Варвара Головина - В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых

• Название: В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых
• Автор: Варвара Головина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906880-03-1

В царской России многие девушки мечтали жить при дворе и служить императрице. Впрочем, наши современники забывают о том, что быть фрейлиной — это не только жизнь в роскоши и бесконечные привилегии, но и настоящее искусство плетения интриг, требующее изрядного ума и безупречного знания этикета. Кто имел право претендовать на место при дворе, что входило в обязанности фрейлин и статс-дам, как проходила жизнь в императорском кругу? Обо всем этом, а также о секретах и подробностях жизни царской семьи, поведают читателю Анна Тютчева, Александра Толстая, Варвара Головина и другие знаменитые фрейлины.

---

Эта внезапная перемена пугала, но она была основана только на крайнем доверии, внушаемом добротою Императора. Съезжались со всех сторон государства, чтобы поглядеть на молодого Государя, любимого внука Екатерины Второй, воспоминание о которой жило во всех сердцах. Достаточно было одного этого напоминания, чтобы привлечь к нему любовь всех подданных. Но все в нем способствовало доведению этой любви до восторженности и вызывало самые сладкие надежды. Восхваляли его добродетели; оправдывали то, что могло в нем не нравиться. Никогда начало царствования не было более блестящим.

Однажды Императрица сказала мне:

— Я непременно хочу, чтобы вы согласились на то, что я буду у вас просить. Напишите свои мемуары. Никто так не способен к этому, как вы, и я обещаюсь помочь вам и доставить материалы.

Я указала на некоторые затруднения, которые были устранены, и мне пришлось согласиться. Я приступила к работе, к которой не чувствовала способностей, и на следующий день принялась за дело. Несколько дней спустя я отнесла начало Императрице; она осталась довольна и приказала мне продолжать.

Я говорила здесь о массе мелких событий, которые не могут интересовать всех; но не надо забывать, что я пишу не Мемуары, а Воспоминания, и те, которые относятся к Императрице, очень ценны для меня.

Никогда с безразличием не вступают вновь на тропинки, по которым проходили в молодости. У сердца есть также свои трудности, по которым оно любит следовать. Чистые и справедливые чувства являются их образом, а их граница — смерть.

Роксана Эдлинг

Урожденная Струза 1786–1844 Фрейлина Высочайшего двора

Иноземка по происхождению, 19 лет от роду, я предоставлена была собственным силам, и некому было руководить мною при вступлении в большой свет. Я чувствовала, что, не имея ни покровительства, ни богатства, ни замечательной наружности, я должна играть скромную роль. Душа моя была слишком удручена, чтобы искать иной. Я не покинула родительского дома, и вся моя служба ограничивалась появлением при дворе раз или два в неделю. Матушка, хотя и не в силах была выезжать со мною в свет[55] в это время несколько поуспокоилась и старалась развлечь нас. Мы радовались развитию и успехам младшего брата и сестры. К нам собирались его товарищи и ее подруги, и непорочная веселость их отвлекала нас от наших воспоминаний. Брат на пять лет меня моложе. Я чувствовала к нему что-то вроде материнской нежности и всячески пеклась о нем. Мое участие к нему началось с самого его рождения; наклонившись над его колыбелью, я долго на него смотрела, и то невыразимое ощущение, которое я тогда испытала, осталось во мне живо и неизменно. У меня с ним была одна кормилица. Эта превосходная женщина в то время еще была при нас. Ее приверженность, ее нежная заботливость, ее святые молитвы, конечно, имели великое влияние на судьбу нашу.

Я с горестью заметила, что наша семья оставалась чужою в России и что брат мой и сестра не будут иметь покровительства при вступлении в свет, если я не наживу себе благоприятелей. Для этого была у меня довольно верная сметка, благодаря которой всегда и во всех странах я осваивалась с приемами общежития. К этому присоединялись откровенность, благожелательство и простота в обращении. Я никогда не совалась вперед, но нередко привлекала к себе внимание удачным словом, движением, взглядом, и предоставляла наблюдателю заслугу оценивать меня. Вот все искусство, к которому я прибегала при вступлении в свет для снискания уважения и дружбы нужных мне людей. До людей пустых и злых мне никогда не было дела; я избегала их сообщества и не была от того внакладе. Я начала с того, что приобрела расположение старухи графини Ливен, гувернантки императорского семейства, женщины отменного ума, неуклонных нравов и убеждений, умевшей в течение слишком сорока лет оставаться в милости.

Я бескорыстно посещала ее, потому что она мне нравилась, и у нее можно было говорить обо всем. Вскоре я узнала, что она отлично отзывалась обо мне в обществе Императрицы-матери. Великие княжны стали отличать меня, что несколько подняло меня в глазах дворской толпы. Тем не менее я продолжала быть одинокою и искала особу, с которой могла бы являться на придворные праздники и которая служила бы мне поддержкою.

С детства я знала адмирала Чичагова, потому что в бурное Павлово царствование он жил в ссылке по соседству с нашею деревнею. Я подружилась с его женою, которая пользовалась отличной известностью. Обожаемая мужем, нежного здоровья и своеобразная в приемах, она обращала на себя общее внимание. Чичагов был человек замечательного ума. Государь отличал его и желал привязать его к себе, но безуспешно. Будучи горячим поклонником Французской республики и Наполеона, Чичагов не скрывал величайшего презрения к своей стране и своим соотечественникам. Он не щадил и англичан, хотя жена его была англичанка и всегда держалась противоположных с ним мнений. Он был уверен в превосходстве своих дарований и, при характере пылком и непоследовательном, позволял себе всякого рода странности. О его выходках толковали, их боялись, и лишь немногие лица отваживались сближаться с ним. По своей должности морского министра он должен был принимать общество. Два раза в неделю давали у него ужины, на которые собиралось много иностранцев. Там я познакомилась с графом де-Местром и с его братом. Беседа их, блистательная и в то же время дельная, пленяла Чичагова, но старший из них, знаменитый своими сочинениями, которые составили собою эпоху, присоединял к сокровищам знания и таланта отменную чувствительность, не покидавшую его в самых простых житейских делах. Непреклонный, порою даже нетерпимый в своих убеждениях, он всегда был снисходителен и любовен в личных сношениях, поклонялся женщинам, искал их беседы и дорожил их мнением. Его дружба была мне столь же приятна, как и полезна, потому что его все знали, и удовольствие, которое он находил в разговорах со мною, уже обращало на меня общее внимание.

Графиня Роксана Скарлатовна Эдлинг (урожденная Стурдза; 1786–1844) — любимая фрейлина императрицы Елизаветы Алексеевны, близкая подруга и возлюбленная графа Каподистрии, светская львица одесского общества пушкинской эпохи.

«Наружностию ее плениться было трудно: на толстоватом, несколько скривленном туловище была у нее коровья голова. Но лишь только она заговорит, и вы очарованы, и даже не тем, что она скажет, а единственно голосом ее, нежным, как прекрасная музыка». (Филипп Вигель).

У того же Чичагова познакомилась я ближе с герцогом Виченцским, тогдашним послом Наполеона. Он отличался благородством в обращении и природным великодушием, в силу которого жертвы революции встречали от него пощаду. Сколько раз доводилось мне слышать его, дружески беседующего с самыми горячими противниками его повелителя. Ему поручено было изучать характер Государя, свойства русских людей и средства России; но я не думаю, чтобы наблюдения его были особенно полезны Наполеону. В значительной степени высокомерный и легкомысленный, он судил о русском народе по столичным гостиным, а об управлении Россиею — по остротам морского министра, который в его присутствии охотно давал волю изданиям своего озлобления. Умы посредственного закала любят останавливаться на поверхности дел. Коленкур видел в императоре Александре только любезного человека, не подозревая в нем ни сильной воли, ни отменной тонкости ума. Русские люди казались ему какими-то машинами, и он не знал, что народная гордость и приверженность к вере отцов творят из них героев. Он и не доискивался истины, будучи занят любовными похождениями, своею конюшнею и своим богатством. Государь обращался с ним очень ласково, но в Петербурге его не пускали во многие дома; это было ему нипочем и только усиливало в нем признательность к Государю за его любезности. Долго полагали, что Коленкур участвовал в убийстве герцога Ангиенского; но предшественник его Савари поспешил оправдать его, приняв очень хладнокровно всю вину на себя. Это подтвердил мне впоследствии вице-король Итальянский, уверявший меня, что он сам видел в приемной у Наполеона, как сделалось дурно Коленкуру, когда он узнал о гибели герцога.

В это время император Александр еще не выражал мне своего внимания; но я питала к нему восторженную патриотическую приверженность, внушенную мне моею матерью, которая держалась старинных понятий и видела в нем Божьего помазанника и отца отечества. Тильзитский мир и опасности союза с Наполеоном огорчали нас, и хотя иной раз мы и поносили правительство, но я чувствовала искреннее негодование против тех, кто отзывался с горечью о характере Государя. Русский народ от природы наклонен к недовольству, и гордость его была слишком оскорблена, чтобы относиться снисходительно к тогдашнему положению дел. Петербургские гостиные оглашались жалобами, несправедливыми нареканиями и неуместными притязаниями, и все это относилось к Государю; ибо к любопытным особенностям Александровского царствования принадлежит то, что должностные лица постоянно оправдывали себя в глазах общества и всю вину взваливали на особу Государя. А он, с его благородным характером, который составит эпоху в летописях человеческого сердца, как и на скрижалях Истории, показывал вид, что ему неизвестно происходившее вокруг него, и в тайне готовился к борьбе, близость которой предвидел, а опасность сознавал.