Орасио Кирога - Анаконда

• Название: Анаконда
• Автор: Орасио Кирога
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1960

Кирога Орасио — уругвайский писатель, автор новелл и романов о темных, роковых силах природы и человеческой психики, проникнутых сумрачной фантастикой в духе Эдгара По. Известны также его рассказы о природе и животных сельвы, ставшие популярными у детей нескольких поколений; в них обнаруживают близкие черты с Книгой Джунглей Киплинга.

В сборнике "Анаконда" значительное место занимают реалистические рассказы и сказки о природе Южной Америки, которую автор рисует как силу, трагически враждебную человеку. Из 39 рассказов сборника большая часть в нашей стране с тех пор не издавалась.

---

Но София замолчала. Тогда вмешался Ничольсон:

— Не беспокойтесь, сеньора. Мы просто шутили с Софией.

— Но…

— Ладно, мама! Это наши личные дела мужа и жены. Правда, Ничольсон?

— Правда, София. Тем более теперь, когда наш брак вот-вот должен быть расторгнут.

— И кажется, очень вовремя… — проговорила сеньора де Сааведра категорическим тоном.

— А посему я и ухожу, — сказал Ничольсон, вставая.

Сеньора с беспокойством посмотрела на него.

— Я полагаю, что вы не такой уж ребенок, чтобы рассердиться на мои слова.

— Я не сержусь, но мне просто больно расставаться с женой через полтора месяца после свадьбы…

— И это правда, Ничольсон? Неужели наша разлука вас так огорчает? — спросила София с легким оттенком пренебрежения в голосе и рассмеялась.

— Может, я и огорчаюсь, но не за себя, а за Ольмоса.

— Вот как? Почему?

— Потому что ему придется мучиться с вами, как мучился я.

И на внезапно изменившемся лице Софии Ничольсон прочел: «Да, я знаю: моя курносая физиономия, моя тупость…»

— Ах, если бы я не любил вас так сильно! — с улыбкой произнес Ничольсон, чтобы смягчить впечатление от сказанного ранее. Но сеньора де Сааведра, пристально наблюдавшая за дочерью, сочла наконец, что флирт начинал переходить границы. Если Софии нравился Ничольсон, так что же тут плохого, ведь ее дочь слишком благородна, чтобы слепо обожать только своего собственного мужа. Но София настолько увлеклась Ничольсоном, что при виде его она даже менялась в лице, это уже могло скомпрометировать ее в глазах других, да и не слишком ли быстро?.. Но, к счастью, Ольмос уже в дороге.

— Да, мне только сейчас пришло в голову, — воскликнула сеньора де Сааведра, — как странно, что Ольмос не телеграфировал нам о своем отплытии. Ведь он должен быть уже в пути.

— Я тоже думал об этом, — отозвался Ничольсон. — Может быть, он хочет застать вас врасплох.

— Должно быть, ревнует, — нервно засмеялась София.

Сеньора де Сааведра повернулась к дочери; выражение ее лица было строгим.

— Ты слишком много смеешься над Ольмосом. Ведь он твой муж!

— А потом будет смеяться он над моим умом, не так ли, Ничольсон?

— Не знаю, — весело ответил он и, чтобы прекратить разговор, протянул Софии руку. — Не знаю, потому что я навсегда покидаю вас.

— Я в отчаянии, Ничольсон!

— Все сгладится, моя бывшая невеста.

Сеньора де Сааведра сочла своим долгом разрядить создавшуюся обстановку.

— Когда мы вас увидим, Ничольсон? — как ни в чем не бывало спросила она.

— Как-нибудь на этих днях… До свидания!

VII

Ничольсон долго ходил по улицам, воскрешая в памяти все подробности своего последнего визита. Не отдавая себе отчета почему, он был недоволен собой, словно совершил большую подлость. Перед его глазами стояло осунувшееся лицо Софии, в тот момент когда она сказала ему все то, что он о ней думал. Неожиданная проницательность девушки поразила Ничольсона, овладела всем его существом, а слова Софии глубоко запали ему в душу, и это еще больше огорчило его. Он не считал ее способной на это… Это была не просто проницательность. Только одним можно было объяснить такой взлет заурядного ума, только одним: да, София любила его, и любила сильно…

И вновь ощущение совершенной подлости вызвало в нем глубокое недовольство собой. Напрасно Ничольсон повторял, желая успокоить себя: «Да, у нее действительно плоское лицо, она красится и ни на что больше не способна, как только шуршать шелками». Но слова эти не доходили до его сердца. Ему представлялось изменившееся лицо Софии, когда она высказывала его мнение о себе. Ну что ж, скоро конец, и к лучшему. Еще разок- другой ему придется зайти к де Сааведра, пока не приедет Ольмос. И он, Ольмос…

Сердце Ничольсона остановилось, он почувствовал внезапное головокружение. До сего момента Ничольсон не представлял себе со всей ясностью, что София будет женою другого. Да, Ольмос действительно очень скоро будет ее мужем…

Ничольсон ускорил шаг, стараясь думать о чем угодно, о разной мелочи: о своей поскрипывающей двери, об аэропланах Куртиса, о всевозможных марках сигарет, которые он видит изо дня в день…

Наконец он нанял извозчика и приказал везти себя в Палермо. Всю дорогу он терзался уверенностью, что ему никогда больше не удастся устроить свою собственную жизнь.

VIII

На следующее утро, пребывая все в том же подавленном настроении, Ничольсон получил телеграмму: «Ольмос тяжелом состоянии, тиф. Подготовьте семью».

Что-то вроде тяжелого кошмара, какого-то ужасного несчастья, из которого, кажется, нет выхода, душило Ничольсона. Ольмос умирает! Очевидно, он уже скончался! А как же София…

Страдания, которые он перенес за последние сутки, убедили его во всей бесплодности, недосягаемости и абсолютной невозможности почувствовать себя хотя бы на секунду счастливым, и это страшное сообщение было мучительным, как головокружение. «Ольмос тяжелом состоянии… тиф…» Ведь еще в письме он сообщал о своем недомогании, об отсутствии аппетита… И он умер… София! София!

Это был стон души мужчины, страдающего за любимую женщину, порыв счастья, какой испытываешь, пробудившись ото сна, во время которого было потеряно это счастье. София его! Она принадлежит ему! Ему!

Ничольсон нисколько не сомневался, что телеграмма была простым предупреждением. «Умер, умер!» — беспрестанно повторял Ничольсон, не находя и даже не пытаясь искать хотя бы малейшее сочувствие в своей душе… Этот человек обнимал, целовал его Софию… О нет! Теперь она принадлежит только ему, Ничольсону! Она его, его, его!

Тем не менее Ничольсон сел; он был слишком взволнован, чтобы сразу же отправиться к де Сааведра. Весь день он бесцельно ездил по городу, а когда поздним вечером вернулся домой, то нашел вторую телеграмму: «Известите семью де Сааведра кончине Ольмоса прошлой ночью».

Конец! Свершилось! Кошмар закончился. Да, этот день был тоже полон мучений для Ничольсона. Больше не будет ни писем, ни телеграмм из Европы! А там, на улице Родригэс Пенья живет она, только его, София!

Было девять часов вечера, когда Ничольсон приехал в дом де Сааведра. Не успело еще отзвучать эхо его шагов в пустом зале, как он услышал быстрые шаги сеньоры де Сааведра. Она вошла в зал, нервно жестикулируя. Лицо ее осунулось.

— Нет, видели ли вы что-нибудь более ужасное? — сеньора схватилась за голову. Она даже забыла поздороваться с Ничольсоном. — Полчаса назад мы получили телеграмму… И так неожиданно! Какое страшное известие! Вы уже знаете?.. Представляете, в каком мы теперь положении… Но как это могло случиться?

— От кого вы получили телеграмму? — прервал ее удивленный Ничольсон. — Я тоже только что получил телеграмму, где меня просили предупредить вас…

— Не знаю… откуда мне знать!.. Сабалия… что-то в этом роде… Должно быть, какой-нибудь приятель. Ах, если бы знал бедный Ольмос, как он нас огорчил!.. И к чему было оставаться там столько времени, спрашиваю я. Посмотрите теперь на бедную Чичу… ни с того ни с сего вдова, это почти смешно. Боже мой, за что ты нас так наказываешь! Поверьте мне, я очень любила Ольмоса, но вы сами понимаете, мы в таком нелепом положении!

Сеньора де Сааведра была глубоко раздосадована.

— Я задаю себе вопрос, что же теперь будет с моей дочерью? Она — вдова, представьте себе, и все из-за его конгрессов… О, это немыслимо! И вот, пожалуйте, она в слезах, хотя, правда, я еще не уверена, из-за бедного ли Ольмоса эти слезы… — добавила сеньора, пожимая плечами.

А Ничольсон уже горел нетерпением поскорее увидеть Софию.

— Скажите, София в отчаянии?

— Откуда я знаю!.. Она плачет… Хотите повидаться с нею? Побеседуйте с Софией, было бы хорошо, если бы вы поговорили с ней… Сейчас я пришлю ее.

Ничольсон остался один, и в течение пяти минут он только и думал о том, что теперь он, он один будет ее ждать, и через пять минут она будет с ним, через две минуты… через минуту…

Вошла София. Глаза ее были заплаканы, но было видно, что она только что привела в порядок свою прическу. София протянула ему руку, силясь улыбнуться, и села. Ничольсон ходил по комнате. Он был мрачен.

«Плакала, а не забыла поправить прическу», — думал он. Когда Ничольсон повернулся, София взглянула на него, силясь улыбнуться. И несмотря на то, что он тоже ответил ей улыбкой, на душе у него не стало легче. Девушка сидела неподвижно, время от времени проводя пальцами по ресницам. Затем она поднесла платок к глазам.

Ничольсон вдруг осознал всю свою несправедливость к ней. «Какой же я негодяй! — подумал он. — София поправила волосы, потому что любит тебя, потому что изо всех сил старается понравиться тебе, а ты еще…»

Потрясенный Ничольсон сел рядом с ней и нежно взял ее руку. София всхлипнула в ответ.