Иэн Таттерсаль - Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека

• Название: Скелеты в шкафу. Драматичная эволюция человека
• Автор: Иэн Таттерсаль
• Издательство: Питер
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-496-02079-4

Познакомьтесь с итогами более чем полувекового труда Иэна Таттерсаля, крупнейшего современного специалиста по эволюции человека и палеоантропологии. Драматическая история человеческого рода, рассказанная Таттерсалем, не оставит вас равнодушными. Это книга о том, как разные виды людей сосуществовали и боролись друг с другом. Автор прослеживает развитие науки о человеке от работ Чарльза Дарвина до открытий династии Лики, завершая книгу рассказом о последних поразительных находках, сделанных на Кавказе.

---

И это действительно было так. Несмотря на то что в черепной коробке неандертальца находился мозг того же объема, что и у современного человека, она была совершенно не похожа на наши высокие, округлые и тонкие черепа. Череп неандертальца был толстым, длинным и низким, с выступающей задней частью. Передняя же его часть была украшена парой низких и выдающихся вперед надбровных дуг, изгибающихся над глазницами. Людей с выразительными надбровными дугами можно встретить и сегодня, но до неандертальцев им далеко.

Логично предположить, что из всех деятелей науки того времени именно Томас Гексли, занимавшийся описанием ископаемых человеческих останков, должен был бы первым оценить значимость этой находки. И не только потому, что Гексли был энтузиастом эволюционной теории (говорят, что во время исторической презентации в Линнеевском обществе в 1858 году он воскликнул:«Почему я сам до этого не додумался!») и ярым защитником Дарвина. В отличие от Дарвина, который придерживался концепции постепенных изменений и которого большой череп неандертальца мог бы сбить со следа, Гексли был последователем Брокки.

Двадцать пятого июня 1859 года Хаксли написал письмо Лайелю (который с гораздо большим недоверием относился к теории естественного отбора) и очень четко описал в нем свое видение эволюционного процесса: «Стабильность и определенная ограниченность видов, родов и более широких групп живых существ кажется мне совершенно не противоречащей теории трансмутации. Иными словами, я полагаю, что трансмутация может происходить и без перехода... может быть направлена от вида к виду. Natura facit saltum». Латинский афоризм Гексли (который в переводе означает «Природа делает скачки») представляет собой ироническое искажение древней математической аксиомы Natura non facit saltum. Со времен Аристотеля этого принципа придерживались все представители естественных наук, включая Дарвина, — крайне ошибочно, по мнению Гексли. В своем хвалебном письме от 23 ноября 1859 года, написанном после публикации «Происхождения видов», Хаксли замечает: «Мой дорогой Дарвин. Придерживаясь принципа Natura non facit saltum столь безоговорочно, вы создаете для себя дополнительные ненужные трудности».

Собственная позиция Гексли по этому вопросу была четкой: виды дискретны. Как и предсказывал Брокки, природа делает скачки. И если человек из Неандерталя действительно был настолько необычным, как писал Шааффхаузен и показывали собственные описания Гексли, то напрашивался очевидный вывод: в гроте Фельдхофер были обнаружены останки другого человеческого вида, к настоящему моменту исчезнувшего с лица Земли, и этот вид определенно был родственен Homo sapiens, но при этом отличался от него. В новом научном мире, признавшем теорию эволюции, геологи уже много лет знали, что старые виды постоянно заменяются в природе своими ближайшими родственниками, и идея Гексли не могла показаться его ученым собратьям неприемлемой. Разумеется, ее раскритиковали бы в прессе, но такая перспектива не пугала Гексли, который к тому моменту уже получил прозвище «бульдог Дарвина». Тем не менее по неизвестным нам причинам Гексли решил не развивать эту тему. Вместо этого, совершив несколько невероятных мысленных кульбитов, он пришел к следующему выводу: «Самый обезьяноподобный из человеческих черепов, череп из Неандерталя, ни в коей мере не изолированное явление, как предполагалось ранее, а фактически крайнее звено в цепи развития, приведшей в итоге к созданию высшего и наиболее совершенного человеческого черепа».

Для подтверждения своей теории преемственности Гексли сравнивал контуры черепной коробки неандертальца с черепом австралийского аборигена, которого, в соответствии с истинно викторианскими представлениями, считал самой примитивной формой Homo sapiens. Подобное сравнение было отсылкой к древней традиционной иерархии различных географических популяций человека, вершиной которой считались европейцы. Пускай выводы Гексли и отражали социальные предрассудки того времени, все равно сложно представить себе действие, более противоречащее теории эволюции, которую он так яростно защищал во всем остальном. Подобное ранжирование людей разных рас, по сути, ничем не отличалось от средневековой Великой цепи бытия — концепции, наилучшую альтернативу которой как раз составляли взгляды Дарвина.

Этот (в буквальном смысле) хрестоматийный пример эксепционализма до сих пор удерживает палеоантропологию во власти предрассудков. Если бы существо, представленное на анализ Гексли, не имело столь очевидных человеческих черт, он ничтоже сумняшеся признал бы окаменелости из Неандерталя останками отдельного и доселе неизвестного вида. В конце концов, его коллеги-палеонтологи в то время только и делали, что описывали новых вымерших млекопитающих. Хотя Гексли и упоминал мельком возможность того, что кости из Фельдхофера могли быть «останками человеческого существа, являвшегося промежуточным звеном между обезьяной и человеком», в итоге он отказался от этой мысли в пользу следующего утверждения: «После небольшого сдавливания и удлинения, приводящего к увеличению супрацилиальных выступов, черепная коробка австралийского аборигена легко может приобрести такую же искаженную форму».

Сравнение черепной коробки неандертальца из Фельдхофера с черепом современного австралийского аборигена. Гексли. Место человека в царстве животном, 1863

Даже одного взгляда на иллюстрацию Гексли достаточно, чтобы понять — затолкать австралийский череп в неандертальский одним легким сдавливанием невозможно. Однако такая мелочь не помешала Гексли продолжить свои мысленные экзерсисы. Ему удалось провернуть этот трюк, сыграв на традиционной для анатомов концепции вариативности, то есть существовании различий между отдельными особями одного вида. Отдельные особи действительно могут различаться анатомически, равно как и по характеру и поведению, однако такие различия внутри одного вида (в данном случае Homo sapiens) обычно являются вариацией одного признака, в то время как анатомические особенности черепа из Фельдхофера предполагали наличие совершенно других признаков по сравнению, к примеру, с англичанином XIX века. Они указывали на близость, но не идентичность — свойства, характерные для родственных видов.

Сегодня, когда мы располагаем большим количеством окаменелых человеческих останков, ученые часто сталкиваются с ситуациями, когда определить, где заканчивается внутривидовая вариативность и начинаются межвидовые различия, оказывается сложно, а порой и невозможно. Однако случай с черепом из Неандерталя к ним не относится. Гоминид из Фельдхофера и его сородичи совершенно очевидно имели анатомию, отличную от современной, что и было подтверждено Шааффхаузеном. Несмотря на то что Гексли, в принципе, был готов поверить в существование древних форм человека, связывающих нас с нашими «примитивными» предками, он — как и его коллега Дарвин — отказывался признавать доступные ему окаменелости останками таких форм. Этот отказ не только повлек за собой попытки самовольно свести воедино два совершенно уникальных вида, но и положил начало традиции, которая с тех пор омрачает развитие палеоантропологии.

Первое официальное предположение о том, что останки из Фельдхофера принадлежат гоминиду, отличному от Homo sapiens, было сделано вскоре после публикации «Место человека в царстве животном». Будучи первой человеческой окаменелостью, попавшей в поле зрения науки, череп из Германии немедленно стал яблоком раздора для новой науки, которая в будущем получит название палеоантропологии (и будет известна своими спорами по любому поводу). Не успел Шааффхаузен завершить свое выступление, посвященное любопытной находке, на собрании Медицинского и естественно-исторического общества Нижнего Рейна в 1857 году, как на него тут же набросились его коллега по Боннскому университету Август Франц Майер и патологоанатом Рудольф Вирхов, самый известный медик того времени. Эти достойные мужи заявляли, что особенности строения одной особи могли не отражать характеристик всей своей популяции, как предполагал Шааффхаузен. По их мнению, подобные особенности могли объясняться болезнью, от которой человек страдал при жизни и которая изменила его скелет (то же самое многие патологоанатомы говорили о крошечных скелетах, найденных почти полтора века спустя, в 2003 году, на индонезийском острове Флорес).

Хотя заключение Вирхова о человеке из Неандерталя как о Homo sapiens, пережившем рахит в детстве, травму черепа в среднем возрасте и артрит в старости, базировалось исключительно на его незыблемой убежденности в неизменности видов, репутация в ученых кругах сыграла свою роль и его точка зрения многим показалась весомой. Майер же при поддержке Вирхова впал в совершенную крайность и после анализа костей ноги неандертальца заявил, что их искривленность объяснялась не только перенесенным рахитом, но и жизнью в седле. Из-за боли в ногах несчастный якобы постоянно хмурил брови, что и привело к развитию костных выступов над глазницами. Какой драматичной, должно быть, была его жизнь! Майер отрицал древний возраст находки и утверждал, что кости из Фельдхофера были останками русского казака, который погиб в Германии в 1814 году во время похода на Францию. Получив ранение, бедняга спрятался в пещере, где и умер, а затем всего за полвека его кости необъяснимым образом покрыл двухметровый слой породы с окаменелостями.