Иван Серов - Записки из чемодана

• Название: Записки из чемодана
• Автор: Иван Серов
• Издательство: Просвещение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-09-042156-0

Иван Александрович Серов (1905–1990) — монументальная фигура нашей новейшей истории, один из руководителей НКВД-МВД СССР в 1941–1953 гг., первый председатель КГБ СССР в 1954–1958 гг., начальник ГРУ ГШ в 1958–1963 гг., генерал армии, Герой Советского Союза, едва ли не самый могущественный и информированный человек своего времени. Волею судеб он оказался вовлечен в важнейшие события 1940-1960-х годов, в прямом смысле являясь одним из их творцов.

Между тем современные историки рисуют портрет Серова преимущественно мрачными, негативными красками. Его реальные заслуги и успехи почти неизвестны обществу, а в большинстве исследований он предстает узколобым палачом-сталинистом, способным лишь на жестокие расправы.

Публикуемые сегодня дневники впервые раскрывают масштаб личности Ивана Серова. Издание снабжено комментариями и примечаниями известного публициста, депутата Госдумы, члена Центрального Совета Российского военно-исторического общества Александра Хинштейна.

Уникальность книге добавляют неизвестные до сегодняшнего дня фотографии и документы из личного архива И. А. Серова.

---

Абакумов не ограничивается одним шаблоном: ему надо сформировать у Сталина многогранный образ врага.

Из арестованного в ноябре 1947 года генерала Андреева, бывшего начальника отдела правительственной связи МВД, выбивают, например, показания, что Серов, курируя спецсвязь в войну, постоянно интересовался разговорами Сталина и членов Политбюро по спецкоммутатору и чуть ли не пытался их прослушивать.[377].

Той же осенью шеф МГБ докладывает о массовых безобразиях и поборах в московской милиции: в МВД ее курирует именно Серов.

Кольцо опасности сжимается вокруг Серова всё плотнее. В феврале 1948-го арестовывают его бывших адъютантов Тужлова и Хренкова: это уже прямой вызов. Их тоже заставляют свидетельствовать против Серова; на самом деле, протоколы допросов пишутся для одного, главного читателя.

Непосредственный начальник, министр Сергей Круглов не в состоянии защитить Серова (в мемуарах он пишет о Круглове, не скрывая пренебрежения). Берия зачастую лишен возможности вмешиваться в дела Лубянки.

И тогда Серов вновь вынужден прибегнуть к «последнему резерву ставки»: как и в 1946-м, он обращается за защитой лично к Сталину. 31 января и 8 февраля друг за другом он шлет тревожные письма в Кремль.

Обращения возымели действо. Серов подробно воспроизводит последовавший вскоре звонок Сталина: кстати, об этом разговоре прежде никому не было известно.

Судя по всему, вождь решил сохранить баланс интересов между своими «бульдогами». Да и письма Серова, похоже, убедили его в том, что Абакумов сводит здесь личные счеты: а генералиссимус очень не любил, когда путали свою шерсть с государственной.

Не будем забывать и фактор личных заслуг Серова, неоднократно выполнявшего прямые поручения Сталина.

Среди таких «поручений» был и арест зам. начальника охраны «ближней дачи» Сталина подполковника Федосеева, заподозренного в шпионаже.

Дело Федосеева — один из ключевых этапов в битве МГБ с МВД, о чем Серов тоже вспоминает весьма обстоятельно. Этот исторический триллер он излагает в совершенно новой для нас трактовке.

При явном желании автора обелить себя, при всех поправках на субъективизм, бесценность его записей очевидна. Перед нами — первый в истории дневник боевых действий между сталинскими спецслужбами, написанный одним из ключевых участников.

Мы специально попытались сохранить в этой главе принцип дневниковости, чтобы передать динамизм тех трагических и лихих событий.

1947 год. Возвращение в Москву

В конце марта 1947 года меня срочно вызвали в Москву. Прилетел, зашел к Круглову, сидит скучный. Спрашиваю: «В чем дело?» Рассказал следующее: Вчера вызвали в ЦК и хотели освободить от должности наркома.

Дело было так. В адрес тов. Сталина написал письмо рабочий московского завода о том, что от воров нет житья, и привел такой пример, что он купил 1/2 кг мяса и положил между окон, чтобы не испортилось. Воры разбили стекло и забрали мясо.

Т. Сталин рассердился, что в Москве такие случаи имеют место, вызвали на Политбюро Круглова и сказали, что снимем с должности.

Берия взял его под защиту, тогда тов. Сталин спрашивает: «А где у нас Серов?» Ему сказали, что в Германии. Он на это сказал: «Надо его отозвать, он поработал, дело наладилось. Назначить его 1-м заместителем министра внутренних дел СССР и пусть в Москве и на периферии наведет порядки, как следует»[378].

В конце Круглов говорит: «Садись, сегодня придет решение и все». Я говорю, что надо слетать в Германию дела сдать.

Действительно, днем позвонил Поскребышев и просил зайти. Я был в Кремле, ходил за постоянным пропуском на 1947 год, там меня встретил Поскребышев и вручил решение Политбюро о назначении 1-м заместителем НКВД.

6 лет был зам. НКВД. Теперь первый зам.[379]

Я попросил его дать мне заявление этого рабочего и обещал его вернуть. Он дал.

Когда я поручил Полукарову*, начальнику московской милиции, проверить, то оказалось, что это не рабочий, а бухгалтер, пенсионер, и не Иванов, а Кузинштейн. Ну, а мясо действительно взяли, так как стекло разбито.

Выходит, что не было бы счастья, да несчастье помогло, и я вернулся к своим родным.

Бегство Грегори Токати

Не прошло и 10 дней, как меня вызвали поздно вечером в Кремль, сижу в приемной у тов. Сталина, со мной сидят нарком авиапромышленности СССР М. В. Хруничев, командующий ВВС Жигарев и какой-то подполковник[380].

Минут через 5 вышел Маленков, а через пару минут тов. Сталин, который увидел меня, говорит, подавая лист бумаги: «Вы читали это письмо?» Я отвечаю: «Нет». — «Прочитайте». И пошел.

Я прочел записку подполковника СВА в Германии Токаева* о том, что из Германии вывезли не всех специалистов, что он знаком с группой немецких ученых, работавших по реактивной авиатехнике, называет при этом профессоров Зенгера*, Танка* и другие фамилии.

Записка написана в адрес тов. Маленкова. Другая записка от Маленкова к тов. Сталину, где говорится, что он вызывал военных ВВС, что все это заслуживает большого внимания и т. д.

У меня эта записка вызывала неприятное чувство. Выходит, что я не всех специалистов выявил и вывез в СССР, и такого крупного, как Зенгер, я не сумел вывезти.

Через 5 минут вызвали нас в кабинет к Сталину, тов. Сталин, обращаясь ко всем, говорит, что тов. Токаев написал письмо, что в ГДР есть крупные ученые, не вывезенные в СССР, и он с ними поддерживает связь. Затем, обращаясь ко мне, говорит: «Вам известны такие лица?»

Я говорю: «Слышал, что есть такие профессора на Западе, а если они были бы в тот период у нас, когда мы вывозили немцев, то, безусловно, их бы вывезли. Мне известно, что профессор Зенгер работал в Вене (Австрия)».

Тогда тов. Сталин говорит: «Давайте на место пошлем комиссию во главе с Серовым, которая все проверит и доложит свои предложения, где кого из них целесообразно вывезти в СССР». Все согласились. Я попросил слово и сказал, чтобы включили в состав комиссии генерала В. Сталина. Тов. Сталин подумал и говорит: «Согласны». Члены Политбюро поддакнули.

Я это попросил, потому что если этот Токаев в записке наврал, то не начал бы потом кляузничать. Тогда бы у меня был живой свидетель в Берлине В. Сталин, который мог бы отцу все рассказать.

Пo внешности Токаев напоминает еврея. Оказался осетином.

Затем Сталин отвел меня в сторону и тихонько сказал: «Вы один слетаете в Вену и проведаете все о Зенгере, он там учился, писал научные труды. Указания Верховному комиссару СССР по Австрии генералу Курасову будут даны». Я сказал: «Будет сделано».

Вот сколько раз приходится бывать у тов. Сталина, и все равно возникают о нем каждый раз новые моменты. Несомненно, что работоспособность у тов. Сталина исключительная, но день организован неверно.

Сидеть ночью до 2–3 часов утра, приезжать на работу к 1 часу дня, а затем, после небольшого перерыва на пару часов (с 7 до 9 вечера), вновь работать до 2 часов ночи — это никуда не годится. Ведь и наркомам пришлось так строить день с той разницей, что утром приезжали не к 13:00, а в 11 часов.

Обычно, закончив обсуждение вопроса с приглашенным человеком, он, обращаясь к нему, говорил: «Хорошо!» Затем, подняв несколько руку, говорил: «Всего хорошего!» Это означало: «Вы свободны, можете идти».

Людей, которых он ценил, но лично ему они были мало знакомы, он спрашивал, не нуждается ли он в чем-нибудь или его семья.

Память у него была отличная, несмотря на преклонный возраст, и если он что пообещал, то помнил и выполнял. В записках, которые ему приходилось читать, он не раз исправлял, устранял допущенные ошибки, но те документы, которые готовил Поскребышев, были без ошибок. Если и исправлялось, то только содержание или отдельные фразы.

Прилетели обратно в Берлин. Я распределил между членами комиссии обязанности. Мы с Токаевым, В. Сталиным поехали в район, где эта группа «ученых» работала.

Еще до этого Токаев сказал мне, что профессор Зенгер не живет в ГДР, но его «приятель» живет в Берлине и работает на СВАГ. Уже отступление. Я сказал Токаеву, почему он в записке этого не написал? Тот уклонился от ответа.

Приехали в группу «ученых». Я попросил Токаева показать приятеля Зенгера. Он мне указал на тощего немца. Когда я в присутствии Токаева и В. Сталина задал вопрос: Знает ли он профессора Зенгера? — то ответил: «Лично я его не видел, но читал его труды по аэродинамике». Профессия этого немца — инженер по системе Вестингауза (т. е. по тормозам для ж/д вагонов). Ничего себе авиатор!

Стали спрашивать других инженеров, картина еще хуже. Те даже не читали трудов профессора Зенгера и ничего о нем не слышали. Сами «инженеры» даже не дипломированные, т. е. не полностью окончили институты и не получили дипломов. Я поругался и уехал. Всю дорогу молчали.