Илья Британ - Богу

• Название: Богу
• Автор: Илья Британ
• Издательство: Типография «Зинабург и К°»
• Жанр: Поэзия
• Год: 1924

Илья Британ (1885–1942) — поэт, публицист «первой волны» эмиграции. Известно, что в 1922 г. Британ был выслан из России. Затем он оказался в Берлине, где вышли сразу несколько книг его книг.

Впоследствии его стихотворные произведения получали различные оценки: К.Д.Бальмонт, к примеру, высказывался о них весьма сочувственно, а Г.В.Адамовича таковые оставили «глубоко равнодушным». Любопытно также, что для одних он являлся «борцом-русофилом», а для других «еврейским поэтом» (хотя в поэзии И.А.Британа были весьма сильны христианские мотивы).

Дальнейшая судьба И. Британа была трагической. 15 декабря 1942 г. он был расстрелян фашистами в числе девяноста других заложников во дворе казармы в городе Монруж в предместье Парижа. В своём предсмертном письме сыну И.А.Британ признавался, в частности, что: «Больше всего на свете я любил тебя, несчастливую нашу родину, музыку Рахманинова. И ещё… русскую литературу, единственную в мире».

Данное издание — сборник «Богу» (Берлин, 1924).

Оцифровщик Андрей Никитин-Перенский. Библиотека «Вторая литература».

Раздел «Стихотворения разных лет» составлен из стихотворений, разысканных в сети и в бумажном издании отсутствует.

---

«Она живёт у тихих лунных скал…»

Она живёт у тихих лунных скал,
Внимая гуслям — самогудам,
И скорбных губ безжизненный кристалл
Глядит померкшим изумрудом.

Как блёклый лотос — грустная рука,
Как мёртвый жемчуг — узкий ноготь:
Её души уснувшие века
Ничто, ничто не может трогать…

«Скучен возраст мой вечерний…»

Скучен возраст мой вечерний;
Хоть и пламенно молюсь,
Но смешней и суеверней
День от дня я становлюсь.

Вечно в поисках ответа
Жадный слух мой, острый взгляд:
Сон, гадание, примета
Мне о чём-то говорят.

День и ночь томят загадки
В муках, в пламенном бреду;
Но храня вина остатки,
Я любви и правды жду…

«Всю жизнь — и радость, и печали…»

Всю жизнь — и радость, и печали,
Весь путь до похоронных дрог
Мы сами, милая, избрали,
И нас за то карает Бог.

Как часто-часто вспоминаю
Тот выбор в небе, выбор мой, —
И не страшна мне мука злая,
И не спешу я в мир иной.

Не мог избрать пути другого!
Не мне подсчитывать итог:
Когда приду на небо снова,
Его объявит мне сам Бог…

«Давно поверил я приметам…»

Давно поверил я приметам.
В игре везет таким влюблённым…
Сраженье новое с поэтом? —
Теперь за столиком зелёным?..

Горды мы: смело переносим
Почти с улыбкой горе злое…
Va banque! — У вас? конечно, восемь
Что у меня? — сейчас открою.

Ужель опять вы победили
И засмеётесь до упадка?
И там, и здесь — везде убили? —
Глядите: кажется… девятка.

«О, камни вы! о, звери вы!..»

О, камни вы! о, звери вы! —
Любовь из сердца гоните:
Скорей заплачет дерево,
Чем вы слезу пророните…

Вы тусклы, точно олово! —
Ни в бой вступить, ни в храм идти;
Ни праздника веселого,
Ни подвига, ни памяти…

И вас рукой железною,
Во имя Бога вражьего
Распнут над красной бездною,
И вы сгниёте заживо!..

«Я знаю, ненависть — злой грех…»

Я знаю, ненависть — злой грех
Своих врагов простил давно я.
Забыл я всё, забыл я всех,
И в сердце умерло былое.

Но как простить чужих врагов,
Чьи руки губят братьев милых?
Для них не знаю светлых слов,
Любить их, Боже, я не в силах!

Я знаю, меч — начало зла,
Мне для себя его не надо:
Хоть мало сил судьба дала,
Но имя Божье мне ограда.

Но если гибнут брат, сестра,
И Смерть стоит у их порога,
Тогда пусть будет сталь остра:
Моя любовь мне ближе Бога!

«Жуткая осень. Конец октября…»

Жуткая осень. Конец октября.
Ночь непробудная. Медлит заря.
Месяц кровавый в недвижной реке.
Песни и крики, и пляс в кабаке.
Голь разгулялася. Брань. Самогон.
В дыме табачном не видно икон. —
«Попили кровушки нашей! теперь…
Мести, расплаты потребовал звёрь:
Дай ему крови, — ты сам виноват,
Сытый, безжалостный Авеля брат!
Мстит за отцов он, за жён и невест,
Мстит, сам не зная, за попранный крест. —
«Мы вам покажем, растак вашу мать,
Как на войну мужика посылать!
Что мы — бараны аль стадо овец?
Ладно, вот будет победный конец…
За нос водили, что малых детей, —
Знаем, чем пахнет от барских затей.
Выкуси… хватит!» — На волка похож! —
Дай ему сердце за чёрную ложь.
Сам ты ковал ему эти мечи;
Выкормил зверя, теперь — получи… —
«Адом пужали вы тёмный народ…
Будете помнить семнадцатый год!
Мы вам пропишем: не хуже, чай, вас!» —
Слышишь в их вопле Божественный глас?
Людям и небу ты лгал свыше сил,
В сердце народном ты Бога убил, —
Жизнью заплатишь за мрак и за гнёт,
Твой же потомок тебя проклянёт! —
«С бабами нашими любите спать?
Будет и бабам теперь благодать:
Пусть-ка попляшут в господских шелках,
Барские кольца на ихних руках!
Девкам картинки дадим, зеркала,
Шляпки да зонтики… Наша взяла!» —
Вот она кара земного пути!
Сердце пустое, скорее плати.
Грабь, что награблено, злое от зла,
Вечное жуткое: наша взяла…
Грех и безумие, стыд и позор, —
Время и Дьявол вам точат топор!
Бог не откликнется, — лжива мольба:
Деспоту — участь его же раба.
Хладное сердце тяжело свинца;
Злое от злого, и — так без конца… —
Голь разгулялась!.. Брань. Самогон.
В дыме табачном не видно икон.
Стонет за окнами тягостный мрак
Ветром охрипшим и воем собак.
Ночь непробудная. Медлит заря.
Жуткая осень. Конец октября.

«Разве сны кристальней…»

Разве сны кристальней
Только в чёрной спальне?
Разве могут сниться
Только злые лица?
Разве перемена
То же, что измена?
Разве маска грима
То же, что и схима?
Разве винограда
Иноку не надо?
Разве блеск жемчужин
Нищему не нужен?
Разве: дорогое,
Значит: никакое?
Разве: не забуду,
Значит: лживым буду?.. —
Хоть вопросы — шутка,
Но ответить — жутко!

«Как печаль твоего поцелуя…»

Как печаль твоего поцелуя,
Эта ласка осеннего дня. —
Не грустить по тебе не могу я:
Всё терзает и ранит меня.

Как признанье моё без ответа,
Взор осеннего неба погас. —
Я люблю и страдаю за это:
Красота и любовь — не для нас.

Как душа твоя грустно-немая,
Этот милый осенний покой. —
Только прошлому жадно внимая,
Я живу своей Божьей тоской.

Как осенние ночи в туманах
И как поздний цветок в ноябре,
Я тужу в заколдованных странах
По тебе, как по светлой заре…

«Ты знаешь, в жутких ураганах…»

Ты знаешь, в жутких ураганах
Таится ласковый покой,
А в жгучих язвах, в чёрных ранах
Есть радость жизни неземной.

Ты знаешь, в крике злобном грома
Живёт святая тишина,
А боль последнего надлома
Забвенья мудрого полна.

Ты знаешь, в гаснущих закатах
Алеет пламенный восход,
А в днях, безумной скорбью взятых,
Незримо зреет счастья плод.

Ты знаешь, замкнутые двери
Свободу вечную несут,
А все страданья, все потери
Нас прямо к Богу приведут.

Ты знаешь, кладбища граница
Уходит в неба синеву,
А то, что здесь нам только снится,
Мы там увидим наяву!..

«Вчера в театре в синей ложе…»

Вчера в театре в синей ложе,
Когда сплетались звуки-тени,
Была на призрак ты похожа,
Который жаждет всепрощенья.

Как жемчуг бледный, были щёки,
Глаза — потухшие светила,
А сердце слышало упрёки,
И ты сама себя судила.

Больною совестью повторен
Малейший миг в бреду кошмара.
И мрак души был глух и чёрен,
Как преступление и кара.

О вечной жизни тени-звуки
Рыдали в мареве театра, —
О том, что в мире нет разлуки,
Что нет «вчера», не будет «завтра».

«Покоя нет в самоубийстве!..»

В.Ш.

Покоя нет в самоубийстве!
Лукаво лжёт холодный труп.
Упали сорванные листья,
Но свеж и зелен крепкий дуб.

Беги проклятого магнита,
Которым Смерть тебя влечет:
Пускай душа твоя разбита,
И с прошлым счастьем кончен счёт;

Пускай… Отживши всё земное,
Душа не может быть мертва.
Блаженство вечного покоя —
Любовь и вещие слова!

И лжёт себе самоубийца,
И лжёт уставшим Сатана:
Земное горе только снится;
Где Бог, — там мир и тишина!

«Была ль судьба твоя, забава ли…»