и будешь как новенький, – удовлетворённо объявил знахарь. А Курволяйнен себе под нос буркнул:

- Как бы не отравил, богомерзкий колдун.

Короткие, холёные руки баро выдали пару звонких хлопков. Под пологом, натянутым меж высокими телегами, засуетились женщины в цветастых платьях, собирая нехитрую, судя по доносившимся запахам, снедь. Стоило русским попробовать незнакомую кухню, как они изменили мнение. Даже Ильюшка умолк, набив обе щеки чем-то, напоминающем солянку.

Толстой завязал оживлённый разговор с баро, которого, оказалось, зовут Виорел Аким. На любопытствующего Американца посыпались названия поглощаемых блюд: шах ттулярдо, паприкаш, сарми. Непонятно, но красиво. И вкусно. Когда же он перевёл разговор на внучку знахаря, Виорел Аким надулся как индюк. Только то и удалось выведать, что красавица не замужем.

Застолье кончилось неожиданно. Мгновение назад Крыжановский пил вино с Лехом Мрузом, а вот уже лежит в кибитке на теплом мешке с сеном и глядит в небо через дырку в пологе. А ещё через минуту спит, словно убитый.

Верный Илья, взяв штуцер, устроился рядом – охранять сон господина. Да так и уснул, обняв оружие. Толстой в соседней кибитке поворочался немного на соломе – всё же не графское ложе, колет сквозь одежду то тут, то там – да и захрапел блаженно. Коренной тягостно вздохнул и потащился обходить табор – кроме него, более некому стало нести караул.

Фёдор проснулся под утро. Снилось, будто был с вчерашней красавицей, но рядом дрых лишь незнакомый цыган, от которого несло прелой пшеницей.

Граф выбрался из кибитки, поёжился от холода и сырости. Край земли забрезжил авророй. В голове поселилась необычайная ясность – различался даже звук капель, падающих с веток. Капельки со скрежетом стекали по тонкой коре и с душераздирающим свистом неслись к земле. Удар же звучал подобно громовому раскату! Дивное чувство продлилось недолго – солнце всплыло над лесом вполовину, когда голова пришла к согласию с туловищем, решив более не блажить. Толстой вздохнул с облегчением, огляделся.

На жердине у костра восседала старуха в неопрятной даже для цыганки одежде и с глазами юродивой.

- Ха-ха-ха! – закаркала бабка, прыгнув с жердины на край ближайшей телеги.

Американец перевел взгляд на шатёр прекрасной Елены. «Шатёр, – подумал он, – Как пошло! Ей подобает особняк в стиле русского барокко, какой приглянулся ещё до войны на Сретенке. И который он тогда, к счастью, не купил».

- Со, витязо?! – завизжала старуха. – Как спалось-то, витязо?! Кибитка – не карета, барин! Жювки замучали?! Вошики-вошики!

- А туды не гляди, не гляди, говорю! – прикрикнула бабка, проследив за взглядом Американца. – Все одно, барко, не выйдет ни ча! Еленик страх как хороша! Да я покраше была! – зыкнула старуха и, с почти слышимым скрипом, вильнула бедрами. – И ни в жисть не пошла б с гажё! Хоть горы златые тулил бы! Не пошла б и арэс! Не гляди, тебе говорят! По лицу твоему, барко, ходит человек в черной кэпеняго[94]! Вижу-вижу! Не прячь человека!

- Как тебя зовут, бабушка? – спросил Толстой, вежливо отвечая на истеричный крик.

- Зовут-то?! – взвизгнула старуха, прищурив заплывшие глаза. – Давно уж никто не зовет, барко! Раньше, бывало-то, подходит кырдо к городу… Чего таращишься, барко? Табор, говорю, подходит к городу! Курш, ух, глухой витязо! А болтают-то, болтают, ко старости люди глухеют!

Хоть и поднадоела старая графу, он переступил с ноги на ногу – настроился слушать. Вдруг карга поведает что интересное.

- Ан не дурак, дило! Не дурак! – сказала бабка и вдосталь посмеялась над непонятным словом. – Не! Сразу видать – не дурак, барко! Чячес-чячес! Правильно, говорю, шявмо! Правильно отвертался от шатра Елениного! Мурш Аким тоже зря зенки пялит и вздыхает! Не пустит она егой-то! Да он всё одно ума не слушает! Уж больно люба девочка Акиму! Камавет май-бу трайи[95]! Со, барин? А нет, не понял и ладь, не важно, сталбыть!

Непонятное «камавает май-бу трайи» явно сулило небывалые сложности в завоевании молодой цыганки, что разозлило и раззадорило Фёдора.

- Най тристо-о-ов, витязо! Не кручинься, добрый молодец! – проскрипела сказочная баба Яга и, подскочив, ухватила графа за рукав.

- Пособлю я тебе! Не лыбься, дилорро! Еще не знамо, кому хужее буде!

Взяла Американца за руку, поднесла открытую ладонь к крючковатому носу, поводила им туда-сюда и отпустила.

- Да-а-а… – протянула старуха. – Со кэрэл-пе, рромэниюшки!

Неожиданно резво подпрыгнула, ухватила Толстого за лацканы и пригнула к земле.

- Не думай, витязо, – зашипела, неприятно заплевывая ухо, – когда станет худо такмо, со света белого не взвидете! Друг твой, вортако, смотрит на сабийу свою! А ты, барко, кудыть смотришь? На шатёр?! – выкрикнула она последнее слово.

- Най, барко! – продолжала хрипеть Яга. – Смотри не на шатёр! Смотри анде ди, барко! Курш, дило! В душу себе гляди, говорю! И читай тамо!

Бабка замолкла, посмотрела через голову Толстого, закряхтела с сожалением:

- Ман бушював… у, курш! Зовут меня Ляля! Такмо и говори «баба Ляля», шявмо! – сказала и поскакала резво по лагерю. Граф проводил её обескураженным взглядом.

- Выспался, друг Теодорус? – спросил подошедший Крыжановский.

- Доброе утро, полковник, – задумчиво откликнулся Толстой.

- Чем это вчера нас кормили, граф? – поинтересовался Максим, меж тем тоже глядя на шатёр, где вечером скрылась знахарева внучка.

- Ежели речь о тяжести в животе, то это скорее оттого, что весь вчерашний день мы постились, а ночью оскоромились. Помню, шёл я голый, босый и простоволосый по Святой Руси из Петрова града, что на Камчатке в Петров же град на Неве. Добрался до Читы и купил себе голубцов на то золотишко, которое намыл по дороге. Вот это, доложу я тебе, было пиршество. Не в том смысле, что ело много народа! Щ-щ-щас! Никого не пустил! Сам съел! И баранью ногу в придачу – даже мозг из костей высосал – не хуже собаки! Молод я был и не знал, что после голода обильная еда – отрава! Плохо было потом. Сейчас вот вспомнилось, – Толстой зачарованно улыбнулся воспоминаниям.

Улыбнувшись в ответ, Максим пошел умываться к кадке с водой, примеченной у кибитки. Ледяная вода заставила фыркать и отдуваться, да так, что не сразу обратил внимание на истошные вопли Курволяйнена.

- Вашвысбродь! – еще издалека начал кричать денщик. – Вашвысбродь!